Юность

– Аннишка, Аннишка, – зовёт меня, такая воздушная, свежая, бесконечно милая красавица.

Бегу за ней, захлёбываюсь в восторге. Путаюсь волосами в ветре, в дорожной пыли.

Платьице на ней белое ситцевое, без плечиков, с кружевами, то и дело обнажает коленки бегущей. Сама она златокудрая, длинношеяя. Все время улыбается, лепечет что-то, такая подвижная, непоседливая, завораживающе пластичная. И имя у неё музыкальное – Юность.

– Аннишка, Аннишка. Не отставай, Аннишка.

Бежит она, словно не человечек, словно дух парит. Одухотворённая, лобик её высокий так и хочется глазами погладить, убрать запутавшийся в ресницах локон за маленькое ушко. Но не прикасаться, ни в коем случае не дотрагиваться до неё.

– Какая колючая роса, – голос её бархатный, грудной, нежный.

Солнце встает, ореолом ей, нимбом ей. Весь горизонт ей кольцом славосветным. Из платья её делается сплошное свечение с прожилками складочек, с блёстками рассыпающихся по ткани кудрей. И бежит она, бежит вдоль лучей зарницы, меня выманивает из тени рощи.

Спотыкаюсь о муравейник. Она оглядывается, хотя и не останавливается, зовёт меня; сильно не отдаляется, я знаю, что нарочно: ждёт она меня. Ах, Юность, как хороша ты!

– Аннишка, Аннишка, я венок сплела, – кладёт его в траву и бежит, улыбочка, ветерочек, фотончик солнечный. Добегаю до венка – на куст шиповника его нацепила – надеваю себе на голову, и делается мне так хорошо, что думается, будто лечу. Лечу за тобой, метеор, ведущий мя вдоль лесной реки.

Под ноги смотрю себе, стараюсь не упасть, пока перепрыгиваю через береговые коряги. А она уже за рекой, на песчаной отмели. При переправе теряю венок, ею подаренный, благословением на чело мне надетый. Такая телесная, настоящая – отпечатки ног её длинных на песке, ветки полоска рядом, что схватила она у сухого пня. Оставляю свои следы поверх её, кажется, будто прикасаюсь к ней, к её космичности, небесности, невесомости, но ни в коем случае так, чтобы «не кажется».

Облаком перистым её платьишко тянется ко мне на бегу. Бегу, Юность моя, бегу.

Однажды расстояние между нами вырастает, но я не останавливаюсь, пытаюсь поспеть за нею. И вот ситец её, уменьшенный перспективой, вдруг перестает оттопыриваться воздушным сопротивлением, прилегает к изящному телу. Лоб её свободен от волос, растекающихся по плечам и спине, макушка бронзовеет в закате. А сама она… ах, Юность моя, милая!.. вытягивается в дерево. Стремится ветвями ввысь, выше садящегося солнца.

Такая невероятная, она увековечена в великолепном творении природы.

Я обнимаю дерево.