Я был в карауле, со мной карабин...

Я был в карауле, со мной карабин,
а в нем боевые патроны.
А темень такая, что только гляди,
а впрочем, – ну кто меня тронет?

И я, не спеша, продолжал свой маршрут,
надеясь на слух, не на зренье.
И это уменье все чуять на слух –
чутье, а не просто уменье.

Итак, темнота, и не видно ни зги,
и шелесты ветра по травам.
И вдруг я отчетливо слышу: шаги
ко мне направляются справа.

Я крикнул решительно: "Стой! Кто идет?"
А он уж бежит, приближаясь.
Ко мне в темноте, словно пьяная, прет
какая-то сволочь чужая.

И крикнул я гневно: "Стой! Буду стрелять!"
Он замер, как будто бы сгинул.
Вот так бы и сразу, раз так твою мать,
а не притворялся скотиной.

Присел я пониже, вгляделся во тьму,
край неба земли был светлее.
И кто-то на светлом, а кто, не пойму,
отчетливой тенью темнеет.

Я ближе к нему по траве подошел,
держа карабин свой с опаской.
И что же я здесь за скотину нашел?
Да это же поварский Васька!

Ну, Васька, ну конь – понимаешь слова!
Да если б ты, дурень, не замер,
дырявой была бы твоя голова,
уж ей бы не прядать ушами.

А Васька вздохнул, как поверил в судьбу, –
не сделалось темное дело,
согласный со всем, под ладонью на лбу
кивая отметиной белой.