Мы дети! Мы узники концлагерей!

Мы дети! Мы узники концлагерей!
Мы память бесплотная мёртвых детей.

Для вас мы бесполая мёртвая масса,
И нет у нас родины, нации, расы.
Нет имени, метрик начала-конца,
Нет жизни, души, тела, лица!

Мы ветер, застрявший в барачных щелях,
Мы сырость и плесень в барачных углах,
Мы лужи крови на барачных полах,
Мы запахи страха и смерти в стенах.

Мы смрад крематорных адских печей,
Жадно глотающих ленты людей.
Мы газовых камер немой приговор,
Мы кровью залитый для казней забор.

Мы тысячи пуль в головах и телах,
Мы кости, гниющие в лагерных рвах,
Мы тучи, плывущие в мёртвых глазах,
Мы пепел, питающий травы в лугах.

Мы жуткие опыты жутких врачей,
Нацистских врачей, врачей-палачей,
До капли сливающих кровь у детей,
До дюйма снимающих кожу с людей.

Мы голод, мы жажда, мы оспа, мы корь,
Мы раны, гниющие, мы от холода хворь.
Мы тяжкий, ненужный, убийственный труд,
Мы тягость стоящих на месте минут.

Мы страх леденящий и обречённость,
Мы равнодушность и отречённость,
Мы безысходность и отчуждённость,
Мы безнадёжность и сокрушённость.

Мы воплощение гнусных идей,
Мы к власти стремление гнусных людей.
Мы агнцы, понесшие чьи-то грехи,
Мы Ангелы Света, мы мученики.

И всё же мы дети из концлагерей,
И мы заклинаем живущих людей!
Запомните! Нет оправданья войне,
Насилию, опытам, пыткам, борьбе!

И нету таких благородных идей,
Чтоб жертвами делать безвинных людей,
Чтоб счастье построить из чьих-то смертей
И чтоб оправдать подлецов-палачей.

Но самое страшное—это забвение,
Пропавшая память вдруг поколения.
И их ожидает войны повторение,
Все эти же ужасы, смерти, мучения.

И пусть мы бесполая мёртвая масса,
Пусть нет у нас родины, нации, расы.
Нет имени, метрик начала-конца,
Нет жизни, души, тела, лица.

Мы всё же своё довели до конца,
Мы всё же наполнили ваши сердца.
Мы всё же исполнили долг вековой,
Быть может, теперь обретём мы покой.