Петушки, или раздвоение личности

                В.Ерофееву
 
Так сколько белокурых дьяволиц,
с морщинами, потухшими глазами
ты пробовал на ощупь? Ум наш замер
в пространстве между Веничкой и Веней.
Что ж, я теперь не вспомню прежних лиц,
ведь ты меня ведёшь к порочной вере
в замыленные дна пустых стаканов.
Но в Петушках и пенье райских птиц
не ново мне и, кажется, Стаханов
 
живёт в любом лентяе. Сколько лет,
мы катим этим поездом в чертоги
своих чертей, что выгодней, чем боги
по части добывания портвейна.
Позвольте, Венедикт, я - в туалет!
Переверну, покуда не потерян
эффект вина в своей первичной фазе:
сто сорок грамм, потрёпанный билет
и чувство, что теряешь облик мрази.

О! запрокинув голову, как зверь,
перерождаюсь в новой ипостаси.
Кричу служивым: нелюди, поставьте
на место чемоданчик! Честь герою
похмельных войн! Тягчайшая из вер,
которой позавидует Георгий
Победоносец, вера в день без водки.
Но сколько я держусь? Неделю? Две?
И, кажется, сам чёрт меня подводит
 
к прилавку Валентины, чьих телес
не описать ни спереди, ни сзади.
В запоях к этой суке ходят за' день
десятки раз. Глаза её, как тучи.
Ох, слава Богу, ангел - не телец:
даёт хлебнуть, и зря меня не мучит
тяжелым производством или бабой,
что каждый день кричит тебе: подлец! -
и бьёт по рылу каменною лапой.
 
Мы сопричастны бедам всех миров.
Да, Веничка, миров, в известном смысле.
Вся горькая - тебе. Клянусь, что мы с ней
не бросили друг друг - и привета.
И вот ты на перроне, как Миро,
кричишь какой-то бл***: я приеду!
И шепчешь что-то вслух из Чиковани.
И жить светло, и так волнует кровь
прекрасный звон в потёртом чемодане.