Оглядываясь вперед

Две старушки. И одна была тенью другой, а первая была проекцией этой тени в телесном мире. Они идут шаг в шаг. Не сестры как сестры. Как раздвоенный образ пригляда. И одна несет свет, источая любовь, направляя ее на прохожих, а другая дает тень отдохновения, ворчливо возвращая  на бельэтаж житейского существования.
- Муся, что ты думаешь, глядя на этих молодых людей? Ты видишь их будущее?
- Нет, Руза, я вижу только свое прошлое. Оставь свой щенячий восторг. Тебе будет очень трудно умирать, если ты не прекратишь цепляться за мир своими суковатыми пальцами и бессмысленными для твоего возраста желаниями.
- Ты всегда была груба. Никогда не хотела понять, как обижаешь меня.
- Тебя обидеть – дело нетрудное. А ты думала, скольким мне пришлось пожертвовать в своей жизни, чтобы мы так могли счастливо идти  вдвоем? Одна другой трость, одна другой зеркало, одна другой судьба.
- Я бы дорого дала, не быть твоей судьбой.
- Это только женщина мужчине может сказать: Я не твоя жизнь, а ты не моя судьба.
- А мужчина женщине не может сказать так?
- Нет, мужчины вообще не мыслят в подобных категориях. Точнее, они допускают степень такой привязанности, но только с детьми. Они обожают своих пухленьких девочек. И жестоки к парням, видя как взгляд пацана плавится желанием, направленным на молодую плоть.
- Твоя откровенность делает речь неподкупной. Но ты плохо знаешь мировые сюжеты. Иначе ты бы вспомнила, бывали случаи кровосмешения матери и сына.
- Ты всю жизнь писала стихи. А я питаюсь прозой. И я точно знаю, что этот вид извращения, касался не мужей, а сыновей (это такие мужчины, которые не дорастают до мужей).
- Ты что отказываешь мужчинам в возможности повзрослеть?
- Нет, я отказываю женщинам в возможности не стареть. И потом нельзя все понимать буквально. В твоих любимых книжках с мировыми сюжетами, все истории построены на том, что кто-то кого-то не узнал, на короткой памяти и большой глупости. Да и обязательно кровавой развязке.
- Двадцатый век это изменил.
- Ну только в смысле композиции. Развязки стали завязками. А концов и вообще не видно.
- Да, концы – в воду. Ты заметила, что люди стали терять заинтересованность в общении. А я подумала, что если бы не наши с тобой разговоры, моя жизнь была бы вообще лишена открытий. Разговор стремится к композиционной завершенности. В разговоре один подхватывает оброненную мысль другого и это позволяет собеседнику сделать узелок на память, который через две петли и еще некоторого чередования изнаночных обязательно распустится чудовищным орнаментом.
- Чудовищный. Слово с запахом зверинца. Отдает пряной кислотой звериной мочи.
- Ну, не кислотой, а приторной сладостью. А, в общем, так и есть. В старых описях этнографического музея чудовищный орнамент - это термин строгого обозначения невиданных зверей в  рисунках на рукомесленных вещах.
- В старинных описях манускриптов тоже. Все-таки наука была раньше не лишена поэтического начала. А, впрочем, в ней много поэзии только в момент рождения смысла. А потом она начинает себя объяснять, оправдываться, подкреплять авторитетами, скучнеть, блекнуть, болеть, хандрить и когда дойдешь в монографии до конца, думаешь лучше бы ты сдох на пятой странице. Там так было интересно.
- Лучше бы ты остановилась на этой пятой странице и дописала сама.
- Ты не понимаешь. Жанр таков, что если бы я писала, то пришлось бы проделать  тот же путь, что и автору. И тогда пожелание, что б ты сдох, относилось бы уже ко мне.
- Когда  были живы папа и мама, у нас в коридоре стояли стеллажи с книгами. Я только училась читать. И читала заглавия книг и их авторов. Сколько было миров перед глазами. Жизнь, казалось, будет длиться пока я все это не прочту. Иногда попадались книги с неведомыми, чудовищными названиями «Болонская псалтирь», например.
- Не хочешь же ты сказать, что ты до сих пор не прочитала эту книгу?
- Да не в этом дело. Я знала обо всем, что написано в этих книгах больше, пока их не прочитала. А теперь я не знаю ничего.
- Ты знаешь, если бы ты жила не со мной, то тебя давно определили бы в психушку.
- Я ведь не фигурально выражаюсь, а реально.
- Вот я  говорю. Твоя проблема в том, что ты всегда попадала под влияние авторитетного мнения. И не пыталась проделать тот же путь самостоятельно. Это кажется, что исследуя один и тот же предмет, люди придут к одному и тому же выводу. Дай десятерым задание написать работу про Колобка и ты получишь десять совершенно различных текстов. На самом деле, люди обладают разной способностью к концентрации внимания, разной способностью разворачивать мысль в последовательность доводов и умозаключений, многих вообще относит от генеральной мысли за океан от любого дуновения свежего ветерка и тем лишает их почвы, где могли бы всходить ростки невероятных открытий...

P.S.
Почему старушки-то?
Это мы с Иркой в старости.
В старости уже не будет столько ума.
В старости уже нас не будет.