Попытка маленькая пьеса

      

Столь коротка пьеса, что даже не разобрать, в каком это городе происходит.

Илья Ильич Му;ндир - мужчина лет 55-ти, бывший директор «Театра несыгранных ролей», в раннем имевший название "Негаснущие софиты". Был бы на пенсии, но история происходит где-то в параллельной вселенной и её нет, живёт тем, что является сочинителем пьес для театров действующих. Проживает в своём театре, где то между костюмерной и гримерной.
Осип Андреевич Шве;ллер - пройдоха ещё тот, но интеллектуал, любитель игры в шахматы, с которыми не расстается не при каких обстоятельствах. Лет тому 44, место жительства и обитания точного никто не знает, основное занятие-путешествие.
Фёдор Сергеевич Тю;рин – общий друг и знакомый обоих. Невысокого роста, круглолиц, с вихором на лбу. Род занятий… а впрочем, род занятий для данной пьесы не столь важен. Как и род этих самых занятий у двух предыдущих героев. А написал, зачем написал? А кто его знает. Пусть будет.
Ни одного действия. Все явления проходят в театре.


Где-то на закате дня.
Занавес поднимается. Комната пуста, олицетворяет сцену, разного вида декорации, стол из старого дуба посередине.
У задней (оно же - главной для зрителя) стены лежит в числе прочего старая, давно окрашенная с уже обуглившейся краской вывеска с названием театра " Театр несыгранных ролей". Слышен скрип открывающейся двери. Входит среднего роста, с плешивой залысиной человек, лет, этак 50-ти. Но по паспорту, так как по одежде ( встретим по ней) можно сказать, что человеку этому давно за 60. Однако, это не так важно. Напишем кратко: Человек .

Действие первое.

Мундир и Швеллер.

Входит он неторопливо, чуть семеня, в старом длинном пальто с полами в виде шинели, материал неизвестен, но навскидку из искусственной шерсти. На ногах видавшие виды штиблеты, указывающие на то, что когда-то этот человек был модником. В руке шляпа из фетра.
Проходит к столу, садится.

Мундир. Вот я и дома. Хотя, какой это дом? Всё завалено памятью прежней славы! Декорации, декорации, декорации. Но мне нравится! Погибну я, переселите меня хоть в большой дом с просторными комнатами и окнами в сад. Всё равно не буду чувствовать себя как дома. Вот увольте - не буду!

Опускает голову на руки, сложенные на столе и засыпает.

Слышен шорох в дверях, входит Швеллер.

Швеллер. Что, старый, снова заснул, убитый самокритикой? (В зал) так, пройду я, наверное.
Проходит не шумя. Почти неслышно. И начинает искать второй стул.
Швеллер. (с улыбкой) Дорогой друг, ты настолько привык жить один, что второго стула не найти в этом хламе, если только не разобрать вон ту вывеску и не соорудить подобие табуретки.
Мундир. (сонно поднимая голову) Душу режь, солнце жги, а в вывеску не дам и гвоздя вбить! В память гвозди не вбивают. Память долго всё хранит. Если сердце заболит, значит, сердце оживает!
Швеллер. Поэт! Поэт! Истинно – поэт!
Мундир. Да какие это стихи? (Мечтательно) Так, мысли… Вот в былые времена писал так писал! А теперь одни декорации… (Вздыхает)
Швеллер. Ну так что же, Илья Ильич, времена остаются временами, а память продолжает являть на свет поэзию. Вот я – попробуй что-нибудь начирикать. Вот именно, что начирикать и выйдет. А вы – соловей, одним словом!
Мундир. Да полно тебе, Осип, сам заливаешь соловьём же про стишки мои сейчас.
Швеллер. Ну, будет, Илья Ильич, будет. Давайте лучше в партейку, а? (выставляет в руке футляр)
Мундир. Уволь. Я в шахматы не играл уже много времени. Подзабыл.
Швеллер. Да плохо ли? Враз научишься, почти как на велосипеде.
Мундир. (задумчиво) А на нём и тем более давно…
Швеллер. Солнце садится и настрой твой что-то больно мне негож. Ну, будет. Тогда я позже приду.
Мундир. Приходи, приходи.

Швеллер уходит.

Явление второе.(самое короткое)

Один Мундир и одно зеркало. Отражение Мундира..

Мундир. (проводя по щеке) Не мешало бы и побриться. ( В зал) Где же подевал зеркало?

Встаёт, начинает копошиться в накиданном хламе, заходить за старые декорации. Вытаскивает средних размеров зеркало.

Мундир. Вот ты где, Илья Ильич. Надо привести вас в порядок, Илья Ильич. Ишь, как зарос, заморщинился, постарел. Довело тебя одиночество и стены театра. Да? (смеётся).

Что делает отражение? Конечно! Отражение смеётся в ответ.

Мундир. Вот мы сейчас немного омолодим тебя и будешь выглядеть гораздо лучше и свежее.

Явление третье.

Тюрин. Мундир. Позднее явившийся Швеллер.

Тюрин. Здравствуй, брат! Решил зайти, а то тебя почти и не бывает дома или на рабочем месте. Ты уж прости, у тебя и не угадать, что на первое, что на второе. (Смеётся)
Мундир. Дом, Фёдор, дом. Дом… Это в былые времена я здесь работал, когда мысли кипели и софиты горели (оборачивается на вывеску, также лежащую где-то у стены, вздыхает).
Тюрин. Как же, помню-помню. Тогда я сидел вон там. (показывает в зал куда-то наверх, в сторону бельэтажа) Вот тогда я удобствовал: что ни спектакль, так - аншлаг, что ни премьера, так – фурор, что ни кресло, так - сон! (снова смеётся).
Мундир. (глядя на Тюрина с огорчением) Да, видимо, очень тебе нравились мои спектакли, как погляжу, что ажно снам непременно предавался.

Входит Швеллер.

Швеллер. (Запыхавшись, но бодро) Что это вы тут?! И без меня веселитесь? Так нельзя, так невозможно просто! Ищешь покоя, дают суету, ищешь веселья, одна только грусть. Моё почтение, Фёдор Сергеевич! (кивает на Мундира и подаёт руку Тюрину)
Тюрин. Да вот же! Стараюсь развеселить нашего друга. А он хоть бы хны, никак не поддаётся. Помните Лермонтова? «Грусть – жестокий властелин»!1 (Продолжительно смеётся, смех подхватывает и Швеллер)
Мундир. Ну, что вы, господа. Что вы… Я тоже понимаю шутки, только уже стар для шуток, как видите.
Тюрин. Да уж, стар, ничего не скажешь. Надел шляпу и важничает, а пальто, пальто-то так и не снял. И давно ты в нём? (хихикает)
Швеллер. Намедни я к нему заходил, он так и сидел в своём пальте.(также хихикает)
Мундир. Да перестаньте же вы. Неужто так важно, сколько я ношу это пальто, где снимаю, а где не снимаю, когда в нём сплю?
Швеллер. Да не особо важно, Илья Ильич, просто слишком ты обрусел в этом театре ( описывает рукой перед собою полукруг)
Тюрин. Сердце, поверишь, Осип Андреевич? Сердце так и заходит при виде нашего Мундира. Совсем в старики записался. Я хоть и редкий к нему ходок, но как ни зайдёшь, так и воздух пронизан тоскливостью и прошлым.
Швеллер. Да-да! Я тоже заметил.
Мундир. Прошлым я и жив, друзья. Прошлому нельзя ни за что умирать. Иначе в будущее будет нельзя смотреть.
Швеллер. А зачем тебе будущее? Живи настоящим, уважаемый, живи настоящим. Посмотри на меня. Я много путешествую. Много вижу всякого. Ну а ты?
Мундир. Знаю, что путешествуешь. Но не все же подходят к путешествиям, кто-то ведь должен не забывать прошлое?
Тюрин. Ба! Кто про что, кто – в лес, кто – по дрова! Илья Ильич, ведь никто не говорит, что нужно обязательно вот забывать прошлое. Мы же (вздыхает) Мы же живём все тремя временами. Как? Просто: Выносим ошибки из прошлого, опыт, для настоящего, и несём его ради будущего!
Швеллер. Друзья! Друзья! Не угодно ли в шахматы? Ум развивает!
Тюрин. Извольте.
Мундир. Вы играйте, я, пожалуй, прогуляюсь, люблю смотреть на звёзды…
Тюрин. (смотрит на Швеллера удивлённо) Так там же пасмурно, Илья Ильич, сделалось, ни одной звезды не видал, как шёл сюда.
Швеллер (оборачиваясь) Ну, будет, посиди с нами, чего ты так, Илья Ильич? Обижен? Будет, шутники мы, дай, боже, так то ж теперь. Будет, садись.( и тут снова начинает смеяться) Так куда же садись? Один стул на троих? Однако, такое возможно? А? Фёдор Сергеевич? (и смех доводит того до слёз, достаёт из кармана клетчатый платок, начинает вытирать)
Тюрин. (долго смотрел на Швеллера, затем на Мундира и стал сам хохотать гомерическим смехом.
Мундир. (Также начинает смеяться до слёз и кашлять) Сейчас, сейчас, были стулья у меня там… Да, привык, видите ли… Привык.

Общий смех. Мундир уходит за стульями.

Швеллер. Вот и развеселили. А то сидел бы себе, да в забытьи. (улыбается и начинает раскладывать фигуры)
Тюрин.(торжественно) И то верно, Осип Андреевич. Вот сейчас принесёт стулья и вместе подумаем над ходами. Вы, знаю, мастер, да вот я любитель (посмеивается, сощурив маленькие глазки и поглядывает на визави.
Швеллер. Ничего-ничего! Будет! Будет! Двое против одного и партия в вашу пользу!
(обоюдный смех)
Швеллер раскладывает фигуры. Тюрин потирает ладони.

Занавес.

1 "Грусть – жестокий  властелин!"
Цитата взята из поэмы Лермонтова «ПЕСНЬ ИИГЕЛОТД».