Впечатаны

Из нашего времени в будущий век
Уйдёт непредвидимый список.
Но будет ли в нём хоть один человек,
Кто искру из творчества высек?

Не всем поимённо Россия как мать,
Иные сиротами бродят.
Достанет ли сил откровенно назвать
Воспевших мечту о свободе?..

Пустой чешуёй озабоченных рыб
Наполнена чаша столетий.
Ноктюрн откровений сыграть вы смогли б?..
– Никто до сих пор не ответил…

Мещанское рабство вещает в трубу,
Считая по пальцам поэтов.
Презревшие смерть выбирают борьбу,
Душой неподдельно раздеты.

Но сколько таких, обожжённых бродяг,
С огнём выходящих из ночи?..
Подошвы горят и суставы гудят,
И клапаны сердца пророчат.

Шаги по обочине еле видны,
Непрочное месиво стёрто.
Оставившим след на дорогах страны
Довеском – больная аорта.

И совести голос, звучащий не в такт
Лихому огромному хору,
Ведёт не туда, подпевает не так,
Кроша на ухабах рессоры.

Сегодня таких поискать – не собрать,
Они, если живы, – устали,
Они в эмиграции, в круге добра,
За вёрсты от зоны из стали.

Наскальным рисунком иная судьба
Впечатана в кожу Отчизны,
При жизни такому оценка груба,
 – Не понят, не принят, не признан.

А нынешних – тучи, пустых, ни о чём,
Вращаются, крутятся, постят…
«Попутал начальник, подруга и чёрт,
Незваная пресса и гости».

Валять дурака – не железо катать,
Не хлопотно и бесполезно.
И здесь ничего, и потом пустота,
Как пыль, налетят и исчезнут.

А дальше-то что, после нас – хоть потоп,
И будет ли прок от потопа?..
Потомки простят и забудут потом,
Под свой обывательский топот.

Другой бы расклад, чтобы радости всем,
И долгие годы успеха,
И чтобы от необратимых проблем
Никто никуда не уехал.

Никто не ушёл бы на верхний этаж,
На уровень выше сомнений.
Но время недоброе, фишка не та,
Не лица, а серые тени.

Обычный вопрос, напоследок, один,
Как гром из бездонного бака:
«Родится когда-нибудь новый Шукшин?»
– Бурков не ответил, заплакал…