Франц Холер. На корейской границе

   Еще не было трех часов утра, когда он проснулся.
   Только что в о сне он пробирался со слабеющим карманным фонариком через ночной город, полностью погруженный во тьму, и застыл перед огромным генератором, который вдруг заработал с громким низким гудением. От этого гудения он проснулся.
   Теперь он стоял в туалете и прислушивался. Ни звука.
   Затем он нырнул в купальный халат, открыл дверь своего барака и вышел наружу. Звезды в небе мерцали, завораживая, и вокруг затаилась тишина, к которой он все еще никак не мог привыкнуть. Барак был частью небольшого лагеря в демилитаризованной зоне на границе между Северной и Южной Кореями, и лейтенант Христиан Хильтман из Базеля был членом нейтральной наблюдательной комиссии, расположенной на южнокорейском участке этой границы.
   Было безветренно, никаких шорохов, лес вокруг стоял неподвижно. Он подождал еще несколько минут, так ничего и не услышал, вернулся в помещение и закрыл за собой дверь. Ночной воздух  взбодрил его, но он был еще более рад той паре часов сна, которые он мог себе позволить.
   Едва он прилег и закрыл глаза, гудение повторилось снова, или то, что он принял за гудение, так как теперь оно было похоже за глухой треск. Хильтман включил свет, выскочил из постели и распахнул окно, но треск тут же прекратился. Он вернулся к постели, выключил ночную лампу и снова подошел к окну. Там он постоял еще несколько минут, вглядываясь в ночную тьму. 
   Какой-то зверь? Если нет, то что?
   Несколько лет назад на южнокорейской территории были обнаружены туннели, которые были прорыты с северокорейской стороны и должны были дать возможность армии Северной Кореи для внезапного нападения. Сегодня их показывают туристам из всего мира в качестве доказательства опасности, угрожающей с севера, но сам способ показа этих туннелей  и их соответствующая достопримечательности перестройка превратила все это в некое подземное подобие Диснейленда. Смех туристов, наряженных в сапоги и защитные шлемы, марширующих в узких штольнях на глубине более 70 метров, никак не напоминал о том, что речь здесь шла о войне и мире. Нет ли у северных корейцев чего-то подобного на уме, и они, потеряв осторожность, подгоняют свои строительные машины  все ближе к границе?
   Лейтенант пододвинул стул, уселся на него, положил руки на подоконник и уперся подбородком в тыльные стороны ладоней. Он хотел оставаться настороже, на случай, если звук повторится. Все-таки он был заместителем коменданта и сейчас, в конце недели, оставался единственным здесь на посту; если на противоположной стороне будут предприняты какие-то непредвиденные акции, он будет обязан доложить об этом южнокорейскому и американскому командованию.
    Когда он поднялся, на светящемся циферблате его часов было половина четвертого. Шум снова послышался, и на этот раз это был рык, который заставил вибрировать оконные стекла и завершился коротким ревом.
   Теперь уже не было сомнения: это был зверь. Поскольку пограничный пояс, который тянулся на широте 38 градусов через весь  полуостров, был закрыт со времени перемирия для посещения гражданскими лицами, он превратился в течение более чем пятидесяти лет а естественный заповедник, в некий биотоп для различных видов животных, где также произрастали довольно редкие виды растений.
   К тому же северная часть за пограничной линией оставалась опасной не только для людей, но и для животных, так как была заминирована.Время от времени доносился оттуда сухой грохот, и тогда было ясно, что это взорвалась противопехотная мина. Стал ли жертвой человек, решившийся на побег, или животное, олень или газель, никто не мог угадать, лес был слишком дремуч.
   Теперь шум послышался уже где-то вдалеке. Это были короткие, глухие удары, звучащие подобно постукиванию механизма, но завершающий их рев говорил о том, что это не строительная машина, а зверь. Какой-то большой зверь. Хищный зверь.
   Хильтман вспомнил об утверждении биологов, что на северокорейской стороне был уже замечен сибирский тигр. Это утверждение было скорее предположением, если даже не слух, дабы подчеркнуть важность сохранения естественного заповедника. Некоторые группы ученых стали уже прилагать усилия для того, чтобы после заключения окончательного мирного договора, который должен будет когда-то обязательно подписан, всю демилитаризованную зону официально объявить национальным парком.
   Что бы это ни был за зверь, но казалось, что он несколько удалился в восточном направлении. Это было вполне логичным, так как в западном направлении от лагеря находился официальный пограничный пост с соответствующими сооружениями с обеих сторон. Хотя он почти не использовался, но постоянно охранялся и по ночам был освещен, так что вряд ли удобное место для диких зверей.
   Не долго раздумывая, лейтенант Хильтман снял свою пижаму и нарядился в униформу. Он наполнил походную фляжку водой, сунул краюху хлеба, кусок ветчины и яблоко в небольшой рюкзак, взял в руки карманный фонарь, включил его и вышел из барака. Он пересек площадь возле главного здания, на которой временами принимали группы посетителей и при хорошей погоде даже угощали и отвечали на вопросы, которые часто начинались так: «Что будет делать Швейцария, если…»  Как будто Швейцария будет делать еще что-то кроме как наблюдать. На севере стояла армия из более чем миллиона солдат, на юге их было около 800 000 плюс еще 30 000 американцев, оснащенных самым современным оружием, а между теми и этими 5 швейцарцев в качестве нейтрального буфера вместе с еще 5 так же нейтральными шведами. И одним из швейцарцев был он, лейтенант Христиан Хильтман из Базеля, который только что пересек площадь и вышел на тропинку, которая вела вдоль пограничной ограды.
   Время от времени он останавливался и вслушивался в темноту. После последнего рыка тигра, и кто же это еще мог быть, если не тигр, прошло уже почти полчаса, и у Хильтмана, было ощущение, что он находится вблизи последнего местонахождения зверя. Или он уже продвинулся гораздо дальше?
   Табличка на асфальтированной площадке указывала на конец расположения лагеря. От этого пункта разрешалось передвигаться по этой тропе только солдатам южнокорейских или американских частей. Хильтман решил подождать дальнейшего знака присутствия зверя и присел на землю. Если он больше ничего не услышит, он снова повернет назад.
   Он прислонился спиной к столбу с табличкой и тотчас же снова вскочил. Рычанье, послышалось, в такой близости, не более чем в двух-трех сотнях метров отсюда, но оно исходило, тут он был твердо уверен, с той стороны ограды, так что ему здесь ничто не угрожало.
  Он осторожно продвинулся, миновав табличку, по тропинке, которая стала уже, чем та в лагере, трава достигала здесь до колен, было очевидно, что давно никто не ступал. Теперь он шел в сторону рассветной дымки, которая забрезжила на востоке, тем не менее ему приходилось светить себе под ноги, почва здесь была неровная и проросшая корнями. Когда он приблизился к высоте, на которой по его расчетам мог находиться тигр, он остановился и стал светить фонарем сквозь ограду. Кустарник на той стороне был непроходим для света. Не было и никаких шорохов, треска ломающихся веток, что бы выдавало движение большого зверя.
   Христиан Хильтман почувствовал, что в нем просыпается охотничий  инстинкт. Но это не был инстинкт охотника, который хочет убить зверя, а только страстное желание его увидеть. Он никогда не бывал на сафари и только с веселым любопытством слушал рассказ своего брата и его жены, как они в Южной Африке поехали на небольшом автобусе в места обитания львов и как его свояченица только тогда заметила львицу со львятами, когда они повесили свои брюки на сук дерева, чтобы пописать, и тут им пришлось в панике мчаться назад к автобусу, где находилась туристическая группа.
   Здесь не было никакой туристической группы,  никто ничего заранее не организовывал, он был здесь один, и где-то, по ту сторону границы была хищная кошка, и эту хищную кошку он хотел увидеть, потому что она где-то совсем рядом.
   Он поразмыслил, как ему лучше всего действовать, не подвергает ли он себя большой опасности. Ограда была метра три высотой и вверху увенчана скрученной колючей проволокой и казалась непреодолимой. Хильтману было это известно, так как в задачу наблюдательной комиссии входило присутствие на допросах беженцев из Северной Кореи. Те немногие, кому удавалось бегство, шли морским путем или через третьи страны, но через пограничное заграждение за время, когда он был здесь, перебрался лишь один единственный военный перебежчик. Слишком надежно охранялась и была ограждена северная сторона, и слишком серьезно полоса непосредственно перед забором была нашпигована минами. Так что большая дыра в проволочном заграждении, в которую мог бы пролезть такой зверь как тигр,  здесь просто невозможна, и то, что он способен перескочить через препятствие такой высоты, защищенное колючей проволокой, тоже казалось невероятным.
   Если лейтенант напорется здесь вдруг на южнокорейский или на американский патруль, за это ему может быть положено взыскание, но это вряд ли случится с ним. Во всяком случае, ему до сих пор подобный случай был неизвестен. Он был уже почти целый год здесь, и всего ему полагалось два года службы. Когда его направили на эту службу, он поначалу думал, что это что-то вроде иностранного легиона, но на такую монотонность он не рассчитывал. А теперь он почуял приключение. Как раз было воскресенье, его коллеги, включая коменданта,  вернутся на свой пост только в понедельник утром. Строго говоря, они не обязаны быть на посту, шведы проводили выходные обычно на американской базе в Сеуле, где проживали также и все швейцарцы, и то, что кто-то из них постоянно должен дежурить здесь, зависло скорее от каприза их начальника.
    После того как все это пронеслось у него в голове, он решил продолжать преследовать тигра, насколько это удастся, и сейчас лучше всего для этого оставаться пока на месте и ожидать нового признака жизни зверя по ту сторону ограды.
   Одна за другой начинали петь птицы, возвещая таким образом наступление дня. Чудо утреннего концентра сталкивалось странным образом с устрашающей декорацией пограничного пояса. Незнакомо переливающиеся рулады смешивались с  чем-то похожим на звук флейты, льющийся из крон деревьев, и Хильтману казалось, что он находится в зачарованном лесу. Для птиц границ не существовало, их гортанные призывы равномерно распределялись по северную и южную стороны от демаркационной линии, преданную проклятию, силу которого никто не решался отменить.
   Да, вот он снова! Хильтман услышал глубокий, раскатистый кашель, и к его разочарованию звучал он довольно далеко, хотя еще недавно он казался совсем близким. Он сунул свой фонарь в рюкзак и уже в раннем дневном свете пошел дальше по тропинке. То и дело ему приходилось пролагать путь через терновник, было не похоже, чтобы здесь ежедневно проходила контрольная служба. Ликование птиц все усиливалось. Йоринда кличет Йоринду, пришла вдруг ему на ум любимая сказка его детства. Не приближается ли он к замку злой волшебницы, в котором Йоринда вместе с другими пленными девственницами томится в золотой клетке?
   Перед насквозь проржавевшей табличкой, подстерегавшей с северной стороны забора, он остановился. Три или четыре корейских иероглифа и буквы ИТАР, все, что на ней уцелело. Не находится ли он вблизи северокорейского поста? Но сразу же позади таблички разрасталась чаща, дикая чаща, в которой где-то затаился хищник, или еще недавно таился, когда он давал о себе знать в последний раз.
   Теперь он снова задумался о том, не грозит ли ему опасность с северокорейской  стороны. Что, если за забором скрывается патруль? Что ему помешает выстрелить в него? Недалеко от лагеря есть камень с надписью в память о двух американских солдатах, которые спиливали сук на дереве, поскольку тот закрывал обзор какого-то участка пограничной полосы. Во время этой работы их и застрелили солдаты Северной Кореи.
   Рев тигра возобновился и отмел прочь все лишние мысли. Он послышался уже так близко, что Хильтман почувствовал внезапный страх, но в то же время крайне возросло и его любопытство. Он бросился бежать, споткнулся о корень и упал с подавленным криком в кусты. На противоположной стороне он слышал треск сучьев, сначала совсем близко, затем более отдаленно, его только разозлила его собственная неосмотрительность. Надо постараться быть индейцем, подумал он, когда он со стоном поднялся и увидел кровавую полосу на своей правой ладони у основания большого пальца. Он достал из рюкзака фляжку, полил немного водой руку и вытер носовым платком частицы земли с царапины, которая все еще кровоточила. Его аптечка, он помнил это точно, находилась в душевом помещении его барака, ему оставалось только сжать платок в пораненной руке.
    Но направление, в котором должен был двигаться тигр, оставалось все тем же, на восток, и Хильтман снова отправился в путь, осторожно и бесшумно, как только мог. Через четверть часа он остановился, чтобы дождаться нового знака. Возможно, что он уже обогнал своего незримого противника. Хотя его уже начал постепенно мучить голод, он не спешил снять рюкзак, распаковывая пакет с ветчиной, он только бы выдал себя. По возможности незаметно он опустился в траву, осмотрел свою рану и с удовлетворением убедился, что кровь уже не течет. Он ждал.
   Ждать он вполне привык, ожидание было одним из главных его занятий  на этом наружном посту. Приходится постоянно ждать, не случится ли что-то. И если действительно что-то случается, как недавний обстрел одного из  ближайших южнокорейских островов, тогда они должны отправляться туда, вдвоем или втроем, чтобы определить размер разрушений, должны объявить это нарушением перемирия и заявить протест Северной Корее. Раз в неделя проводится заседание в одном из бараков, половина из которых находится севернее от демаркационной линии и половина южнее, и туда кроме швейцарцев и шведов приглашаются американцы, южные корейцы и северные корейцы. За мебель в бараках были ответственны швейцарцы, которые доставили сюда из здания Федерального собрания в Берне старые столы и стулья из зала Совета кантонов, чья торжественность не вполне соответствовала временной стилистике барака. На этих заседаниях обычно понапрасну ожидали северных корейцев и потом начинали без них. Последние до конца предпочитали оставаться стороне; здесь обсуждались текущие вопросы и также установленные нарушения договора, потом с протоколом заседания шли к вентиляционной трубе перед северокорейскими дверями и опускали его там в почтовый ящик. Через неделю протокол исчезал, но северные корейцы так и не показывались. Они как бы играли с нами в кошки-мышки.
   Лейтенант поднял голову. Низкий, негромкий рык раздался в лесу за кустами. Только сейчас он заметил, что птицы уже не пели, день был в полном разгаре. Тигр, каким бы он ни был, должен сейчас находиться на той же высоте, что и он. Вряд ли имеет смысл идти дальше, но столь же бессмысленно, сказал он сам себе, надеяться, что тигр когда-нибудь подойдет так близко к заграждению, что его будет видно. Тем не менее, он не хотел сдаваться.
   Тут ему пришла идея. Он открыл свой рюкзак, отрезал единственным оружием, которое было ему позволено, офицерским ножом ломоть хлеба, разрезал клинком вакуумную упаковку и положил на хлеб кусок ветчины. Он спокойно съел свой бутерброд, запил его глотком воды из фляжки и сделал себе второй бутерброд. Когда он съел и его, он взял в руку открытую упаковку от ветчины и понес ее перед собой, медленно шагая и слегка размахивая ею, чтобы запах лучше распространялся по округе. Время от времени он останавливался и прислушивался. Однажды ему показалось, что он услышал треск сминаемой ветки, но чтобы приманить тигра к ограде, очевидно требовалось нечто большее.
   Он осмотрел свою царапину на ладони и стал растирать ее так, что она снова закровоточила. Размахивая левой рукой с упаковкой от ветчины, держа на весу правую, из которой сочилась кровь, он двинулся, не торопясь, дальше. Возглас из-за ограждения заставил его вздрогнуть. Неожиданно открылась узкая поляна, на которой стоял небольшая сторожка, и перед сторожкой стоял северокорейский солдат с оружием на плече.
   Солдат резким тоном прокричал ему еще что-то, и лейтенант Христиан Хильтман крикнул в ответ: «Нейтральная наблюдательная интернациональная комиссия! Швейцария!» Когда часовой взял оружие на изготовку и направил на него, Хильтман поднял руки вверх, левую с упаковкой от ветчины, правую с кровоточащей ладонью. Секунду он соображал, стоит ли ему повернуться и броситься бежать, но решил, что единственно надежный шанс, это стоять не шевелясь. Нет, думал он, тот не будет стрелять, ему стрелять нельзя в нейтрального швейцарца по другую сторону границы, это было бы против международной договоренности, это вошло бы в протокол нарушений, он хотел еще раз произнести «Нейтральные нации!», но слова застыли у него в горле, когда он увидел, как противник взял его на мушку через оптический прицел.
   И тут рев тигра заставил лес содрогнуться, солдат выронил свою винтовку, повернулся и одним прыжком оказался в своей сторожке.
   Мгновение, когда сибирский тигр вальяжно и мягко пересек поляну, спокойно обнюхал винтовку солдата и затем бесшумно исчез в чаще, лейтенант Христиан Хильтман не забудет уже никогда.
   Он быстро рванулся назад, как мог, спешно накинул на спину рюкзак, и помчался, при этом все время оглядываясь, дабы удостовериться, что на северной стороне сквозь ограду не видно ничего, кроме кустов и деревьев, и удивлялся, как далеко он зашел по запрещенной тропинке.
    Вечером он записал в формуляре ежедневного рапорта в графе: «Особые происшествия»:  Никаких.