Одна из историй блокадного Ленинграда

Снег уныло скрипит под ногами.
Перемотанный в женский платок
Мальчик крошки сжимает руками,
Как казалось, бежит со всех ног.
Как бежит, сил на пару шажочков
Пару двух непрерывных шагов,
А потом встать скорей кувырочком,
Всех на свете сзывая богов.
Слезы-льдинки застыли устало
На двух грязных, но юных щеках.
Почему же так сил вдруг не стало
В этих маленьких детских ногах?
На лице этом не было смеха,
Отняла все большая беда.
Но сейчас и она не помеха,
Этот мальчик спешит, есть куда.
Вот он дом, в доме лестница – малость,
Кувырком, на коленях – хоть как.
«Мама, мама, немного осталось.
Слышишь, мама!  Остался пустяк!»
И казалось ему, что он мигом,
И что время сейчас за него.
Разбудить бы в округе всех криком.
Только нет здесь давно никого.
В старом домике полуразбитом
Жили с мамой еще до войны,
Здесь прохладно, но бомб нет и тихо,
Даже звезды отсюда видны.
По ночам лишь они утешают:
Смотришь в небо и видишь себя,
Там как раньше ты жить начинаешь.
Эх, какая была бы судьба.
Утром в школу бежал бы с улыбкой,
Возвращаясь, кричал: «Дома мам!»
Крепкий мальчик, здоровый и прыткий,
Кинешь сумку, вприпрыжку к друзьям.
Как же так это вмиг испарилось?
Детство стерлось из памяти прочь,
Может просто всем людям приснилось
Это счастье в бомбежную ночь?
Думал мальчик, взбираясь все выше.
Только труден был маленький путь:
Вот до двери все ближе и ближе,
И казалось ещё вот чуть-чуть.
Как назло подвели его ноги.
Через всхлипы вставал каждый раз.
«Что вы, милые, словно убоги?
Ну, идите, идите сейчас!
Там же мама лежит, наша мама.
Ну, прошу же, услышьте меня,
Люди, люди с соседнего храма,
Моя мама лежит там одна.
Ноги милые, не подводите,
Отвалитесь потом, хоть совсем.
А сейчас вы как птицы летите
К деревянным дверям нашим тем».
Слезы, страх. Но добрался мальчишка.
Как казалось ему, долетел.
«Мама! Мама! Я здесь, твой сынишка!»
На колени упал. Не успел…