что-то французское, грустное и про любовь N. 236

А пульс у меня обычно стучит пониже,
А теперь - ну вот же *****,
Но и кровь у всех тут была явно твоей пожиже,
Похуже.
Без мурашек в коже.
Без «хочу сейчас же».
Жан,
три буквы в имени, три ножа,
Ты прячь их лучше, цветная сталь,
уведут - жаль.

У тебя на орбите милашки и с ними иже,
Вращаются, светлокожи,
Голубоглазы, воспитанны и пригожи.
Скажи, ну куда на твою орбиту
мои-то
закалку, да прямоту, да обжиг?
Или, может?
Ходишь и улыбаешься, «я все вижу»,
Так открыто, что хочется дать по роже.

Твоим девочкам, чтобы спуститься ещё ниже,
Надо сесть уже на чертов шпагат, боже.
Ничего не имею против, но на этом полу лужи,
И пара пивных кружек,
Бывших целыми вот вчера же.
Как бы твоим красавицам не поранить их тонких ножек,
Ты бы тащил их в театры, в обитые шёлком ложи,
В экипажи,
Кофейни для молодежи.
Уведи их отсюда, ну же,
Вдруг их ещё порежут.
Здесь это редко, но все же, мой друг, все же..

Береженого сбережёт,
У тебя не глаза - ожог,
Огонёчек такой дрожит,
Спину жжёт.

И это ещё я здесь не пила даже,
А уже так гложет,
Что аж недужит,
Что аж корежит.
А все не двадцать уже, что тоже
Не прибавляет ажиотажа.
Опять и грудь все вдохнуть не может
Без пары ложек
В роме того, чем здесь бармен опять бодяжит.
Ну и гадость, прошу записать всех господ присяжных.
Выворачивает, по горлу дерёт и вяжет
Мой язык, и вот за это спасибо, это уже дружба,
Так он лишнего вряд ли скажет.
Закрыть бы глаза и дождаться, когда размажет,
Разможет,
Чтобы ничего не казалось настолько важным,
Сложным.
Нежным.
Незыблемым.
Ненадёжным.

Я продержалась вечер, но дальше - хуже
Будет не мне, но компании в этом смежном
И смешном раскрашенном бельетаже.
Да, моя милая, никто не тупее твоего мужа,
Погромче ори, авось ему и поможет,
Услышит, да жить прикажет
Подольше тебе и... боже,
Мисс Лиззи некормлена, поймает в подвале ещё ужа,
Какого-нибудь ежа,
И притащит хозяйке, дрожа,
Всем своим шерстяным существом выражая ужас.
И потом,
Когда это здесь все стало настолько y’же,
И столько дыма и галдежа?
А эти вот стулья так же надёжны,
Как наша биржа.
Жарко.
Где выход?
Вижу.

На улице скользко, ну точно каток в Париже,
В тот год, когда я несусветно была моложе.
Настолько моложе,
Что вспомнить - коробит даже.
Бар весь во льду, как принцессы в своих корсажах,
Из старых книжек.
Сказать бы кому-то, что я здесь вижу,
Но некому и негоже
Тревожить
добропорядочных горожан.
Вот же стужа.
Жан.
Ты был без куртки,
Снег же.
Замерзнешь лицом пророка во всем этом пепле в луже,
холодной саже,
Если переборщишь с этой хренью бармена, ее же только на розжиг.
Будет жалко, похоже
Ты можешь лучше.
Ресницы липкие от снега и макияжа.
Ноги дрожат.
Твою-то, ты же мадам со стажем,
Да с багажом,
Давно истекли все сроки глушить боржом,
Как говорится,
Но все туда же.
В кармане монеты, чеки, пакет драже,
Я обжигаю пальцы о спички, лажа
Выходит даже у самых тут толстокожих.
Почти идиллия, Рождество - всенародный, та же
Шарманка. Но правда, на сей раз пьют, Жан,
Все вповалку, рассорятся лишь к утру.
Зато на улице не жужжит
Ничья пластинка. Только слегка дрожит
Под ногами дорога, принявшая в спину тормоз. Жизнь
Желтой кошкой размером с фуру скользит по жиже,
Что никто не подумал убрать, да и черт с ним, что же
Врали всё про предсмертные вояжи,
Невежи?
Только вокруг катка огоньки дрожат,
Жан.
Только трёхцветная кошка ладони лижет,
Жан.
Только ты смеёшься шутке про три ножа,
Жан.
Да твой взгляд все как раньше режет.
И снег валит все реже
Все реже
И реже.
Ре-же.