Лист. Преображенье

На Монте Марио я выбрал
Обитель. Предо мной долины
Ладонь, прорезанная Тибром,
Как линиею жизни длинной.

Мой Фортунато в час рассветный
Протягивает мне с порога
Сыр под крахмальною салфеткой
С кувшином молока парного.

Перебираю, словно перлы,
Те дни, когда, учитель юный,
Потрясся я любовью первой,
Что перепутала все струны.

Я понял: страсть во мне сокрыта, –
И вспыхнула, и окрылила,
Когда, войдя в салон Сен-Криков,
Застыл пред ликом Каролины!

Ни белой клавиши, ни черной, –
Все становились золотыми,
Как только шелковою челкой
Склонялась ласково над ними.

Жизнь в ожидании ответа
Дрожала в головокруженье!
Да, потрясеньем было это!
Но не было преображенья...

Я знал других... Через злоречье
Я шел к любви. Все горячее,
Мари, с тобою были встречи,
Влеченье душ и обрученье.

Ты в обожании тонула,
И ты была нежней фиалок,
И ты была, как дух Лауры,
Но с тайной на устах усталых.

Мы жили на одних созвездьях –
Какая нежность притяженья
На протяженье лет совместных!..
Но не было преображенья...

Я помню скрипку Паганини
Под лапищею колоссальной!
О, как мне нервы оголили,
Слух покорили два глиссандо!

Казалось, вдруг смычок маэстро
Стал палочкою дирижерской
Для потрясенного оркестра, –
И я огнем его зажегся!

Сняв три струны, одной Никколо
Вел соло с силой дерзновенной:
“Соль” “Кампанеллой” жгла веселой,
“Соль” соловьем лесным звенела!

Я полон был восторга, пыла!
– И я – творец! – шептал блаженно.
Да, потрясеньем это было!
Но не было преображенья.

Рояль измучивал часами,
Стал виртуозом, стал артистом.
И доросло мое тщеславье
До жажды совершенства чистой!

От черной деки до педали
По пять часов, как врач, я слушал
Жизнь затаенную рояля,
Его непознанную душу.

Я изучал его природу
И, как Мефисто, в обольщенье
Просил, чтоб он мне душу продал –
Взамен на вечное служенье.

Я истово ему молился,
Склонясь к клавиатуре чуткой...
И сам он стал моим Мефисто,
Играя мною не на шутку.

И все ж познал я вкус победы!
Да, совершенства приближенье
Я, наконец, в игре изведал!
Но не было преображенья...

Я стал творить! О, это счастье
Ни с чем на свете не сравнимо:
Сильнее власти, слаще страсти
И даже близости с любимой!

Казалось, в первозданность вышел,
Когда творился мир! Казалось,
Вдвоем, на равных, с кем-то высшим
Мои поэмы создавались!

Но ощущал я в те минуты
Струной какой-то тайной, тонкой,
Что это тоже шаг к чему-то,
Да, только шаг, ступенька только.

Прошли и сны мои, и грезы
Любви, за ними – грозы страсти,
И чары чардаша, и слезы
Над Венгрией, и годы странствий.

На Монте Марио я выбрал
Обитель. Предо мной долины
Ладонь, прорезанная Тибром,
Как линиею жизни длинной.

Но не туда, а к синим высям –
Глаза, и ныне от клавира
Душа не столь уже зависит,
Сколь от невидимого мира.

И что триумфов профиль гордый
И блеск глиссандо многозвонный,
Крутокипящие аккорды
Перед молчанием Мадонны...

Лишь к тишине небес прильну я
Здесь, на горе, в земном затишье, –
Я слышу музыку иную,
Что в нотных знаках не запишешь.

Господь, поговори со мною!
Ты знаешь, я уже за гранью
Прельщения игрой земною,
И славой сыт, и грубой бранью.

Ты помнишь: я шептал устало:
А дальше что? Пустые числа?
Есть мысль. Но мысли, чувства мало.
Где смысл? Как, Боже, жить без смысла?

Я тосковал, пути утратя,
Ушел я в тишь для утешенья.
И Ты, мой Боже, мой Создатель,
Раскрыл в любви свои объятья,
Открыл мне путь – путь благодати,
Путь моего преображенья!

За утлый дворик, тих и светел,
Иду к заутрене в часовню,
Молюсь Тебе о всех на свете,
Молюсь молитвою сыновней.

Я ощущаю в благодати,
Как ширится с моим сознаньем
Через любовь к Тебе, Создатель,
Любовь ко всем Твоим созданьям!

Молюсь, небесным звукам вторя,
И сквозь меня проходят темы
Вселенских вечных ораторий,
Я слышу горние поэмы...

1992