Вильям Мазервелл. Джени Моррисон

Исходил я восток и запад,
Проделал путь, леденящий кровь,
Но никак, никак я не мог забыть
Тебя, моя юношеская любовь.
Не вытеснили её из сердца
Даже в самом диком загуле
Ни буйство огня Белтейна,
Ни пепел всесожжения Юла*.

Незабвенная Джени Моррисон!
Воспоминанье о тех годах
Всё ещё освещают мне путь
Сквозь слёзы в моих глазах.
Солёные, солёные слёзы.
Болен, болен я и в томлении.
Память неторопливо выкладывает
Картины счастливого времени.

Тогда мы любили совсем по другому,
Тогда мы были частью друг друга.
Счастливое время, печальное время,
Два сердца одного круга.
Тогда мы сидели за одной партой,
На одном уровне – при всех различиях.
Звонкие голоса, сияющие улыбки –
Это лишь и запомнилось – звонкость, улыбчивость.

Я был околдован, Джени, уже тогда,
Когда мы сидели на той скамье.
Что мы могли подумать тогда,
Когда щека прикасалась к щеке?
Над лежащей на наших коленях книгой
Мы склонялись, изучая листы.
Твои губы тихо твердили урок,
Но моим уроком была ты.

Помнишь, как мы краснели,
Поникнувши головой,
Всякий раз, когда нас дразнили,
Что мы вместе идём домой?
А помнишь, как по субботам
(В полдень тогда закрывалась школа)
Мы мчались на склоны холмов,
В июньские травы дола?

Кругом идёт моя голова,
Сердце стучит, как при быстрой ходьбе,
Мысли одна за другой устремляются
В школьные годы, к тебе.
О, утро жизни, утро любви,
Светлые дни былого,
Когда клубились надежды
Цветения молодого!

Помнишь, как часто мы уходили
На окраину города,
Как бродили по зарослям поймы
Слушали шум воды и шорохи?
Кипень листвы над нашими головами,
Пламя цветов вокруг наших ног,
Громкий гомон и щебет
При входе в заросший лог.

Гомон и щебет леса
И журчанье ручья,
И мы, с природою заодно,
Созвучные – ты и я!
Часами сидели вместе
Мы, созерцая ручей,
В радостном, счастливом молчании
Радостных и счастливых дней.

Джени Моррисон, по вашей щеке
Слёзы стекают  снова и снова,
Сверкая, словно на розе роса,
Силы осталось лишь на два слова!
Благословенное было время,
Время свежести и чистоты,
Время свободного проявления
Чувств угловатых и простоты.

Джени Моррисон, я-то думал,
что тебе я стану обузой.
Кем же я являюсь для вас,
Коль сильны ещё прошлого узы?
Скажи, та обуза музыкой полнится,
И ты слышишь то же, что я?
Скажи, прорастут ли когда-нибудь
Мечты ушедшего дня?

Исходил я восток и запад,
Я очень, очень устал,
Но  в странствиях близких и дальних
Никогда вас не забывал.
Первое, что вырвалось из груди,
С каждым разом сильней и сильней
Всё так же зовёт и зовёт за собой
Любовь моих юных дней. 

Незабвенная Джени Моррисон,
С тех пор, как мы разлучились,
Я не слышал музыку голоса,
Не видел глаз, чтоб лучились.
Я мог обнимать всю нищету
И быть счастливым вполне.
О, если бы знать, что свою мечту
Вы посвятили мне!..

* Белтейн - праздник огня в Эдинбурге в ночь на 1 мая, очень буйный
* Юл (Йоль) - сжигание брёвен под Новый Год

Оригинал

I've wandered east, I've wandered west,
Through mony a weary way;
But never, never can forget
The luve o' life's young day!
The fire that's blawn on Beltane e'en
May weel be black gin Yule;
But blacker fa' awaits the heart
Where first fond luve grows cule.

O dear, dear Jeanie Morrison,
The thochts o' bygane years
Still fling their shadows ower my path,
And blind my e’en wi' tears:
They blind my e’en wi' saut, saut tears,
And sair and sick I pine,
As memory idly summons up
The blithe blinks o' langsyne.

'Twas then we luvit ilk ither weel,
'Twas then we twa did part;
Sweet time--sad time! twa bairns at scule,
Twa bairns, and but ae heart!
'Twas then we sat on ae laigh bink,
To leir ilk ither lear;
And tones and looks and smiles were shed,
Remembered evermair.

I wonder, Jeanie, aften yet,
When sitting on that bink,
Cheek touchin' cheek, loof locked in loof,
What our wee heads could think.
When baith bent doun ower ae braid page,
Wi' ae buik on our knee,
Thy lips were on thy lesson, but
My lesson was in thee.

O, mind ye how we hung our heads,
How cheeks brent red wi' shame,
Whene'er the scule-weans, laughin', said
We cleeked thegither hame?
And mind ye o' the Saturdays,
(The scule then skail't at noon,)
When we ran off to speel the braes,--
The broomy braes o' June?

My head rins round and round about,--
My heart flows like a sea,
As ane by ane the thochts rush back
O' scule-time, and o' thee.
O mornin' life! O mornin' luve!
O lichtsome days and lang,
When hinnied hopes around our hearts
Like simmer blossoms sprang!

O, mind ye, luve, how aft we left
The deavin', dinsome toun,
To wander by the green burnside,
And hear its waters croon?
The simmer leaves hung ower our heads,
The flowers burst round our feet,
And in the gloamin' o' the wood
The throssil whusslit sweet;

The throssil whusslit in the woods,
The burn sang to the trees,--
And we, with nature's heart in tune,
Concerted harmonies;
And on the knowe abune the burn,
For hours thegither sat
In the silentness o' joy, till baith
Wi' very gladness grat.

Ay, ay, dear Jeanie Morrison,
Tears trickled doun your cheek
Like dew-beads on a rose, yet nane
Had ony power to speak!
That was a time, a blessed time,
When hearts were fresh and young,
When freely gushed all feelings forth,
Unsyllabled--unsung!

I marvel, Jeanie Morrison,
Gin I hae been to thee
As closely twined wi' earliest thochts
As ye hae been to me?
O, tell me gin their music fills
Thine ear as it does mine!
O, say gin e'er your heart grows grit
Wi' dreamings o' langsyne?

I've wandered east, I've wandered west,
I've borne a weary lot;
But in my wanderings, far or near,
Ye never were forgot.
The fount that first burst frae this heart
Still travels on its way;
And channels deeper, as it rins,
The luve o' life's young day.

O dear, dear Jeanie Morrison,
Since we were sindered young
I've never seen your face nor heard
The music o' your tongue;
But I could hug all wretchedness,
And happy could I dee,
Did I but ken your heart still dreamed
O' bygane days and me!