Пряник

Саня Горовиков очень гордился своей работой на военном заводе. Ещё бы! Теперь он не только помогал фронту, но и являлся настоящим кормильцем семьи, получив рабочую карточку. А рабочая карточка в блокадном Ленинграде казалась просто несметным богатством.
Отец Горовиковых умер перед самой войной, и тринадцатилетний Санька стал старшим мужчиной в семье. А что это означает -  он по-настоящему понял лишь с началом первой военной зимы, когда жизнь разделилась на "до" и "после"...

Анна Михайловна Горовикова, работавшая до войны в библиотеке, очень быстро слегла, повторяя самую распространённую ошибку матерей блокадного Ленинграда, отдававших свой паёк детям, тем самым зачастую обрекая их на сиротство. Хотя...ошибка ли это? Сейчас легко судить и "анализировать" подобную ситуацию, сидя за компьютером в мягком кресле. Но разве можем мы прочувствовать отчаяние женщины, в условиях кромешного ада пытающейся спасти жизнь своего ребёнка любыми, доступными для неё средствами?..

Глядя на своих младших братьев, больше  напоминавших маленьких, высохших старичков, Санька понимал, что надо незамедлительно что-то делать. Но как?! Как он мог убедить этих несмышлёнышей, что у мамы хлеб брать нельзя, если сама мама постоянно твердила им, что она "сыта"? Да что там говорить?.. Санька и сам иногда их подкармливал, отрывая от своего пайка, хотя твёрдо знал, что так поступать не следует. А что? Что тогда делать?.. Вот бы устроиться работать на военный завод! Но кто его, школьника, туда возьмёт-то?...Хотя "бьют не по годам, а по рёбрам", а он, Санька, согласен даже на самую тяжёлую работу.

- Может, замолвите за меня словечко, Алексей Иваныч? – обратился он к старику-соседу с первого этажа, работавшему на одном из заводов.
- Да чего там молвить, - отозвался тот. – Иди и работай. Скоро работать-то некому будет, половина цеха уже примерло. А то и больше. Иди. Метрику только захвати с собой и фотографию какую-нибудь для пропуска.
С метрикой проблем не возникло, а вот с фотографией было посложнее. Найтись-то она, конечно, нашлась, но очень уж мало напоминал тот довоенный, щекастый мальчуган нынешнего Саньку – остроносого, осунувшегося, с тёмными кругами вокруг ввалившихся глаз. 
"Ерунда какая, - думал он, идя на завод. – Неужели из-за фотографии не примут? Быть такого не может. Ведь знают же они, что сейчас никакие фотоателье не работают."
Приняли. На фотографию даже не посмотрели. В цехе мало кто напоминал себя довоенного. И начались трудовые будни. Работы Санька никогда не боялся. Поначалу было сложно, очень сложно, порой даже ноги подкашивались. Но, когда на кону стоит жизнь, об этом как-то забывается. А на кону стояла жизнь не только мамы и братьев, но и родного города в целом. Это отнюдь не громкая фраза (как кому-то, возможно, показалось). Нет. Санька был патриотом, настоящим патриотом, и даже в мыслях не допускал, что Ленинград не выстоит, хотя носил в кармане отцовский перочинный нож...так, на всякий случай, если вдруг придётся сразиться с врагом врукопашную за каждую улицу и каждый дом.
О своей жизни Санька думал меньше всего, ибо самое страшное осталось позади. А самым страшным для него было бездействие. Нет ничего ужаснее, чем в критических ситуациях сидеть и ждать, пока "кто-то" "где-то" "как-то" "что-то" за тебя решит, либо само всё "образуется". Нет! Надо брать руль в свои руки и действовать, действовать, действовать!...Пройдут годы, и Санька станет моряком-полярником, избороздит Северный Ледовитый океан. Но это будет потом. А пока...пока шла война...
 
Рабочая карточка явилась настоящим спасением для семьи Горовиковых. Обязанности по распределению продуктов Санька взял на себя. Каждый день он отоваривал карточки – детские, иждивенческую и свою рабочую. Складывал всё это «в общий котёл» и поровну, до последней крошки, делил между всеми. Анна Михайловна, одной ногой, можно сказать, уже побывавшая на том свете, не перечила старшему сыну. Да, собственно, и сил-то перечить у неё не было, лишь изредка она начинала плакать:
- Сынок, ты всё нас кормишь, сам-то уже прозрачным стал, а тебе ведь у станка стоять...
- Ничего-ничего, - отшучивался Санька. – Война закончится, ты мне будешь пироги каждый день печь, и я быстро поправлюсь.

На чём он тогда держался – одному Богу известно...

Закончилась самая страшная зима, подходила к концу весна. Анна Михайловна не только встала на ноги, но и устроилась работать на посадку огородов. А под огороды были выделены все пустыри, парки, скверы, сады и стадионы – словом, каждый свободный клочок Ленинградской земли.
Санька привык к заводу и чувствовал себя уже бывалым рабочим. Жить стало полегче.

                ***
Пятилетний Васька, младший в семье Горовиковых, в начале блокады долго не мог понять – что вообще происходит. Только что было всё, а теперь – ничего. Как будто злой колдун  из страшной сказки взял и зачеркнул жизнь чёрным карандашом. Всё время воет сирена, падают бомбы, и очень хочется есть. Конечно же, Васька знал, что идёт война с Гитлером, город окружили фашисты, и Ленинградцы сражаются, чтобы выстоять. Но всё-таки...куда же делась еда?..Ещё вчера её было много, а сегодня – нет совсем. Ведь кто-то же всё это съел! Ещё вчера его заставляли есть кашу по утрам, а сегодня он просит всего лишь кусочек хлеба, самый маленький...но мама отворачивается и плачет...
Вскоре стало ещё хуже. Началась зима. Ослабевший Васька уже не пытался "анализировать" - куда же делась еда. Он просто мечтал согреться, лёжа в пальто под одеялом рядом с мамой, которую соседка называла – "не жилец". Все стулья давно ушли на дрова, кроме одной табуреточки в прихожей – у неё были металлические ножки.
Васька отчётливо запомнил тот день, когда старший брат Саня пришёл домой и сказал:"Теперь нам будет полегче, я устроился на военный завод." И, действительно, через какое-то время стало легче, еды стало побольше, а 31-го марта, в Васькин день рождения, Саня даже принёс к "праздничному" столу горсть сушёных яблок.
- На завод с фронта кто-то передал, - улыбнулся Санька. – И мне перепало немного.
   
Завод представлялся Ваське волшебным царством, где пахнет хлебом, и с фронта иногда "перепадают" разные вкусности. Он много раз просил брата взять его с собой, но Санька был строг и непреклонен.
- Твоя задача, - говорил он, - помогать дома маме, ты же видишь, что она ещё очень слаба.

Окончательно встать на ноги мама смогла лишь к маю и всегда повторяла:"Это Санька меня вытащил."
Васька просто боготворил старшего брата и очень хотел сделать для него что-нибудь хорошее. Но что мог он, маленький шестилетний мальчик, в голодном осаждённом городе?..
 
Наступила осень, Ваську устроили в детский сад неподалёку от дома. После самого страшного блокадного года дети понемногу оживали и даже начинали чуть-чуть шалить, хотя были ещё очень и очень слабы. На первом в своей жизни утреннике, посвящённом 25-й годовщине Великого Октября, Васька вызвался рассказать стихотворение, выученное дома с мамой, и получил в подарок пряник, настоящий пряник. О таком богатстве он даже и мечтать не мог! Конечно же, и другие дети получили в честь Праздника пряники и с наслаждением стали их есть...все, кроме Васьки.

В тот вечер Саня вернулся домой позже обычного: в честь Юбилея Октября решено было дать тройную норму. Устало поднявшись по лестнице, он потихоньку открыл дверь и увидел младшего брата, сидящего в прихожей на единственной оставшейся табуретке с металлическими ножками. Прислонившись головой к стене Васька дремал. Саня осторожно тронул его за плечо:"Ты почему здесь?" Васька вздрогнул и проснулся. «Я тебя всё жду и жду, а ты всё не идёшь и не идёшь», - с этими словами он полез в карман, что-то достал и протянул старшему брату:"Это тебе." Приглядевшись, Саня увидел на маленькой детской ладони пряник, настоящий пряник в коричнево-белой глазури. "Это тебе", - повторил Васька и улыбнулся. Глаза младшего брата смотрели с такой любовью и благодарностью, что у Саньки невольно сжалось сердце, а в горле предательски встал ком. Он не плакал даже на похоронах отца...потому что мужчины не плачут...