Рассказ 10-й Кичкилейка

      Странная штука память, как спутанная нить с многочисленными узелками. Потянешь ниточку, распутаешь первый узелок – событие, вроде бы давно забытое, и потянется нить дальше, к следующим узелкам - забытым событиям. И, распутывая узелок за узелком, начинаешь вспоминать то, что казалось давно забытым.
 
      Я всегда помнил, что когда мне шел шестой год, мы зимой с младшим братом Ильей отдыхали в детском санатории «Кичкилейка». Так называется небольшое село в санаторной зоне под Пензой.  В памяти навсегда остались величавые сосны, еловая аллея, огромный, как мне тогда казалось, деревянный корпус, где мы жили. Все эти картинки в памяти очень нечеткие, какие-то не резкие, размытые как акварель, кроме нескольких картинок-событий. Но лучше рассказать по порядку.

      Конечно, ни о каком санатории в нашей семье в то время и не мечтали. Но однажды к маме пришла какая-то соседка, я не помню точно кто, но хорошо запомнил их разговор. Я уже писал, что был очень любопытным ребенком, и мне всегда нравилось слушать разговоры взрослых и иногда вставлять в их беседы свои мысли. Вначале взрослым это нравилось, они смеялись, гладили по голове. Но когда подрос меня стали чаще отправлять восвояси от взрослых разговоров. Признаюсь, эта не совсем хорошая черта сохранилась у меня на всю жизнь.
 
      Ничего не могу с собой поделать, когда слышу рядом разговор, и, порой, вмешиваюсь со своими  мнениями или советами. Кто-то удивленно отходит, но многие принимают в свою беседу и благодарят за совет или мнение. Мое детское любопытство воспитало во мне коммуникабельность и всегда помогало находить общий язык с незнакомыми людьми, легко общаться с попутчиками, заводить дружбу на отдыхе.

      Так вот, из разговора соседки с мамой я услышал: - У тебя пятеро, что ты младших не отправишь в Кичкилейку? Вон Полинка Горячкина двоих оформляла, совершенно бесплатно, как многодетная мать. Вернулись крепкими и здоровыми. А у тебя еще и медаль материнства есть, тебе не откажут.

      Я с трудом дождался ухода этой тетки, которая посоветовала отправить куда-то меня с Ильей. Хныча под нос, я попросил маму:
 - Не надо нас никуда отправлять, мы не будем больше озоровать и будем тебя слушаться.
- Как нехорошо подслушивать разговоры взрослых. Никто вас пока не собирается никуда отправлять. А говорили мы про детский санаторий, где дети отдыхают, поправляют свое здоровье. Там очень интересно, много разных игрушек, хорошо кормят, много детских книг с цветными картинками. Ты ведь любишь читать?
- Люблю, но я не хочу жить без тебя и без нашего дома.
- Но это же всего на двадцать четыре дня. И если поедешь в санаторий, то не один, а с Илюшей. Он один будет плакать, а ты уже большой, за ним там приглядишь, вместе будете играть, и вам не будет скучно.

      Так мама уговорила меня поехать в детский санаторий и попросила не говорить пока Илье. Вскоре она добилась путевок, и нас стали собирать в санаторий. Илье ничего не говорили, просто в тот день мы с мамой вышли из дома, а потом поехали на автобусе. Автобус был большой, но в нем было много народу и было тесно. Нас пропустили вперед, и я оказался у стекла, за которым сидел шофер. Было интересно смотреть, как он рулил, как нас обгоняли грузовики, как шофёр сигналил. Он нажимал на большую кнопку посередине руля и раздавался громкий дребезжащий звук.

      В городе мы пересели на другой автобус. Он был меньше, и у шофёра не было отдельной кабины. Правой рукой он поворачивал большой блестящий рычаг, который открывал дверь. Потом он тянул рычаг на себя и дверь закрывалась. Нам пришлось пройти в середину автобуса, и я больше ничего не видел. В автобусе было очень холодно. Еще дожидаясь этого автобуса, мы изрядно замерзли. Мама села у окна, Илью посадила на колени, а я стоял перед мамой, между ее теплых коленок, она  прижимала меня к себе левой рукой, а правой держала Илью. Нам стало гораздо теплее.
 
      Илья, сидя у мамы на коленях, пытался смотреть в окно, но оно было плотно покрыто инеем и ничего не было видно. Мама подышала на стекло, потерла его варежкой, и Илья стал смотреть в это небольшое прозрачное отверстие. Мне было тоже интересно, но он не давал мне взглянуть. Под ногами у нас была большая сумка с вещами, стоять мне было неудобно. Сидящий за маминой спиной дяденька, видя нашу возню у окна, сказал мне:
- Ну, что? Никак не поделите окошко? Пойдем ко мне, будешь смотреть в моё окно.
- Что вы, что вы? – сказала мама, постоит здесь, нет там ничего интересного.
- Да, ладно вам, пусть   мальчишка посмотрит в окно, - и на этих словах я с большим удовольствием пробрался на колени к доброму дяде.

      Я подышал на заснеженное стекло, разогрел большую проталину и стал смотреть, как мимо нас, подпрыгивая на кочках, проплывают заснеженные деревья и кусты. Конечно, это мы ехали по лесу, трясясь на неровностях дорог. Но мне казалось, что это движется мимо нас бесконечная стена заснеженных елей и сосен, деревьев и кустарников с пригнувшимися от тяжелого снега ветвями. Картина за окном долгое время оставалась однообразной, мне надоело смотреть в прозрачное отверстие, которое постепенно затягивалось непрозрачной пеленой, и я стал рисовать домики и деревья, соскабливая снег с заиндевевшего окна. Так мы доехали до санатория.
- Ну, вот и приехали. Слезай, художник, - засмеялся дяденька, снимая меня с колен. Мама поблагодарила его за меня, и мы пошли к воротам санатория.
 
      Место, где располагался детский санаторий, было очень красивым. Величавые сосны и стройные ели скрывали всю его территорию. Снег хрустел под ногами, как сухарики белого хлеба, которые мама вынимала их печки, и мы, бывало, грызли их еще горячими. Солнце слепило глаза. Его невыносимо яркие лучи, отражаясь в искрящихся льдинках на еловых лапах, как на новогодних игрушках, создавали какое-то сказочное настроение. Это было первое мое впечатление от предстоящей  встречи с загадочным словом «санаторий». До этого дня я никогда не был в лесу и такие огромные сосны с елями видел только на картинках.

      Мы зашли в здание, внутри оно было похоже на больницу. Мама посадила нас в коридоре на стулья и пошла с документами в кабинет, на двери которого было написано «Заведующая». Но там никого не было и дверь была закрыта. Рядом была дверь с надписью «Гл. врач» и мама вошла туда. Я сидел и думал, что означает «Гл.», но так ничего и не придумал. Мама вышла с женщиной, которая повела нас по длинному коридору к двери, на которой я успел прочитать еще одно странное название - «Сан. приемник».
 
      В «Сан. приемнике» в углу стояла большая белая ванна и около нее старая женщина в белом халате с клеенчатом фартуком и резиновых перчатках, которые закрывали ее руки до локтей. Она повернула кран, вода с шумом полилась в ванну. Женщина сняла одну перчатку, потрогала воду, покрутила кран, еще раз потрогала и сказала:
- Мамаша, раздевайте ребенка.

      Я не видел до этого дня такой большой ванны, но понял, нас будут мыть. Мама стала раздевать Илью, а он, поняв, наконец, что вода льется для него, стал плакать и сопротивляться. Мама пыталась его уговорить, но он только еще громче плакал. Плачущего голого Илью, поставили на кушетку, и врач стала осматривать его со всех сторон. Осмотр закончился словами – А теперь мыться! И Илью подхватила женщина в резиновых перчатках, Илья стал вырываться, орать еще громче. Мама пыталась его успокоить, но тщетно.
 
      Илью стали одевать в полосатые штаны и пижаму, а меня заставили раздеться. Процедура осмотра и мытья повторилась и со мной, с той разницей, что я не плакал и не вырывался.
- Мамаша, через десять дней, в воскресенье, у нас родительский день, - сказала врач в белом халате, - вы сможете навестить своих мальчиков, а мы сейчас пойдем знакомиться с их воспитателями. Она решительно взяла Илью за руку и буквально потащила за собой. Илья заорал еще громче, но увидев рядом маму, немного успокоился.

      Из «Сан. приемника» нас вывели через другую дверь и мы оказались в большом широком коридоре. Мы с Ильей держались за руки, а его вела за руку врач, мама шла рядом. Я на ходу читал надписи на дверях: «Столовая», «Игровой зал»… Мы зашли в дверь с надписью «Младшая группа», и тут я заметил, что мамы с нами уже нет. Илья стал вырываться. К нам подошла молодая женщина и врач сказала: - Ну, вот в вашем полку прибыло. Принимайте. Его зовут Илья, видите какой вояка, почти Муромец. Знакомьте его с ребятами, а мы пойдем дальше, в старшую группу.

      Илья вновь заплакал, стал тянуться ко мне, но меня вывели, и мы пошли дальше в следующую комнату с надписью «Старшая группа». Я не помню, как звали воспитательницу, но запомнил, что это была очень красивая молодая девушка, которая хорошо пела, читала стихи, и знала много разных историй, которые она рассказывала нам перед сном. Красивая воспитательница познакомила меня с детьми, которые все, как и я, были в разноцветных полосатых пижамах и сказала: - А сейчас мы будем смотреть диафильмы. Фильмы я знал что это такое, а вот диафильмы… Это слово я услышал впервые.

      Мы расселись на маленькие стульчики и воспитательница спросила:
- «Поднимите руку – кто из вас уже смотрел диафильмы».
Несколько детей подняли руку, а мне стало стыдно, что я даже не знал, что это такое. Я знал, что такое кинофильм, и даже несколько раз был в кинотеатре, смотрел три раза фильм «Чапаев» и два раза «Веселых ребят», но диафильм не видел ни разу. Зато после следующего вопроса я стал гордиться собой.
- «А теперь поднимите руку те, кто умеет читать».
И поднялось только две руки, моя и еще одного мальчика, которого, как потом, оказалось, тоже звали Витя.
- «Очень хорошо!» – сказала воспитательница, - «Будите моими помощниками».
- «Вот это  - фильмоскоп», - она показала на небольшую металлическую коробку, стоящую на столе.
- «Сейчас мы его включим, и на экране будем смотреть фильм», - и она показала на белую простынь, которая висела на стене.
- «А теперь мы зашторим окна, чтобы нам не мешал свет, и будем смотреть интересную сказку».

      Она задвинула плотные шторы на окнах, стало почти совсем темно, включила фильмоскоп, и белая простынь засветилась большим белым пятном. И тут я подумал, сейчас будут оживать тени различных животных. Такой фокус я видел, когда мне было, наверное, ещё года два. К нам тогда приходил дядя Володя, какой-то дальний родственник, я капризничал и плакал, сидя у печки, а он вынул из кармана фонарик, включил его и сказал:
- «Смотри, что у меня есть! Это волшебный фонарик».

      Фонарик я уже видел раньше. Брат Василий однажды вынул из такого фонарика квадратную батарейку, поднес мне ко рту и сказал, что если я дотронусь языком до блестящих железных полосок, то во рту будет сладко. Я лизнул и, мне показалось, что  мой язык кто-то пытался оторвать, да так что из глаз посыпались искры. Вася долго смеялся над моим испугом, а я заплакал от обиды.

      Но дядя Володя не стал вынимать батарейку, а повесил фонарик на гвоздь и включил его. На белой печке появилось круглое яркое пятно.
- «Смотри, сейчас здесь появится собака».
 
      И на белой печке, в круге света, появилась тень собаки. Она шевелила ушами, открывала рот и еще громко лаяла. Затем она превратилась в птицу, которая каркала и взмахивала большими крыльями, пытаясь взлететь.
 
      Я как завороженный смотрел на эти тени, как вдруг птица обернулась зайчиком, он стоял вертикально и шевелил передними лапками. А потом появился лебедь, он расправил крылья и тут же  превратился в сморщенного старичка, который что-то жевал. Было так интересно, что я даже забыл про слезы и капризы и радовался, хлопая в ладоши.
 
      Но здесь на большом ярком экране не появились тени животных и птиц, сначала экран почернел и появились какие-то цифры, а затем черное пятно поползло вверх, и, я прочитал надпись «Сту-ди-я ди-а-фильм». И началась сказка, от которой я был восторге.

      От кино она отличалась тем, что картинку можно было рассматривать долго, и она не двигалась. Сказка была узбекская про Махмуда и его сына – богатыря. Воспитательница читала нам текст каждого кадра очень интересно, на разные голоса, а мы смотрели на экран и как будто жили в той сказке.

      Следующий диафильм назывался «Мойдодыр». И воспитательница сказала: «А теперь читать будут мои помощники», - и подошла ко мне: «Ну, Витя, начинай!».

      От волнения я растерялся и стал читать хуже, чем я умел. Буквы, казалось, прыгали и не хотели превращаться в слова. Я еще больше волновался и делал большие паузы, чтобы сказать слово целиком, а не по слогам. Так я прочитал несколько кадров, которых я не видел, так как смотрел только на текст внизу картинок.
- Витя, не волнуйся. Для пяти лет ты хорошо читаешь, - подбодрила меня воспитательница,  – А теперь нам почитает второй помощник, его тоже зовут Витя, и ему уже исполнилось семь лет.

      Конечно, семилетний Витя читал лучше меня. Когда менялся на экране кадр, он гордо поглядывал на меня, как бы говоря «Вот как надо!». А я себя успокаивал: «Ну и читай, зато я теперь вижу и понимаю про что этот диафильм! А когда мне будет семь лет, я буду читать лучше тебя, как наша воспитательница!».

      С Ильей мы встретились в столовой, его уже никто не смог удержать, он вырвался, подбежал ко мне и вцепился в меня мертвой хваткой. Заведующая и его воспитательница пытались уговорить его сесть обедать за стол со своей группой, но всё было бесполезно,  так и пришлось посадить нас вместе.

      Рядом со мной сидел тот самый семилетний Витя, его подвинули и Илья оказался между нами. Этот Витя стал подсмеиваться над нами, Илью называть «капризой» и «слезомойкой», а меня «нянькой». Илья насупился и показал ему кулак, тот засмеялся и щелкнул Илью по лбу. Здесь Илья, недолго думая, врезал ему ложкой по лицу. На шум подбежала воспитательница, и этот Витя стал говорить, что это мы затеяли драку, и для убедительности заплакал. Воспитательница сделала нам замечание, сказала, что в следующий раз она нас накажет и отошла. Витя сразу перестал плакать. Я назвал этого Витю «ябедой» и «притворщиком».
 
      Меня поддержали девочки, сидевшие напротив нас, они откровенно смеялись над ним и повторяли: - «Ябеда, ябеда, ябеда-карябида!».
      А я добавил: «В следующий раз заплачешь по-настоящему. Ты не смотри что Илья маленький, он сильный и терпеливый! И плачет он только от обиды и никогда не плачет от боли, - и Илья снова показал ему кулак.

      Нам на стол стали ставить тарелки с супом, которые разносили на больших подносах, следом шла медсестра и наливала каждому в ложку рыбий жир, который я терпеть не мог. Меня от него тошнило, и если бы я взял его в рот, то у меня открылась бы рвота, поэтому я сразу отдал свой рыбий жир Илье. Он с удовольствием проглотил обе порции и даже облизал ложки. На второе была котлета с  картофельным пюре. Котлета мне не понравилась, была жесткой и с запахом чеснока. Я предложил ее Илье, и он с удовольствием съел обе. У него всегда был хороший аппетит, поэтому он рос таким упитанным крепышом, и в следующий раз он выпил мой рыбий жир только за котлету, это было его условие. Так что больше в санатории я котлет не пробовал и позже я понял, что котлеты были по-настоящему вкусными. Вкус этот я помню всю жизнь, но приготовить такие котлеты не получилось.
 
      После обеда Илью с трудом оторвали от меня и увели в свою группу, но в первую же ночь он сбежал из спальни. Утром был маленький переполох, в младшей группе пропал ребенок. Нашли его в старшей группе. Илья мирно спал со мной в одной постели. Его попытались увести в свою группу, но он вновь вырвался и вцепился в меня так, что его могли поднять только вместе со мной. Это было последней каплей в борьбе воспитателей с Ильей, они сдались, и оставили его в старшей группе. В обед того же дня рядом с моей кроватью поставили еще одну, и в тихий час Илья уже спал рядом со мной на законных основаниях.
 
      Я хорошо запомнил только три дня пребывания в санатории. Первый день, наверное, потому что он был самым ярким, со множеством неожиданных событий. Второй день, который мне запомнился – это родительский день. В этот день ко многим детям приехали родители, и они куда-то уходили с ними.

      К нам никто не приехал, и мы уже пошли перед обедом на прогулку. Мы шли как обычно строем по два человека, взявшись за руки. Илья уже освоился в группе и шел передо мной, с мальчиком, с которым подружился. И тут ко мне подошла воспитательница и тихонько сказала: - «Витя, я тебе сейчас что-то покажу, только ты молчи, чтобы Илюша не услышал, а то опять будет капризничать. Вон посмотри туда», и она показала в сторону елок.  И тут я увидел маму, выглядывающую из-за ели, он манила меня рукой и пальцем показывала, чтобы я молчал.
 
      Воспитательница, закрыв меня собой, чтобы не увидел Илья, вывела меня из строя и подтолкнула к маме. Мама обняла меня, поцеловала и увела в сторону. Мы сели на заснеженную скамейку на аллее среди елей, и она стала расспрашивать меня о том, как мы здесь живем, чем занимаемся. Услышав от меня про Илью, она попросила не говорить с ним о ее приезде, а гостинцы, которые она привезла, будто бы передала какая-то тетя, иначе Илья будет опять плакать.

      Помню, как я оправдывался перед обиженным Ильей за свое отсутствие, и врал, что меня задержала какая-то тетя, которая привезла нам гостинцы от мамы с папой. А потом мы с Ильей ели разные сладости и уже больше не обижались, он на меня за то, что меня долго не было рядом с ним, а я на маму, за то, что она слишком мало побыла со мной.

      Другие дни, были очень похожи один на другой, и я помню только то, что нам читали много книг, мы учили стихи и песни. И еще я хорошо запомнил последний день пребывания в санатории. Собираться домой мы стали с утра. Воспитатели пытались нас развлечь разными играми, но все дети с нетерпением ждали приезда родителей и плохо откликались на развлечения воспитателей.
 
      А дальше я помню, как мы ехали в автобусе, в таком же, как и в санаторий. Автобус был полон пассажиров, Илья сидел на коленях у мамы, а я стоял перед ней за спиной у водителя. Я рассказывал маме о том, как мы отдыхали в санатории. Кто-то спросил, какие стихи мы там выучили. И я стал громко, на весь автобус читать стихи, которые выучил в санатории и те, которые знал раньше. Мне все хлопали, просили читать еще, и я, гордый тем, что всем нравиться, как я декламирую, продолжал читать стихи до последней остановки автобуса. Так закончились наши приключения в детском санатории «Кичкилейка».

Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.

Продолжение следует.