Земля покрывается ящерицами. Апрель. Шелест, шорохи в подрастающем клевере. Кровью омывается мозг. Анна любуется собой, не слушая голос совести. Закрыла уши руками, и это ее уродует. Оно все равно внутри. Пора, он ждет.
Отнимай уже руки от ушей, Анна. Кардиган на вешалке. Туфли на каблуке.
Выходи.
Город, откуда Анна родом, больше не принадлежит этой стране, или принадлежит, или полу-принадлежит, никто точно сказать не может. Прошло два месяца и три дня с тех пор, как ей стало на это плевать. Раньше она читала все новости и вскрикивала, слыша салют.
Теперь у нее есть любовь. Какое ей дело до призраков?
Этот год пройдет под знаком любви. На ее компьютере появится папка с фотографиями: «Наша первая весна». Она назовет ее именно так. Первый совместный снимок уже сделан. Потом будет «Нежное лето», нет, лучше «сладкое». Или так: «Sweet summer». И «Warm Autumn».
Залитая солнцем лужайка зеленеет, почти бесстыже. Полы кардигана развеваются, приоткрывая ноги. Тепло. Р. идет рядом с ней. Его ноги – в черных брюках, ноги Анны – в тонких чулках. Их ноги так непохожи на мои.
Я сейчас в узких потертых джинсах и старых кедах.
Р. начинает говорить к ней как бы издалека: «Ты как будто меня понимаешь… Не то что другие». – после долгого рассказа о себе. И Анна радуется, что понимает. Сколько вопросов задала она ему за этот вечер? «Ты умеешь задавать вопросы! Давно не встречал таких хороших собеседников», – говорит он Анне.
«Можно я буду звать тебя Аней?» – «Только Анна».
Так ее, светловолосую девочку, назвали отец и мать. Ан-нн-на, шаг через ручей, прыжок. Два одинаковых берега, первый – свой, ведь ему достается ударение. Другой – чужой, но неизбежный, потому что там тоже гласная.
Девушка всегда любила свое имя.
Ее родители были –
были. А теперь их нет – совсем нет.
Когда снаряд града попал в их дом, она была на сессии. Много раз она думала о том, что лучше бы если бы, лучше бы…
Когда начался Майдан, она читала «Божественную комедию», а не новости. Ей нужно было работать над курсовой.
Когда захватывали СБУ в Луганске, она как раз купила себе новую монографию о Данте (потом бросала эту книжку об стенку, проклиная тот самый день, потому что на следующий зазвучали первые выстрелы ГРАДов).
А когда сносили памятник Ленину… Анне почему-то не хочется вспоминать именно этот день.
Но теперь это все заволок туман. Целый день они ходят по городу и говорят, говорят, говорят. Проспекты распахнуты прямо в небо. Волосы растрепались и щекочут щеку.
«О чем ты молчишь?» – участливо спрашивает она у Р., увидев его грустным.
«Так… Ни о чем, – отвечает он, и ей кажется – все в порядке. – А ты?»
«Пытаюсь представить, как мой мозг омывает кровь». – отвечает Анна. Но ее голос тонет в шуме проезжающих мимо машин.
«А хочешь, поедем в парк, прокатимся на колесе обозрения?»
Солнце клонится к закату, когда они сворачивают с шумной улицы на узкую, тихую: слышны их шаги. Набухшие почки над ее головой вот-вот вспыхнут зеленью.
Голос его звучит глухо, печально – и она пододвигается ближе и ловит каждое слово ресницами, пальцами, ей бы его обнять; но еще слишком рано. Взгляды становятся долгими.
«С тобой мне на редкость светло», – издалека спешит к Анне фраза Р.
Далеко, из которого звучит его голос – истерзанность предыдущей
любовью любовью любо
Но девушка видит только его лицо. Счастливое узнавание собственной избранности – это как держать себя саму на ладонях, когда твои руки оберегаются другими.
А его лицо – воплощение света, когда он склоняется к ней снова, и –
думает обо мне,
пока я шатаюсь по нашим памятным местам в его серой толстовке. Когда мы расстались, я начала читать Данте, чтобы хоть как-то себя отвлечь.
Девушка! – догоняет меня голос. – Девушка! Можно с вами познакомиться?
В парке земля покрывается ящерицами. И над ними проплывают призраки.
Шелест.
2018
Шелест клевера
© Copyright: Дария Кошка, 2018
Свидетельство о публикации №118060205130
Свидетельство о публикации №118060205130
Рецензии
Рассказчик — активный фактор в конструировании воображаемого мира, следовательно, каждый малейший его шаг косвенно осведомляет нас о нем. Именно рассказчик является воплощением тех установок, на основании которых выносятся суждения и оценки. Именно он скрывает от нас или, наоборот, раскрывает нам мысли персонажей, навязывая нам тем самым собственное представление об их «психологии»; именно он выбирает между прямой и непрямой речью, между «правильной» хронологической последовательностью изложения событий и временными перестановками. Без рассказчика нет повествования.
Однако степень его присутствия в тексте может быть — и реально бывает — очень разной. И не только потому, что его прямое вмешательство в повествование (рассмотренного выше типа) может быть большим или меньшим, но и потому, что повествование располагает еще одним способом представить рассказчика: он может быть непосредственным участником событий, развертывающихся в воображаемом мире. Эти два случая столь различны, что для их обозначения иногда даже употребляют два разных термина, говоря о рассказчике только в том случае, когда он явно присутствует в тексте, и оставляя термин скрытый автор для более общего случая. Не следует думать, что рассказ от первого лица («я») сам по себе уже достаточен для отличения одного от другого. Рассказчик может называть себя «я» и не участвуя в событиях — в этом случае он выступает не в качестве персонажа, а в качестве автора, пишущего данную книгу (классический пример — «Жак-Фаталист»).
Существует тенденция недооценки этого противопоставления, связанная с редукционистской концепцией языка. Однако между повествованием, в котором рассказчик видит все, что видит персонаж этого повествования, но сам не появляется на сцене, и повествовавшем, где персонаж отождествлен с рассказчиком и рассказ ведется от имени его я, имеется непереходимая граница. Смешивать эти два способа повествования значит свести к нулю роль языка. Видеть дом и говорить: «я вижу дом» — два разных и даже противоположных действия. События никогда не могут «рассказывать сами о себе», так же как имена вещей не написаны на этих вещах; следовательно, акт вербализации, облечения событий в словесную форму, никоим образом не может быть устранен. В противном случае произошло бы ложное отождествление я персонажа-рассказчика с настоящим субъектом процесса повествования. Как только субъект процесса высказывания становится субъектом событий, о которых идет речь, это уже не тот же самый субъект высказывания. Говорить о самом себе — значит уже больше не быть тем же самым я. Рассказчик не может быть назван; если он получает имя, то оказывается, что за этим именем никого нет. Автор всегда должен оставаться анонимным. Он совершенно так же ускользает от нас, как и вообще всякий субъект процесса высказывания, который, по определению, не может быть представлен в тексте. В высказывании: «он бежит» есть он — субъект высказывания (о котором идет речь) и я — субъект процесса высказывания (говорящий). В высказывании: «я бегу» субъект процесса высказывания, являющийся объектом высказывания, располагается как бы между двумя раздельными субъектами (высказывания и процесса высказывания), присваивая себе часть свойств того и другого, но не поглощая их обоих целиком; он лишь заслоняет их собой. Дело в том, что он и я продолжают существовать, но то я, которое бежит, это не то же самое я, которое об этом рассказывает. Я не сводит два лица к одному, а, напротив, делает из двух лиц три.
Цветан Тодоров
Дария Кошка 02.06.2018 14:59 • Заявить о нарушении
Однако степень его присутствия в тексте может быть — и реально бывает — очень разной. И не только потому, что его прямое вмешательство в повествование (рассмотренного выше типа) может быть большим или меньшим, но и потому, что повествование располагает еще одним способом представить рассказчика: он может быть непосредственным участником событий, развертывающихся в воображаемом мире. Эти два случая столь различны, что для их обозначения иногда даже употребляют два разных термина, говоря о рассказчике только в том случае, когда он явно присутствует в тексте, и оставляя термин скрытый автор для более общего случая. Не следует думать, что рассказ от первого лица («я») сам по себе уже достаточен для отличения одного от другого. Рассказчик может называть себя «я» и не участвуя в событиях — в этом случае он выступает не в качестве персонажа, а в качестве автора, пишущего данную книгу (классический пример — «Жак-Фаталист»).
Существует тенденция недооценки этого противопоставления, связанная с редукционистской концепцией языка. Однако между повествованием, в котором рассказчик видит все, что видит персонаж этого повествования, но сам не появляется на сцене, и повествовавшем, где персонаж отождествлен с рассказчиком и рассказ ведется от имени его я, имеется непереходимая граница. Смешивать эти два способа повествования значит свести к нулю роль языка. Видеть дом и говорить: «я вижу дом» — два разных и даже противоположных действия. События никогда не могут «рассказывать сами о себе», так же как имена вещей не написаны на этих вещах; следовательно, акт вербализации, облечения событий в словесную форму, никоим образом не может быть устранен. В противном случае произошло бы ложное отождествление я персонажа-рассказчика с настоящим субъектом процесса повествования. Как только субъект процесса высказывания становится субъектом событий, о которых идет речь, это уже не тот же самый субъект высказывания. Говорить о самом себе — значит уже больше не быть тем же самым я. Рассказчик не может быть назван; если он получает имя, то оказывается, что за этим именем никого нет. Автор всегда должен оставаться анонимным. Он совершенно так же ускользает от нас, как и вообще всякий субъект процесса высказывания, который, по определению, не может быть представлен в тексте. В высказывании: «он бежит» есть он — субъект высказывания (о котором идет речь) и я — субъект процесса высказывания (говорящий). В высказывании: «я бегу» субъект процесса высказывания, являющийся объектом высказывания, располагается как бы между двумя раздельными субъектами (высказывания и процесса высказывания), присваивая себе часть свойств того и другого, но не поглощая их обоих целиком; он лишь заслоняет их собой. Дело в том, что он и я продолжают существовать, но то я, которое бежит, это не то же самое я, которое об этом рассказывает. Я не сводит два лица к одному, а, напротив, делает из двух лиц три.
Цветан Тодоров
Дария Кошка 02.06.2018 14:59 • Заявить о нарушении