Рассказ 7-й Друзья и соседи

      Пашка Петров и Илья Куршев не были моими друзьями, они были ближайшими соседями. Я их боялся, они росли высокомерными и задиристыми. Илюшка был старше меня на два года, а Пашка на три, но все равно я с ними играл, так как будущие мои друзья, живущие по близости, были младше меня на два – три года, и они гуляли пока только с мамами. Был еще один сосед, живший напротив нас, мой тезка и почти ровесник, старше меня всего на восемь месяцев, но я не любил с ним общаться, хотя и играли иногда вместе. Он был очень сопливым, а я брезгливым. Он постоянно шмыгал носом, вытирая зеленые сопли рукавом. К тому же он каждый день ел пирожные, размазывая крем по щекам и вытирая липкие руки о свою одежду. Он любил хвастаться тем, что его мать - заведующая чайной, откуда она приносит ему каждый день различные сладости, а отец директор ларька, где продают арбузы и разные фрукты, которых мы еще и не ели.

      Пашка и Илья как бы нехотя принимали меня в свои игры, но это только для виду. Им нужен был более слабый игрок, чтобы проигравшего «вадить», то есть наказывать за проигрыш. А наказания у них были жестокими. Если проигрывал в «клёк» и отказывался дальше играть, то проигравшего укладывали спиной на палки (биты) и прокатывали от линии броска до кона и обратно. Было больно костлявой спине, но, если «залюсил» - не ной. А выиграть было сложно, биты большие и тяжелые, кон далеко, да и бегал я гораздо медленнее, чем старшие противники.
 
      При игре в «ножички» наказывали не больно, но неприятно. Проигравший должен был зубами вынуть из земли «деревянный гвоздь», который забивали рукояткой ножа выигравшие игроки. В этой игре я был более ловок, у меня хорошо получалось втыкать нож в землю с разных положений, и я редко проигрывал. Мне нравилось играть в «Чижик», в «Штандер», «Круговую лапту» и другие игры. Когда подрос, любимыми играми стали «Городки» и «Русская лапта», у нас она называлась «Беговая лапта».
 
      Вообще в детстве у нас было более десятка интересных и, как я считаю, очень полезных игр. Очень жаль, что эти игры забыты, сегодня они принесли бы гораздо больше пользы подросткам, чем многочасовые посиделки за компьютерными играми.

      Позже среди моих друзей появились Витя Галкин и Саня Куршев. Они младше меня, ровесники Ильи – моего младшего брата. И я, как старший среди них, был предводителем этой компании. Мы играли в путешественников - исследователей земель в районе слияния рек Ардымки и Пензы. Составляли карту-схему этих мест. На этой карте получили свои названия все овражки и болотца, два озера и несколько полян, крутые берега рек и песчаные косы, речные мелководья-броды и глубокие омуты,  лесозащитные полосы и примыкающие к ним поля. Мы не были оригинальны в названиях, я много использовал названий из прочитанных книг. Это увлечение появилось у меня после прочтения книги «Таинственный остров» Жюля Верна.
 
      На карту-схему мы наносили все, что можно было обозначить: утиные гнездовья и гнезда различных птиц, заросли камыша и ежевики, отдельные деревья и кустарники, ягодные полянки и места появления первых опят – луговиков и шампиньонов, которые у нас назывались почему-то пощуричками. Это была наша «Таинственная земля», куда мы сбегали летом почти каждый день.
 
      Времени хватало на все, на новые исследования, находки, уточнения карты-схемы и внесения в нее изменений и новых названий, на рыбную ловлю и на приготовление обеда. Кстати, в это время зародилось еще одно мое увлечение – кулинария. Мне было интересно готовить на костре уху, грибной суп с луговиками или полевой суп. Продукты мы приносили из дому, кто крупу, кто картошку, кто-то разную зелень, овощи и приправу. Готовили на костре или в специальной печурке, которую рыли на краю отвесного берега. Рыли топку, а сверху два отверстия – горелку, на которую ставили кастрюлю и второе отверстие – дымоход с обрезком ржавой трубы. Такой печуркой мы обычно пользовались при сильном ветре или если накрапывал дождь, а при хорошей погоде, за неимением походного котелка, к ручкам кастрюли прикручивали проволоку и подвешивали над костром.

      А став чуть постарше, путешествия нашей команды стали более серьезными, многодневными в засурье, к озерам в район Муравьевки и в верховья реки Пензы, к ее истокам. Мы всю зиму, втайне от взрослых, копили деньги на предстоящий поход, по копейкам сдавая их в общую кассу. Деньги нужны были на приобретение консервированных продуктов и каких-то мелочей для похода, которые нельзя было взять из дома. К тому же родители не были в восторге от наших затей, и, до поры, до времени, подготовка к путешествию держалась под строгим секретом от них. Но увлечение туризмом зародилось во мне чуть позже, после того как у меня появился советчик в виде небольшой книги.

      Однажды, выходя из библиотеки, я увидел в тамбуре два огромных мешка набитых макулатурой. Мешки были открыты, из них торчали старые газеты, рваные журналы и прочая бумага. Сверху этого хлама я увидел разрозненные страницы небольшой брошюры, с интересными картинками и заголовками: «Как разжечь костер во время дождя», «Как быстро построить шалаш», «Маленькие хитрости туриста»… У меня затряслись руки от такой интересной находки. Я вытащил из мешка все листочки этой книжки, порванные и смятые, и даже нашел половинку обложки. Оглядываясь по сторонам, я засовывал свою находку за пазуху, боясь, что меня увидят и обвинят в воровстве. Меня успокаивало только то, что этот «хлам» был приготовлен на выброс.

      Дома я разгладил утюгом смятые листочки, заклеил надорванные, разобрал о страницам. Оказалось, что не хватает только титульного листа и оглавления. Я вырезал по размеру новую обложку для книги из листа тетради по рисованию, наклеил на нее половинку найденной с названием брошюры: «Советы бывалого туриста», на тетрадном листе восстановил оглавление и вклеил все найденные страницы, и у меня получилась моя настольная книжка. Я с гордостью любовался своей работой, десятки раз перечитывая советы бывалого туриста и готовя себя к будущим походам.
   
      Витя Галкин жил на противоположной стороне нашей улицы. Он рос без отца, мать звали тетей Клавой. У него был старший брат Борис – ровесник моей сестры Маши и сестра Валя, которая старше меня на два года. Мама дружила с сестрой тети Клавы, с Галкиной тетей Нюрой. Эти две сестры были замужем за двумя братьями Галкиными и жили на одной улице. Старший брат Иван, отец Виктора, был арестован еще до рождения Виктора, как говорили, за плохие слова о Сталине в пивнушке, и бесследно исчез.

      Тетя Нюра иногда пряталась у нас от пьяного мужа-дебошира дяди Коли. Они с дочкой Галей прибегали в такие дни к нам и, прижимаясь, друг к другу, забивались куда-нибудь в темный угол и сидели там, дрожа, некоторое время. Мы с Галей были ровесниками и часто играли вместе. Галя была моя первая детская наивная любовь. В играх мы копировали своих родителей, изображали мужа и жену, утраивали свое жилище где-то за сараями, варили песчаные обеды для кукол – наших детей, ругались по пустякам, ссорились, мирились и жили дальше. Совсем как наши родители, копируя их взаимоотношения.

      Галя рано потеряла отца. Это случилось однажды летним днем. Я играл на улице, когда ко мне на велосипеде подъехал высокий красивый мужчина и спросил: «Мальчик, а где живут Галкины?». Я ответил, что их две семьи и показал на их дома. Он уточнил, что нужен дом Николая, дяди Коли Галкина. И я повел его к дому Гали. Мужчина попросил меня позвать хозяйку дома.
 
      Тетя Нюра вышла, вытирая руки о фартук, она готовила ужин, когда я вошел к ним и сказал, что ее вызывает какой-то дяденька. Она подошла к незваному гостю, и он уточнил – она ли жена Николая Галкина и выпалил: «Крепитесь, Николай умер, его убило током». Тетя Нюра вскрикнула и упала. Галя, плача и причитая: «Мама, мама!», стала ее теребить. Мужчина крикнул мне: «Позови кого-нибудь», и я бросился домой с криком: «Мама, дядю Колю убило током, а тетя Нюра упала и не дышит!». Мама схватила из коробки на полке какой-то пузырек и вату и выбежала вместе со мной.
 
      Тетю Нюра все еще лежала на траве, у калитки и ее брызгала водой соседка. Мама намочила вату жидкостью из пузырька, смазала тете Нюре виски и поднесла вату к ее носу. И тут она очнулась со словами: «Ой, что это со мной?», посмотрела на собравшуюся вокруг нее толпу и завыла. Да, да, не заплакала, а именно завыла. Стало так страшно, что я тоже всхлипывая, стал теребить маму за плечи и звать ее домой.
 
      Галя плакала, обнимая мать. К их плачу присоединился плач моей мамы и соседок, а затем и плач с причитаниями тети Клавы – сестры тети Нюры, которая шла мимо с работы. Весть о случившемся очень быстро разнеслась по округе, и вокруг нас собралась огромная толпа народу. Все о чем-то переговаривались, переспрашивая друг друга, и горестно качали головами, прикрывая рты руками. Тетя Нюра то громко плакала, то немного стихала, то переходила на истошный крик, после чего несколько раз теряла сознание. Этот продолжительный плач прекратился только тогда, когда появилась женщина в белом халате и сделала охрипшей от рыданий тете Нюре укол. Она же разогнала толпу зевак и попросила мужчин занести уснувшую, но продолжавшую всхлипывать, тетю Нюру в дом.  С ней осталась сестра, а Галю мама увела ночевать к нам.

      На другой день у крыльца их дома уже стояла крышка гроба, обтянутая красной
тканью и украшенная веткой пальмы и цветами. А в доме, в переднем углу, под иконами, стоял красный гроб. Лежащего в нем мужчину я не узнал. Мама почему-то сказала: «Смерть никого не красит!». Я прижимался в ней, так как мне было жутко от странного запаха, всхлипывающей толпы соседей, горящих свечей, завешанных простынями зеркал и слезных причитаний тети Нюры. Ее плач, как скорбная песня рассказывал об их жизни с дядей Колей. Она многократно нараспев со слезами повторяла: «И на кого ты нас покинул?! Встань, посмотри на свою дочку-сиротинушку! И как же мы теперь будем жить без тебя?!».
 
      Я запомнил каждую мелочь этого страшного события. Это была первая смерть знакомого мне человека в моем детском неокрепшем сознании.
   
      В детстве время шло по-другому, каждый день длился так долго, что мы успевали узнать много нового, наиграться на улице, десяток раз искупаться, набегаться по росе и пыли до появления цыпок на ногах и проголодаться так, что корка черного хлеба, смоченная подсолнечным маслом и посыпанная солью, казалась необыкновенным лакомством.
 
      Мы не знали, что такое телевизор, даже радио впервые я услышал в пять лет, и навсегда запомнил частушку: «Берия, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков». Это было первое, что я услышал по радио, когда мы пришли к папиной сестре - тете Гане, и она включила репродуктор, им только что провели радио.

      Помню – я как завороженный разглядывал висящую высоко на стене говорящую коробку, и мне хотелось не только ее потрогать, но и посмотреть что там внутри. Я уже умел читать, и когда отец поднял меня к волшебной коробке, я прочитал по слогам название репродуктора  – «Се-вер». Синяя надпись была в нижнем правом углу на белой ребристой решетке. Ниже посередине был черный рычажок, я несколько раз подвигал его влево и вправо, делая звук то тише, то громче. Это был первый и приятный опыт управлять сказочной поющей коробкой, имя которой было – радио.
 
      Мы очень хорошо жили с соседями, особенно с Фадеевыми. Их дом был слева от нашего дома.  В 1955 году мы даже жили у них, так как папа перестраивал дом.
 
      Сестры жили у бабушки, папа в сарае, а мы – Илья, Василий, мама и я, у Фадеевых.  Было очень тесно, но никто не жаловался. Помню, как первые свои уроки я делал у них, стоя у старого комода, покрытого белой вязаной скатертью.  У тети Сани, так звали хозяйку дома, очень добрую женщину, муж погиб на фронте, но было два сына Борис и Юрий - ровесники моих сестер. Это были высокие, стройные, сильные парни. Юрий был моим крестным отцом, хотя старше меня был примерно на восемь лет. Тетя Саня всегда проверяла нас, когда я оставался один с Ильей. Она по нескольку раз заходила узнать – как у нас дела, все ли у нас в порядке, иногда угощала чем-нибудь.

      А с другой стороны соседями у нас были Щербаковы, та самая, временами скандальная, тетя Нюра. Она не была такой приветливой, как Тетя Саня Фадеева, и выгоняла всех, когда заставала у себя дома компанию мальчишек и девчонок, ворча в след: «Не играется вам на улице! На работе устанешь, а дома отдыху нет…». Доставалось от нее и сыну Александру и дочери Валентине. Сашка был ровесником  нашей Марии и у него собирались друзья, с которыми они лазили по садам за яблоками, как только они начинали созревать.

      А Валя была старше меня на шесть лет, она притягивала к себе мелюзгу со всей округи, ватагу мальчишек и девчонок, всех, кто младше нее, и устраивала разные игры, конечно, тогда, когда Сашка со своими друзьями уходил из дома. Она любила быть учителем и режиссером, правда, такой профессии мы еще не знали, но Валя командовала, раздавала всем роли и мы репетировали разные сценки или концерты. Чаще всего это были сцены из военной жизни, партизаны и фашисты, разведчики и диверсанты.

      Во времена моего детства соседи забегали друг к другу запросто, по нескольку раз на дню, то за солью или спичками, то поделиться какой-либо новостью или просто поболтать о том, о сём. И когда уходили из дому почти никто свой дом не запирал, просто накидывали крючок, чтобы что бы ветер или какое-либо животное не открыли дверь. Да и изнутри запирались только тогда, когда ложились спать, чтобы вошедший гость не напугал спящих домочадцев. Наши соседи и мы не запирали свои дома лишь потому, что воровать у нас было нечего, а накинутый крючок, показывал то, что хозяев нет дома.

      И только Куршевы всегда запирались на много щеколд и засовов, и в дом к ним было войти не просто. Друзья не дальше порога или ждали за дверью, чужие вообще за воротами. Так было в моем детстве и так они живут до сих пор, даже близкие родственники стоят у калитки до тех пор, пока они не выяснят, кто это и зачем пришел. Потом они уходят в дом за ключом, затем закрывают в вольер свою огромную кавказскую овчарку, и только тогда открывают калитку. Но если это не родственники, то все вопросы решаются здесь на улице.
 
      У них была большая семья, пять сыновей и дочь. Отец, дядя Степа, соответствовал своему имени, рост под два метра, косая сажень в плечах, кулаки с мою детскую голову. Тетя Поля была тихой и, как мне запомнилось, доброй женщиной, но командовали в их семье мужчины. Старшие сыновья Иван Степанович и отец Александра, моего будущего друга, Петр Степанович, были уже женаты. Дочь Мария Степановна тоже была замужем.

      Вначале пятидесятых молодые семьи строили свои дома. Все  три дома были рядом с родительским, буквально по соседству и эта большая работящая дружная семья, все, от мала до велика, работали на этих стройках.  Два сына Алексей и Василий были ровесниками моих сестер. Илья, с которым я общался, был младшим в семье, и, если признаться, в детстве я его боялся. Боялся, потому что три младших брата Куршевых росли не задиристыми, но жестокими. Они во всем устанавливали свои правила и всем, кто не подчинялся и обидчикам, спуску не давали, били жестоко.

      Жестокость проявлялась даже к животным. Однажды я видел, как Алексей и Василий, наказывали козу, которая осмелилась войти к ним в огород. Они привязали ее к колу, кол забили в землю так, что рога козы и ее морда уперлись в землю и били бедную козу палками, а их отец стоял рядом и спокойно наблюдал за экзекуцией. Я вцепился в штакетник их ограды и плакал, я просто чувствовал боль орущей козы. Я кричал: – «Не надо! Ей же больно!», а в ответ услышал: «Уйди отсюда, а то тоже получишь!
 
      Их дом всегда закрыт для посторонних. Но возможно стал таким после ограбления. Случилось это еще тогда, когда мне было всего три года, но я прекрасно помню это событие и разговоры соседей по поводу ограбления. Помню, как мама ранним утром забежала домой и сказала: - «Силковых обворовали». Силковы – это уличная фамилия Куршевых. Народ столпившийся у дома Куршевых с шумом обсуждал случившееся. Я услышал, что воры проникли через незапертое окно, на котором сидел вечером маленький Саша Куршев, и, видимо открыл шпингалеты. Воры ночью через это окно влезли в дом и, скорее всего, чем-то усыпили всех. Поэтому никто не проснулся, когда они сняли с сундука спящего Василия, и вынесли сундук в огород. Там они сбили замок с сундука и унесли все, что там хранилось.

      Я пробрался в огород и там, за стогом соломы увидел раскрытый огромный кованый сундук. Он был пуст, а рядом валялись какие-то тряпки. Тут меня увидел милиционер и прогнал восвояси. Во времена моего детства все свои богатства люди хранили в сундуках под замком. В них складывалось всё, от документов, сбережений на черный день и украшений до выходной одежды и обуви и смертных узелков.
 
      Через дом от нас, за Щербаковыми, жили ровесницы и подруги моих сестер Мария и Галина Алешины. У них было еще два старших брата Василий и Алексей, по кличке Медный и и их мать тетя Настя.
 
      Тетя Настя мне запомнилась способностью вынимать из глаз соринки, стружку и прочий мусор. Помощь она оказывала бесплатно и главное безболезненно.

      Однажды папа точил свой плотницкий топор, положив абразивный круг на стол. Он занимался этим подолгу, оттачивая его как бритву, и проверял его остроту, надрезая ноготь на своем пальце. Я наблюдал за его работой, упершись подбородком о край стола с другой стороны. Мой старший брат Василий дунул на стол, и абразивный мусор влетел мне в глаза. От боли я закричал, пытался протереть глаза кулаками, но было еще больней.
 
      Мама, узнав в чем дело, сказала, чтобы я не тер глаза и, взяв меня слепого за руку, повела к тете Насти. Я очень боялся и долго сопротивлялся, когда узнал, что тетя Настя вынимает сор из глаз своим языком. В итоге мама меня держала, а тетя Настя чистила языком мои глаза. Это было не больно, но из-за моей брезгливости противно. Всего несколько движений теплым мокрым языком под веками моих глаз и я вновь стал зрячим.
 
      Позже мы с друзьями по несчастью много раз прибегали к ней за помощью. Став взрослым, и обращаясь в глазную поликлинику за подобной помощью, я всегда вспоминал тетю Настю добрым словом, потому что она делала это очень быстро и совсем безболезненно, в отличие от медицины.

      В доме Щербаковых были просторные сени, а в углу отгорожен чулан – место, куда собирала нас Валентина для игр. В это время сени становились  школой или больницей, театральной сценой или концертной площадкой. При помощи шпагата и двух занавесок или простыней сени делились на сцену и зрительный зал, чулан превращался в гримерку, и начинался спектакль или концерт. Все, кто не был занят на сцене, становились зрителями, а к следующей встрече они получали задание выучить стихотворение или песню или показать номер в каком-либо другом жанре. Кто-то показывал фокус, кто-то танец, а кто-то просто кривлялся или строил рожицы, доводя до коликов в животе от смеха.

      В другие дни театр превращался в школу или больницу. Кого-то ставили в угол за не выученный урок, кого-то «учительница» Валентина наказывала за грубые ошибки в написании диктанта. А в больнице нам ставили градусники-карандаши, заставляли пить противную микстуру - подсоленную воду или принимать лечебные порошки – толченый мел. Иногда лечебными таблетками были семена сорного растения, который рос повсеместно, и мы называли его пряничником, так как его семена были похожи на маленький пряник. Такое лекарство мы принимали с удовольствием.
 
      А еще мы любили у Щербаковых играть в прятки. У них не было ни какой живности, кроме кошки, поэтому не было никаких построек. Вместо хозяйственного двора здесь был пустырь с густыми зарослями веников, внешне похожих на маленькие кипарисы. Вот они-то и были нашим лесным укрытием. Надо было постараться ползать среди них так, чтобы веники не шатались, и бегать не сломав ни одного растения.

      Фадеевы и Галкины – наверное, это были единственные семьи в округе без «уличной» фамилии. По крайней мере, я не помню, чтобы их как-то еще называли. У всех других было по две фамилии – официальная - по паспорту и «уличная». Официальные фамилии мы узнавали неожиданно, обычно в школе или от почтальона, а в быту всех знали по «уличным» фамилиям. Я не знаю, почему и откуда появились эти фамилии или прозвища, но Котёнчиковы оказались Щербаковыми, Силковы – Куршевыми, Хохоновы – Винокуровыми, Манюгины – Петровыми, Тычковы – Алешиными, а Пиявины – Крюковыми.

      Это всё наши соседи, а также друзья и подруги моих сестер и старшего брата. Нас тоже называли Силуяновыми, и когда я спросил у отца, почему я Силуянов, то услышал, что нашего далекого предка звали Силуян.
 
      А с маминой и бабушкиной уличной фамилией было еще интересней. Около двух столетий назад, мамины предки превратились в Глезиных. На окраине Пензы, где жили наши пра-пра… по линии мамы, были расквартированы солдаты и в дом моих предков попал солдат по имени Глеза – поляк по национальности. Он был весельчак и балагур, фокусник и заводила, к которому потянулась молодежь со всей округи. Осенне-зимние вечера превратились в веселые посиделки, с играми и танцами, шутками и фокусами.
 
      Глеза стал настолько популярен, что через некоторое время и сам дом в разговорах стал Глезиным. «Куда пойдем вечером? – К Глезиным! Где вы вчера были? – У Глезиных». Прошло много лет – не стало солдата Глезы, а дом в людской памяти остался Глезиным, а все кто в нем жил, стали Глезиными. Однажды, уже подростком, я услышал о себе от одной женщины: «Мальчик, а ты никак Глезин?».  Я ответил, что она ошиблась, а она опять: «Уж очень ты похож на Глезиных». Вот тогда от мамы я и узнал историю бабушкиной уличной фамилии.

Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.

Продолжение следует.