Женщина

В позднюю ночь, когда известную на целый район швею Веру возвращали домой, огни предательски перестали гореть во всех круглосуточных магазинах, мелких пивнушках и закрывающихся обшарпанных закусочных. "Ни души", - думала Вера, всем своим хрупким телом вжимаясь в кожаное кресло какой-то дорогой чёрной иномарки, где она боялась не то, чтобы вытянуть свои опухшие потные ноги, а даже кашлянуть в обколотые иголкой ладони. Фонари в этом маленьком городке всегда были выбиты то здешней молодежью, то пожилыми алкашами, которые, наверное, кроме возраста ничем особо и не отличались. На улице стоял такой мрак, что только блеклый свет фар мог привлечь к себе внимание, чего молодой женщине хотелось меньше всего. В нос Веры ударил какой-то приторный сливочный запах, смешанный с табачным дымом, что заставило её с усилием развернуть голову в сторону тучного мужчины лет сорока пяти. Он не сводил взгляда со своих особенных сигар, окаймленных блестящей полоской, которые невероятно подходили дорогому золотому портсигару. Почему-то Вера сосредоточила своё внимание на его длинных пальцах и ухоженных ногтях, от чего ей стало как-то слишком неуютно. Она попыталась накрыть левую руку правой, лишь бы спрятать свои обломанные ногти и вспоротые кутикулы, но правая оказалась ещё и порезанной, поэтому женщина потупила взгляд и уставилась в запотевшее окно. Мужчина остановил иномарку у края Вериного дома, но вовсе не торопился разблокировать двери или приоткрыть окно, чтобы густой дым покинул и без того душный салон.

-Так что я вам говорил, Верочка, - мужчина особенно цокнул на «чка» и затянулся сигарой, - Все эти москали просто отвратительны, карьеру вам нужно делать здесь, на родине.
Женщина ещё сильнее вжалась в сиденье, ожидая продолжения разговора. Он был заранее ей известен, ведь Верочка не первая и не последняя трудяга, которая задыхается в этом салоне то ли от дыма, то ли от какого-то тревожного чувства, посасывающего внутри.
-А сынишка у вас резвый, Лидия Петровна, жена моя, поговаривает, что лучший в группе, - Верочка знала эту Лидию Петровну, воспитательницу в новой музыкальной школе. Изношенная, серая, худая женщина. Мужчина ещё раз затянулся, - Мы вашего сынишку определим куда надо, только документики собрать, там и там, делов на одну ночь.
Глаза его сверкнули в свете зажигалки, а Вера трусливо зажмурилась:
-Фёдор Михалыч, - выдавила она, - Я ведь замужняя женщина.
-А я женатый мужчина, - Фёдор Михайлович засмеялся, - Выбор за вами, Верочка. Вы ведь хотите своему сыну счастья? Или вы думаете, что ваш муж, электрик, потянет дорогостоящее обучение? Напомните мне, когда вы последний раз платили за свет?
-Я заплачу, - необдуманно выдала Вера, натягивая своё черное платье чуть ли не на колени, - Я всё отдам.
-Я не сомневаюсь, что всё, - он улыбнулся своими желтыми зубами с щелями, затушил сигару и звякнул пряжкой ремня, - Я ведь не насилую вас, ей богу. Я ведь даю вам выбор, Верочка.
-Откройте дверь машины, - отчеканила она и уже была готова сопротивляться, но дверь легко поддалась, и Вера буквально вывались в вязкую землю. Через влажную пелену глаз она видела, как фары становятся всё дальше и дальше, а после и вовсе скрываются в темноте. Почувствовав грязь, которая набивалась в черные поношенные балетки, Вера поспешила переместиться на холодную бетонную плиту. По правде сказать, чувствовала она не только грязь и холод, но и самые отвратительные вещи, которые испытывают только животные, загнанные в тупик умелыми охотниками. Вера знала, что второго такого шанса у неё не будет, и это знание добивало её куда сильнее. Поднимаясь по темному подъезду, она не раз думала о том, что, наверное, мать она не достаточно хорошая, да и жена, по правде сказать, тоже никудышная.

На ощупь открыв деревянную дверь, Вера робкими тихими шагами пробралась в темный коридор прихожей, переходящей в кухню, где, кстати, горел свет. Стянув с себя капроновые колготки, пропитанные грязью, и, отправив их в корзину с бельем, женщина осторожно двинулась в сторону света, ожидая увидеть на кухне рассерженного мужа. Поджав ноги и уткнувшись в них лицом, на кухонном стуле спал худой бледный мальчик. Рядом на столе лежала тетрадь с непонятными каракулями, а у ножки стула валялся коричневый карандаш. Вера не спешила переносить его в спальню и бесшумно отправилась на разведку комнаты сама. Только открыв дверь, в нос женщины ударил смрад из пота, табака, перегара и настоявшейся мочи. Включив свет, Вера разглядела всю эту картину полностью, что, было, наверное, ошибкой. На облеванной и обосанной простыни лежал обросший мужчина, который когда-то не мог выйти из дома, не начистив до блеска свои ботинки, не брызнув на себя из темного флакона резкого запаха, не поцеловав свою худую швею. Он лежал в моче прихрапывая и потягивая собственную рвоту обратно в рот. У его ног была разбросана мелочь, валялись какие-то старые желтые чеки и пустая бутылка. Собрав деньги и вытянув из под мужа простынь, Вера поспешила выключить свет.
"Хотя бы ребенка не бьет", - подумала она и захлопнула дверь.