Шуберт

С трубкой в зубах, не снимая очков, забывался.
Дни прояснялись и – прятались в мареве дыма,
Если б не песни, сонаты, симфонии, вальсы,
Звуки заветные музыки непобедимой.

Помнил, как хор исполнял фа-мажорную мессу,
Юную, раннюю, вспомнил, как над голосами,
Словно с надеждой ища на земле своё место,
Плыло сопрано, ниспосланное небесами!

В хоре почти незаметна была. Но мгновенно
Преображал её голос – сквозь тьму пролучился!
Кто б мог подумать, но в девушке обыкновенной
Вдруг проступило сияние Девы Пречистой.

Ave Maria! – в нём с юности трепетно пело.
Но вместо Девы в объятиях древней молитвы,
Видел обличье Терезы, любви своей первой,
Милое, с оспинкой, очи прудами налиты...

Там, в Лихтентале, там в церкви Христовой впервые
Встал пред капеллой, конвикт забывая постылый.
Музыка – преображенье! Открылось в порыве:
Дар – дарованье небес. Порученье и сила.

Спал, не снимая очков, чтобы ноты
Вмиг – на бумагу, лишь вспыхнут в ночи, как комета!
Разве отложишь? Не вспомнишь потом ничего ты.
Жаль, пианино, хоть старого, в комнате нету.

Вспомнил: по Вене бродил одиноко однажды
Тропами парка, а то берегами Дуная.
Темы – как волны, и весь отдавался он каждой,
Пары прохожих в рассеянности задевая.

Щёголь с цилиндром под мышкой и модница рядом
С прядкой ажурной, готовой вспорхнуть махаоном.
Вдруг он поймал, замирая, растерянным взглядом
Очи, как пепел, над белым плащом-балахоном.

- Кто Вы? – Судьба твоя. Ты – перед выбором вольным:
Долго прожить, окружённым семьёй и заботой
И оставаясь безвестным учителем школьным,
Зная тетради, учебники, только – не ноты.

Или людей одарять щедрым мелосом сердца,
Но и покинуть их в 30. – Так рано? – Так рано.
Франц ошарашенно в сумрак пытался всмотреться
Вслед уходящей, спешащей сквозь блеск ресторана.

По Аугартену смех пролетал неумолчный.
Кисти акаций свисали, как белые стразы.
В нежном рожке лепестков голубой колокольчик
Прятал росинки, как россыпь жемчужинок ваза.

Черноголовка внезапностью песен потешных
Франца дразнила, как будто играла с ним в прятки,
Прячась в крыжовник, а то упорхнувши в орешник:
Чем мне ответишь, маэстро, гуляющий в парке?

Дул ветерок, раскрывая цветок анемона,
Флюгер скрипел над кафе с черепичною крышей.
Где-то шарманщик усердствовал неугомонно.
Только в душе его стало спокойней и тише.

Сделал он выбор! А впрочем, Творец выбирает.
Это нам мнится и только – свободная воля!
Нищими будем, но если в нас Божье играет,
Предназначенье сильнее и страхов, и боли.

Но – и любовь, и она -тоже жертвою станет?
Стой! Ты – куда? – В путь! – душа запоёт и ответит!
Песнь молодит, а стремленье к извесности – старит.
Трижды безвестный, но кто всех свободней на свете!

Время его – лишь момент музыкальный короткий.
Ах, не до славы – успеть лишь пропеть озарённо!
Люди – не знаю, а Бог всё услышит до нотки,-
Нас пожалеет, привставши с небесного трона.

Верно, любовь обратится в мелодии! Только
Разве их хватит? Свербит сожаление, ноя.
Не заглушить? Мало, видно, и в песенках толку,
Ежели жизнь так обходит тебя стороною.

Но выплывала молитва святая над песней
И не отпускала до смерти его не случайно.
Ave Maria! За обликом Девы Небесной –
Облик земной, словно тайных два чуда сличая.

Ave Maria! - до ноты любой, до диеза
Помнил, шептал, забывался – и в бездне молитвы
Выдохнул только, как в юности дальней: «Тереза!» -
Милое, с оспинкой, очи прудами налиты...

Так и не снявши очков, уходил в занебесье,
А в голове ещё кладезь неспетых, несметных...
Но оставались уже сотворённые песни,
Чудные звуки, отлитые в нотах бессмертных...