Сила слова во благо и на гибель - часть 40я Куклы

1я публикация части 40й («Куклы»)
на Стихи ру 2018 04 03


                *Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим - 
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".


                **2018 03 31 Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают - по незнанию… 
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование.
Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.

               
                *** Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
                заранее благодарю.



                **** ВАЖНО

               Говорила об этом,
                но есть необходимость повторить:

не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******




                Лидия Кузьмина-Сапогова
 

                СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
                часть 40я
                («КУКЛЫ»)

               
                «Да здравствует право читать,
                Да здравствует право писать.

        Правдивой страницы
        Лишь тот и боится,
        Кто вынужден правду скрывать».

                Роберт Бёрнс
                "За тех, кто далеко" 


                ))))))) Повторю
(немного изменив)

                "предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел. 


_____Начало:

вступление, объяснения –
в трёх публикациях: 

*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и

**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»    

***… и  «… - 2»
 
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)


_____ Название:

из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
                «Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».

(Для меня там главное –

      шедевр Ивана Андреевича Крылова

        «СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)


_____Содержание:

произвольная подборка
    «о языке»,
          его возможностях  -
                в широком смысле. 

Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),

интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).

Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…

Планирую энное количество частей – как получится. 
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.

_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.

_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.


_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
 

_____Ключевые слова:

интерес,
знание,
раздумья.


                * NB   
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)

с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.


______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.


_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.

План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.



                ** NB
ещё раз:

вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в              предлагаемой форме –

на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.

                Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.


                ))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
    вам не по вкусу –

                просто не читайте. )))))))




                Часть 40я_______«КУКЛЫ»________№№ 461 - 475
 



________________ № 461 Михаил Салтыков-Щедрин «Игрушечного дела людишки»



«— Так вот как поживешь, этта, с ними: ума у них — нет, поступков — нет, желаний — нет, а на место всего — одна видимость, ну, и возьмет тебя страх. Того гляди, зарежут. Сидишь посреди этой немоты и думаешь: «Господи! да куда же настоящие-то люди попрятались?»
— Ах, голубчик, да ведь и в заправской-то жизни разве много таких найдется, которых можно «настоящими» людьми назвать?
— Вот, сударь, вот. Это одно и смиряет. Взглянешь кругом: все-то куклы! везде-то куклы! не есть конца этим куклам! Мучат! тиранят! в отчаянность, в преступление вводят! Верите ли, иногда думается: «Господи! кабы не куклы, ведь десятой бы доли злых дел не было против того, что теперь есть!»
— Гм... отчасти это, пожалуй, и так.
— Вполне верно-с. Потому настоящий человек — он вперед глядит. Он и боль всякую знает, и огорчение понять может, и страх имеет. Осмотрительность в нем есть. А у куклы — ни страху, ни боли — ничего. Живет как забвенная, ни; у ней горя, ни; радости настоящей, живет да душу изнимает — и шабаш! Вот хоть бы эта самая госпожа Строптивцева, которую сейчас изволили видеть, — хоть распотроши ее, ничего в ней, окромя тряпки и прочего кукольного естества, найти нельзя. А сколько она, с помощью этой тряпки, злодеяниев наделает, так, кажется, всю жизнь ее судить, так и еще на целую такую же жизнь останется. Так вот как рассудишь это порядком — и смиришься-с. Лучше, мол, я к своим деревянным людишкам уйду, не чем с живыми куклами пропадать буду!
— С деревянными-то людишками, стало быть, поваднее?
— Как же возможно-с! С деревянным «человечком» я
какой хочу, такой разговор и поведу. А коли надоел, его и угомонить можно: ступай в коробку, лежи! А живую куклу ка;к ты угомонишь? она сама тебя изведет, сама твою душу вынет, всю жизнь тебе в сухоту обратит!

^… ^

Природа благосклонна; люди — злее. Природа не допускает строго последовательного пустоутробия; люди, напротив, слишком охотно настаивают на этой последовательности. Если б природа хотела быть до конца жестокою, она награждала бы живых людишек тем же идиотским упорством побуждений и движений, каким награждает Изуверов своих деревянных людишек. Вот тогда было бы ужасно, ужасно, ужасно — в полном смысле этого слова! Ни угомонить куклу, ни уйти от нее нельзя! сиди и ежемгновенно чувствуй, как она вынимает из тебя душу! и не шелохнись, потому что всякий протест, всякое движение вызывают новую жестокость, новую невыносимую боль!
Но, может быть, жизнь уж и созидает таких людишек? Может быть, в тех бесчисленных принудительных сферах, которые со всех сторон сторожат человека, совсем не в редкость те потрясающие «кукольные комедии», в которых живая кукла попирает своей пятой живого человека? Может быть, Изуверов является совсем не изобретателем, а только бледным копиистом того, что уже давно изобретено жизнью?
Кто возьмет на себя смелость утверждать, что это не так? И кто не согласится, что из всех тайн, раскрытие которых наиболее интересует человеческое существование, «тайна куклы» есть самая существенная, самая захватывающая»?




_______________________________ № 462 Валерий Брюсов «Заклинание»



«Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Красный огонь, взвейся в темную высь!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Лживую куклу, в цени золотой,
Лживую куклу пронзаю иглой,
Лживую куклу, в цепи золотой!
Лик восковой, обращенный ко мне,
Лик восковой оплывает в огне,
Лик восковой, обращенный ко мне!
Сердце твое, не кумир восковой,
Сердце твое я пронзаю иглой,
Сердце твое, не кумир восковой!
Вся твоя жизнь, наяву, не во сне, Вся твоя жизнь погибает в огне, Вся твоя жизнь, наяву, не во сне! Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Красный огонь, взвейся в темную высь!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись»!

1 июня 1907




____________________ № 463 Анатоль Франс «Преступление Сильвестра Бонара»


«Я невольно вспоминаю свое детство: как мне теперь понятны всемогущие желанья первых моих лет!
С особой четкостью я вижу куклу, выставленную в дрянной лавчонке на Сенской улице, когда мне было десять лет. Как произошло, что эта кукла мне понравилась, – не знаю. Я горд был тем, что я мальчик; я презирал девчонок и с нетерпеньем ждал поры (увы! наставшей), когда колючая бородка мне защетинит подбородок. Играл я лишь в солдатики, а для кормления своей деревянной лошадки истреблял цветы, взращенные моею матушкой на ее окне. То были мужские игры, думается мне. Однако я жаждал этой куклы. Бывают слабости и у Геркулесов! Но кукла, что полюбилась мне, была ли по крайности красивой? Нет. Я вижу и сейчас ее перед собой. На щеках – по красному пятну, короткие дряблые руки с ужасными деревянными кистями и длинные раскоряченные ноги. Цветастая юбка заколота на талии двумя булавками; как сейчас вижу их черные головки. То была кукла дурного тона, от нее отдавало предместьем. Хотя я был тогда совсем ребенок и лишь недавно стал носить штанишки, все же помню, как я по-своему, но очень живо чувствовал, что в кукле нет изящества и вида, что она груба, топорна. Но, несмотря на это, я любил ее, – любил именно за это. Любил только ее. Мечтал о ней. Солдатики и барабаны стали для меня ничем. Я больше не совал своей лошадке в рот стебельков гелиотропа и вероники. Эта кукла была для меня всем. Я измышлял достойные дикарей хитрости, чтобы заставить свою няньку Виргинию пройти со мною мимо лавки на Сенской улице. Там я прилипал носом к стеклу, а няньке приходилось оттаскивать меня за руку: «Господин Сильвестр, уж поздно, маменька вас забранит». В то время г-ну Сильвестру и брань и порка были нипочем. Но нянька поднимала его, как перышко, и г-н Сильвестр уступал силе. С возрастом он опустился и уступает страху. Тогда он не боялся ничего.
Я был несчастлив. Безотчетный, но непреоборимый стыд не позволял мне откровенно рассказать матери о предмете моей любви. Отсюда все мои страданья. В течение нескольких дней кукла не выходила у меня из головы, плясала перед моими глазами, пристально смотрела на меня, раскрывала свои объятья и в моем воображении обретала своего рода жизнь, становясь от этого таинственной и страшной, а тем самым – еще более желанной и дорогой.
И вот в один прекрасный день, памятный мне навеки, я был отведен няней к дяде моему, капитану Виктору22, пригласившему меня на завтрак. Я любовался дядей капитаном оттого, что при Ватерлоо он выпустил последний французский заряд, и оттого, что за столом у моей матери он собственноручно натирал кусочки хлеба чесноком и клал их в салат из цикорных листьев. Я находил это очень красивым. Большое уважение внушал мне дядя Виктор и сюртуками с брандебурами, а особенно своим уменьем ставить в нашем доме все вверх дном, как только он входил. До сей поры мне непонятно, чем достигал он этого, но утверждаю, что если дядя Виктор находился в обществе двадцати человек – было видно и слышно одного его. Мой замечательный отец не разделял, мне кажется, моего восторженного преклонения перед дядей Виктором, который отравлял его своею трубкою, по дружбе сильно стукал ему в спину кулаком и обвинял в отсутствии энергии. Матушка моя, при всей сестринской снисходительности к капитану, иногда просила его пореже выказывать свою любовь к графину с водкой. Но я был чужд всякому недовольству и упрекам: мне дядя Виктор внушал живой восторг. Поэтому с чувством гордости входил я в маленькую квартирку на улице Генего, где он проживал. Завтрак, накрытый на столике перед камином, состоял из закусок и сластей.
Капитан пичкал меня пирожными и неразбавленным вином, рассказывал мне о многих несправедливостях, коих стал жертвою. Он выражал особенное недовольство Бурбонами, но упустил сказать мне, кто такие были Бурбоны, а я, не знаю почему, вообразил, что Бурбоны – это лошадиные барышники, обосновавшиеся в Ватерлоо. Капитан, переставая говорить лишь для того, чтобы налить вина, обвинял множество еще каких-то стервецов, мерзавцев и пройдох, неведомых мне совершенно, но глубоко ненавистных. За сладким мне послышалось, что капитан отзывается о моем отце, как о человеке, которого водят за нос; но я не очень-то уверен, так ли понял. В ушах у меня шумело, и мне мерещилось, что столик пляшет.
Дядя надел сюртук с брандебурами, взял цилиндр, и мы спустились на улицу, чрезвычайно вдруг изменившуюся, на мой взгляд. Мне казалось, что я давно здесь не был. Все же, когда мы очутились на Сенской улице, мысль о кукле вновь завладела мной и привела меня в необычайный восторг. Голова моя пылала. Я решился на великий шаг. Мы проходили мимо лавки; кукла была все там же, за стеклом, с теми же красными щеками и огромными ногами и в той же цветастой юбке.
– Дядя, – промолвил я с усилием, – не купите ли вы мне эту куклу?
И стал ждать ответа.
– Купить мальчишке куклу, черт возьми! – громовым голосом воскликнул дядя. – Ты хочешь осрамить себя! И это страстное желание вызвала в тебе такая баба! Поздравляю тебя, дружище! Если эти вкусы сохранятся у тебя и ты еще в двадцать лет будешь выбирать себе таких же кукол, предупреждаю: мало приятного получишь ты от жизни, а у товарищей своих прослывешь изрядным простофилей. Проси у меня саблю, ружье – я их куплю тебе, мой мальчик, на последний грош своей пенсии. Но купить куклу, тысяча громов! Покрыть тебя позором! Ни за что в жизни! Если бы я увидал, что ты играешь расфуфыренной на такой манер девкой, то, милостивый государь, хоть вы и сын моей сестры, я не признал бы вас своим племянником.
От его слов у меня так сжалось сердце, что лишь гордость, дьявольская гордость помешала мне заплакать.
Дядя, сразу успокоившись, вернулся к мыслям о Бурбонах, но я так и остался подавленный его негодованьем, чувствуя невыразимый стыд. Мое решенье созрело быстро. Я дал себе обет не терять чести: я отказался навсегда и твердо от куклы с красными щеками. В этот день я познал суровую отраду жертвы.
Капитан! Пусть вы при жизни ругались, как язычник, курили, как швейцарец, и пили, как сапожник, да будет все-таки почтенна ваша память, – не только потому, что и всегда вы были молодцом, но также потому, что вашему племяннику в коротеньких штанишках открыли чувство героизма. Высокомерие и лень сделали вас, о дядя Виктор, почти невыносимым, но под брандебурами вашего сюртука билось великое сердце. Мне помнится, что вы носили в петлице розу. Этот цветок, обычно преподносимый вами продавщицам в магазинах, этот цветок, с его великодушно открытым сердцем, облетающий по воле всех ветров, был символ вашей славной юности. Вы не пренебрегали ни вином, ни табаком, но вы пренебрегали своей жизнью. У вас нельзя было научиться, капитан, ни деликатности, ни здравому смыслу, но меня, в том возрасте, когда мне нянька утирала нос, вы научили самоотречению и чувству чести, чего я не забуду никогда».




_______________________________________ № 464 Новелла Матвеева


«Я леплю из пластилина.
Пластилин нежней, чем глина.
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак.
Если кукла выйдет плохо,
Назову ее «Дуреха».
Если клоун выйдет плохо,
Назову его «Дурак».
Подошли ко мне два брата,
Подошли и говорят:
- Разве кукла виновата?
Разве клоун виноват?
Ты их лепишь грубовато,
Ты их любишь маловато,
Ты сама и виновата,
А никто не виноват!
Я леплю из пластилина,
А сама вздыхаю тяжко.
Я леплю из пластилина,
Приговариваю так:
— Если кукла выйдет плохо,
Назову ее «Бедняжка»,
Если клоун выйдет плохо,
Назову его «Бедняк»».




______________________________ № 465 Александр Афанасьев «Василиса «Прекрасная»
("Народные русские сказки А.Н.Афанасьева»)


«В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:
- Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.
Затем мать поцеловала дочку и померла.
После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, - стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица; мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!
Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, несмотря на то, что они всегда сидели сложа руки, как барыни. Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчевает ее, приговаривая:
- На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?
Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загару. Хорошо было жить ей с куколкой.




____________________________ № 466 Пьер-Жан Беранже «Марионетки»


«Марионетки — всех времен
Любимая забава.
Простой ли нам удел сужден
Иль нас балует слава,
Шуты, лакеи, короли,
Монахини, гризетки,
Льстецы, журнальные врали,
Мы все — марионетки.
На задних лапках человек
Ступает горделиво,
Гоняясь тщетно целый век
За вольностью счастливой.
Но много бед в погоне той,
Падения нередки, —
Пред своенравною судьбой
Мы все — марионетки.
Вот эта крошка ничего
В пятнадцать лет не знает,
Но вся дрожит, а отчего —
Сама не понимает.
И день и ночь в ее крови
Бушует пламень едкий:
Ах! минет год, и для любви
Ей быть марионеткой!
Приходит в дом красивый гость
К доверчивому мужу…
Сокрыта ль в сердце мужа злость
Иль просится наружу, —
Судить о том со стороны
И не старайтесь метко.
Как ни верти, а для жены
Супруг — марионетка.
Порой и нам велит любовь
Плясать по женской дудке;
И мы, не лучше дергунов,
К ее веленью чутки.
Кружись, порхай, как мотылек,
По прихоти кокетки,
Но знай: претоненький шнурок —
Душа марионетки».




_________________ № 467 Эрнст Теодор Амадей Гофман «Песочный Человек»


  «Натанаэль  совсем  позабыл,  что  на свете существует Клара, которую он когда-то любил; мать, Лотар - все изгладилось из его памяти, он жил только
для  Олимпии и каждодневно проводил у нее несколько часов, разглагольствуя о  своей  любви,  о  пробужденной  симпатии,  о  психическом избирательном сродстве,  и  Олимпия  слушала  его  с  неизменным благоволением. Из самых дальних   углов   своего  письменного  стола  Натанаэль  выгреб  все,  что когда-либо   насочинял.   Стихи,   фантазии,   видения,  романы,  рассказы умножались  день ото дня, и все это вперемешку со всевозможными сумбурными сонетами,  стансами и канцонами он без устали целыми часами читал Олимпии.
Но зато у него еще никогда не бывало столь прилежной слушательницы. Она не вязала  и  не  вышивала,  не  глядела в окно, не кормила птиц, не играла с комнатной  собачонкой,  с  любимой  кошечкой,  не  вертела в руках обрывок бумаги  или  еще  что-нибудь,  не  силилась скрыть зевоту тихим притворным покашливанием  -  одним  словом,  целыми  часами,  не трогаясь с места, не шелохнувшись,   глядела   она   в  очи возлюбленному,  не  сводя  с  него неподвижного  взора,  и  все  пламеннее, все живее и живее становился этот взор. 
Только когда Натанаэль наконец подымался с места и целовал ей руку, а иногда и в губы, она вздыхала: "Ax-ax!" - и добавляла:
   - Доброй ночи, мой милый!
   - О прекрасная,  неизреченная душа! - восклицал Натанаэль, возвратись в свою комнату, - только ты, только ты одна глубоко понимаешь меня!
   Он  трепетал  от  внутреннего  восторга,   когда  думал  о  том,  какое удивительное созвучие их душ раскрывалось с каждым днем; ибо ему чудилось,
что Олимпия почерпнула суждение о его творениях, о его поэтическом даре из самой сокровенной глубины его души,  как если бы прозвучал его собственный
внутренний голос.  Так оно,  надо полагать,  и  было;  ибо Олимпия никаких других  слов,  кроме  помянутых выше,  никогда  не  произносила.  Но  если
Натанаэль в светлые,  рассудительные минуты,  как, например, утром, тотчас после пробуждения,  и  вспоминал о  полнейшей пассивности и  немногословии Олимпии,  то все же говорил:  "Что значат слова, слова! Взгляд ее небесных очей говорит мне более,  нежели любой язык на  земле!  Да и  может ли дитя небес  вместить себя  в  узкий  круг,  очерченный нашими  жалкими  земными нуждами?"   Профессор  Спаланцани,   казалось,   донельзя  был   обрадован отношениями  его  дочери  с  Натанаэлем;  он  недвусмысленно оказывал  ему всяческие  знаки  благоволения,   и,  когда  Натанаэль  наконец  отважился обиняком высказать свое желание обручиться с Олимпией, профессор расплылся
в  улыбке  и  объявил,  что  предоставляет своей  дочери  свободный выбор.
Ободренный этими словами, с пламенным желанием в сердце, Натанаэль решился
на  следующий же  день  умолять Олимпию со  всею откровенностью,  в  ясных словах сказать ему  то,  что уже давно открыли ему ее  прекрасные,  полные
любви взоры,  - что она желает принадлежать ему навеки. Он принялся искать кольцо,  которое  подарила ему  при  расставании мать,  дабы  поднести его Олимпии как  символ своей  преданности,  зарождающейся совместной цветущей жизни.  Письма Клары, Лотара попались ому под руку; он равнодушно отбросил их, нашел кольцо, надел на палец и полетел к Олимпии.
Уже на лестнице, уже
в  сенях  услышал  он  необычайный шум,  который  как  будто  доносился из рабочего кабинета Спаланцани.  Топанье, звон, толчки, глухие удары в дверь вперемешку с бранью и проклятиями. 
"Пусти,  пусти,  бесчестный злодей!  Я вложил в нее всю жизнь!  -  Ха-ха-ха-ха!  - Такого уговора не было! - Я, я сделал глаза!  - А я заводной механизм! - Болван ты со своим механизмом! -Проклятая собака,  безмозглый часовщик!  -  Убирайся!  -  Сатана!  - Стой!Поденщик!  Каналья! - Стой! - Прочь! - Пусти!" То были голоса Спаланцани и отвратительного Коппелиуса,  гремевшие и бушевавшие,  заглушая друг друга.
Натанаэль,  охваченный неизъяснимым страхом,  ворвался  к  ним.  Профессор держал за  плечи какую-то  женскую фигуру,  итальянец Коппола тянул ее  за
ноги,  оба  тащили и  дергали в  разные стороны,  с  яростным ожесточением стараясь  завладеть ею.  В  несказанном ужасе  отпрянул  Натанаэль,  узнав
Олимпию; воспламененный безумным гневом, он хотел броситься к беснующимся,
чтобы отнять возлюбленную;  но  в  ту  же минуту Коппола с  нечеловеческой силой вырвал из рук Спаланцани фигуру и нанес ею профессору такой жестокий удар,  что тот зашатался и  упал навзничь на  стол,  заставленный фиалами, ретортами,  бутылями и  стеклянными цилиндрами;  вся эта утварь со  звоном
разлетелась вдребезги.  И  вот Коппола взвалил на плечи фигуру и с мерзким визгливым смехом торопливо сбежал по  лестнице,  так что слышно было,  как отвратительно свесившиеся  ноги  Олимпии  с  деревянным  стуком  бились  и громыхали по ступеням.
   Натанаэль оцепенел -  слишком явственно видел он теперь, что смертельно бледное  восковое лицо  Олимпии  лишено  глаз,  на  их  месте  чернели две
впадины:  она  была  безжизненною куклою.  Спаланцани  корчился  на  полу, стеклянные осколки поранили ему голову, грудь и руку, кровь текла ручьями.
Но он собрал все свои силы.
   -  В  погоню  -  в  погоню - что ж ты медлишь? Коппелиус, Коппелиус, он похитил у меня лучший автомат... Двадцать лет работал я над ним - я вложил
в  него  всю  жизнь;  заводной  механизм, речь, движение - все мое. Глаза, глаза он украл у тебя! Проклятый, злодей! В погоню!.. Верни мне Олимпию...
Вот тебе глаза!
   И  тут  Натанаэль  увидел  на  полу кровавые глаза, устремившие на него
неподвижный  взор; Спалаицани невредимой рукой схватил их и бросил в него,
так  что они ударились ему в грудь.
И тут безумие впустило в него огненные свои  когти  и  проникло  в  его  душу,  раздирая  его  мысли  и  чувства.
"Живей-живей-живей,  - кружись, огненный круг, кружись, - веселей-веселей, куколка, прекрасная куколка, - живей, - кружись-кружись!" И он бросился на профессора  и  сдавил  ему  горло.  Он  задушил  бы его, когда б на шум не сбежалось   множество   людей,   которые   ворвались   в  дом  и,  оттащив
исступленного Натанаэля, спасли профессора и перевязали его раны.
Зигмунд, как  ни  был он силен, не мог совладеть с беснующимся; Натанаэль неумолчно кричал страшным голосом: "Куколка, кружись, кружись!" - и слепо бил вокруг себя  кулаками.  Наконец  соединенными усилиями нескольких человек удалось
его  побороть; его повалили на пол и связали. Речь его перешла в ужасающий звериный  вой. Так неистовствующего и отвратительно беснующегося Натанаэля перевезли в дом сумасшедших.
   Благосклонный  читатель,  прежде чем я продолжу свой рассказ о том, что случилось  далее  с  несчастным  Натанаэлем,  я  могу,  -  ежели ты принял
некоторое  участие  в  искусном механике и мастере автоматов Спаланцани, - уверить  тебя,  что  он  совершенно  излечился  от  своих ран. Однако ж он
принужден  был  оставить  университет,  ибо  история  Натанаэля  возбудила всеобщее  внимание  и все почли совершенно недозволительным обманом вместо живого   человека  контрабандой  вводить  в  рассудительные  благомыслящие светские  собрания  за  чайным  столом деревянную куклу (Олимпия с успехом посещала  такие  чаепития).  Юристы  даже называли это особенно искусным и достойным  строгого  наказания подлогом, ибо он был направлен против всего общества   и  подстроен  с  такою  хитростью,  что  ни  один  человек  (за
исключением  некоторых весьма проницательных студентов) этого не приметил, хотя   теперь   все   покачивали   головами   и   ссылались  на  различные
обстоятельства,  которые казались им весьма подозрительными. Но, говоря по правде, они ничего путного не обнаружили.
Могло ли, к примеру, кому-нибудь показаться   подозрительным,   что  Олимпия,  по словам  одного  изящногочаепиетиста,  вопреки  всем  приличиям,  чаще  чихала, чем зевала? Это, полагал  щеголь,  было  самозаводом  скрытого  механизма, отчего явственно
слышался  треск  и  т.  п.  Профессор  поэзии  и красноречия, взяв щепотку табаку,   захлопнул   табакерку,   откашлялся   и   сказал   торжественно:
"Высокочтимые господа и дамы! Неужто вы не приметили, в чем тут загвоздка? Все  это  аллегория  -  продолжение  метафоры. Вы меня понимаете! Sapienti
sat!"
  Однако  ж большую часть высокочтимых господ подобные объяснения не  успокоили;  рассказ  об  автомате  глубоко  запал  им  в душу, и в них вселилась  отвратительная  недоверчивость  к  человеческим  лицам. 
Многие влюбленные,  дабы совершенно удостовериться, что они пленены не деревянной куклой,  требовали  от  своих  возлюбленных,  чтобы те слегка фальшивили в пении  и  танцевали  не  в такт, чтобы они, когда им читали вслух, вязали,
вышивали, играли с комнатной собачкой и т. д., а более всего, чтобы они не только  слушали, но иногда говорили и сами, да так, чтобы их речи и впрямь
выражали  мысли  и  чувства.  У  многих  любовные связи укрепились и стали задушевней,  другие,  напротив,  спокойно  разошлись. "Поистине, ни за что
нельзя  поручиться",  -  говорили  то те, то другие. Во время чаепития все невероятно  зевали  и  никто  не  чихал,  чтобы  отвести  от  себя  всякое подозрение.  Спаланцани,  как  уже  сказано,  был  принужден  уехать, дабы избежать  судебного  следствия  по  делу  "об обманном введении в общество людей-автоматов".
Коппола также исчез».




_____________________ № 468 Евгений Баратынский <На Н.А. Полевого>


«Дамон! Ты начал — продолжай,
Кропай экспромты на досуге;
Возьмись за гений свой: пиши, черти, марай,
У пола нежного в бессменной будь услуге,
Наполни вздохами растерзанную грудь,
Ни вкусу не давай, ни разуму потачки —
И в награждение любимцем куклы будь
Или соперником собачки».




___________________________ № 469 Лев Толстой «Война и мир»


«Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими глазами смотрела из своей засады. «Что теперь будет?» — думала она.— Соня! мне весь мир не нужен! Ты одна для меня все, — говорил Николай. — Я докажу тебе.— Я не люблю, когда ты так говоришь.— Ну, не буду, ну прости, Соня! — Он притянул ее к себе и поцеловал.«Ах, как хорошо!» — подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.— Борис, подите сюда, — сказала она с значительным и хитрым видом. — Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, — сказала она и провела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.— Какая же это одна вещь? — спросил он.Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.— Поцелуйте куклу, — сказала она.Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.— Не хотите? Ну, так подите сюда, — сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. — Ближе, ближе! — шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.— А меня хотите поцеловать? — прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волнения.Борис покраснел.— Какая вы смешная! — проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи, и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.— Наташа, — сказал он, — вы знаете, что я люблю вас, но...— Вы влюблены в меня? — перебила его Наташа.— Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас... еще четыре года... Тогда я буду просить вашей руки.Наташа подумала.— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... — сказала она, считая по тоненьким пальчикам. — Хорошо! Так кончено?И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.— Кончено! — сказал Борис.— Навсегда? — сказала девочка. — До самой смерти?И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную».




_____________ № 470 Надежда Тэффи  «Марионетки

               

«Звенела и пела шарманка во сне...
                Смеялись кудрявые детки...
                Пестря отраженьем в зеркальной стене,
                Кружилися мы, марьонетки.

                Наряды, улыбки и тонкость манер,
                Пружины так крепки и прямы.
                Направо картонный глядел кавалер,
                Налево склонялися дамы.

                И был мой танцор чернобров и румян,
                Блестели стеклянные глазки.
                Два винтика цепко сжимали мой стан,
                Кружили в размеренной пляске.

                "О, если бы мог на меня ты взглянуть,
                Зажечь в себе душу живую!
                Я наш бесконечный, наш проклятый путь
                Любовью своей расколдую!

                Мы скреплены темной, жестокой судьбой, -
                Мы путники вечного круга...
                Мне страшно! Мне больно!.. Мы близки с тобой
                Не видя, не зная друг друга..."

                Но пела, звенела шарманка во сне,
                Кружилися мы, марьонетки,
                Мелькая попарно в зеркальной стене...
                Смеялись кудрявые детки...»

                <1910>




___________________ № 471 Виктор Гюго «Козетта» (из романа «Отверженные»)


«Ну-ка вылезай» Ступай напои лошадь!»
- Но сударыня, - робко возразила Козетта, - ведь в кадке нет воды.
- Так беги и принеси, лентяйка! Ну, живо! На обратном пути купишь большой хлеб. Вот тебе 15 су.
В лавке напротив харчевни торговали игрушками. На самом видном месте была выставлена роскошная кукла с настоящими волосами и эмалевыми глазами. Козетта не могла удержаться, чтобы не взглянуть на неё. Лавчонка казалась ей дворцом, а кукла – сказочным видением. Замерев на месте, она говорила себе, что такой великолепной куклой можно играть только королеве. Внезапно раздался грубый голос трактирщицы: «Как, ты ещё здесь, бездельница? Вот я тебе задам!» Схватив ведро, Козетта со всех ног помчалась за водой. Деревня кончилась, и ночной шум леса охватил девочку со всех сторон. Беспредельная ночь глядела ей в глаза. Объятая ужасом, Козетта побежала, ни о чём не думая, ничего не замечая. Вот наконец и родник. Козетта отыскала в темноте молодой дубок, ухватилась за него и погрузила ведро в воду. Она не заметила, как из кармана выскользнула монета. Теперь скорее домой, но тяжёлое ведро оттягивало руки, а холодная вода выплёскивалась на голые ножки. С мучительной тревогой думала она о том, что меньше, чем за час, ей не добраться. Неожиданно она почувствовала, что ведро стало лёгким. Чья-то сильная рука взялась за дужку.
- Дитя моё, эта ноша слишком тяжела для тебя, - ласково сказал незнакомый человек, - дай я понесу. Как тебя зовут? – спросил незнакомец.
- Козетта.
- Кто же послал тебя за водой в такой поздний час?
- Госпожа Тенардье, хозяйка постоялого двора, - грустно отвечала девочка.
- Постоялый двор. Хорошо, там я и переночую сегодня…
Разговаривая, они незаметно дошли до деревушки. Вот и булочная, но Козетта совсем позабыла о хлебе, который ей поручили купить. Зато у игрушечной лавки она опять замерла перед куклой.
- Эпонина и Азельма не хотят, чтобы я играла их куклами, - вздохнула девочка, - у меня есть только оловянная сабелька.
Когда они подошли к харчевне, она робко вымолвила
- Сударь, можно мне теперь взять у вас ведро? Если хозяйка увидит, что мне помогли его донести, она меня прибьёт.
На пороге показалась трактирщица.
- А, это ты, бродяжка! Наконец-то! Куда это ты запропастилась?
- Сударыня, - сказала Козета, - вот господин… он хотел бы переночевать у нас.
Трактирщица окинула взглядом потёртый сюртук старика и его помятую шляпу.
- Гм. Голь перекатная, - презрительно поджав губы, подумала она и сухо сказала.
- Входите милейший.
Между тем человек, положив на скамью свой узелок и палку, присел к столу, на который Козета поспешно поставила бутылку вина и стакан. Вдруг трактирщица воскликнула:
- А где же хлеб?
Козета сунула руку в карман фартука, тщетно пытаясь отыскать монетку. Несчастная девочка не знала, что ответить и окаменела.
- Ты потеряла целых 15 су? – прошипела Тенардье хватая плётку.
Этот грозный жест вызвал у Козеты вопль отчаянья:
- Простите! Я больше не буду!
- Сударыня, я сейчас видел, как что-то выпало из кармана малютки.
И сделав вид, будто он поднял монетку с пола, незнакомец протянул её хозяйке.
- Не эта ли?
- О-о-о, та самая, - воскликнула Тенардье, хотя монетка оказалась не в 15, а в 20 су.
Козетта опять забралась в свою нору. В её больших глазах, устремлённых на незнакомца, сквозила какая-то безотчётная доверчивость. Между тем дверь отворилась, вошли Эпонина и Азельма. Бросив на пол куклу, они затеяли возню с кошкой. Кукла была старая и некрасивая, но и она казалась Козетте восхитительной. Девочка осторожно выбралась из-под стола, быстро подползла к кукле и, нежно прижав её к груди, снова юркнула под стол. Никто ничего не заметил, кроме незнакомца. Блаженство Козетты длилось только с четверть часа…
- Козетта! – охрипшим от возмущения голосом закричала хозяйка.
Девочка осторожно положила куклу на прежнее место и, сжав свои худенькие ручки, безудержно зарыдала.
- Что случилось? – спросил незнакомец.
- Да разве вы не видите?! – воскликнула трактирщица. – Эта бродяжка осмелилась дотронуться до куклы моих детей!
Незнакомец молча направился к двери и вышел. Трактирщица воспользовалась этим и с силой пнула Козету ногой. Через несколько минут дверь отворилась. Старик нёс ту самую куклу, что была выставлена в лавке напротив.
- Бери, - сказал он Козете, - это тебе.
Козета поглядела на незнакомца, поглядела на куклу и медленно отступила к стене. Казалось, что она боится даже дышать. Кабатчица, Эпонина и Азельма стояли как истуканы. Пьяницы, и те умолкли. В харчевне воцарилась торжественная тишина.
Тетка Тенардье, окаменевшая и онемевшая от изумления, снова принялась строить догадки: \"Кто же он, этот старик? То ли бедняк, то ли миллионер? А может быть, и то и другое - то есть вор?\" Такие же мысли роились в голове её мужа. Подойдя к жене, он шепнул:
- Кукла стоит по меньшей мере тридцать франков. Не дури! Распластайся перед этим человеком!
Грубые натуры имеют общую черту с натурами наивными: у них нет постепенных переходов от одного чувства к другому.
- Ну что ж ты, Козетта, - сказала тетка Тенардье кисло-сладким тоном, свойственным злой бабе, когда она хочет казаться ласковой, - почему ты не берешь куклу?
Только тут Козетта осмелилась выползти из своего угла.
- Козетточка! - ласково подхватил Тенардье. - Господин дарит тебе куклу. Бери ее. Она твоя.
Козетта глядела на волшебную куклу с ужасом. Ее лицо было еще залито слезами, но глаза, словно небо на утренней заре, постепенно светлели, излучая необычайное сияние счастья. Если бы вдруг ей сказали: \"Малютка! Ты -королева Франции\", она испытала бы почти такое же чувство. Ей казалось, что как только она дотронется до куклы, ударит гром. До некоторой степени это было верно, так как она не сомневалась, что хозяйка прибьет ее и выругает. Однако сила притяжения победила. Козетта, наконец, приблизилась к кукле и, обернувшись к кабатчице, застенчиво прошептала:
- Можно, сударыня?
Нет слов передать этот тон, в котором слышались отчаяние, испуг и восхищение.
- Понятно, можно! - ответила кабатчица. - Она твоя. Господин дарит ее тебе.
- Правда, сударь? - переспросила Козетта. - Разве это правда? Она моя, эта дама?
Глаза у незнакомца были полны слез. Он, видимо, находился на той грани волнения, когда молчат, чтобы не разрыдаться.
- Я буду звать ее Катериной, - сказала она.
Странно было видеть, как лохмотья Козэтты коснулись и слились с лентами и ярко-розовым муслиновым платьицем куклы.
- Сударыня! А можно мне посадить ее на стул? - спросила она.
- Можно, дитя мое, - ответила кабатчица.
Теперь пришел черед Азельмы и Эпонины с завистью глядеть на Козетту.
Девочка посадила Катерину на стул, а сама села перед нею на пол и, неподвижная, безмолвная, погрузилась в созерцание.
- Играй же, Козетта! - сказал незнакомец.
- О, я играю! - ответила девчурка.
- Видите ли, сударь, - обратилась мадам Тенардье со слащавой вежливостью, на какую была способна, - я может и не против, чтобы этот ребенок играл, если вы так великодушны, но это хорошо один раз. Она должна работать.
- Значит, это не ваш ребенок? - спросил незнакомец.
- Что вы, сударь! Это нищенка, которую мы приютили из милости. Она вроде как дурочка. У нее, должно быть, водянка в голове. Видите, какая у нее большая голова. Мы делаем для нее все, что можем, но мы сами небогаты. Вот уж полгода, как мы пишем к ней на родину, а нам не отвечают ни слова. Ее мать, надо думать, умерла.
- Вот как! - проговорил незнакомец и снова задумался.
В продолжение этой беседы Козетта, словно ей подсказал инстинкт, что речь шла о ней, не сводила глаз с хозяйки. Но слушала она рассеянно, до нее долетали лишь обрывки фраз. Этого проезжего, этого неизвестного, которого, казалось, само провидение послало Козетте, кабатчица ненавидела сейчас больше всего на свете. Однако надо было сдерживаться. Как ни привыкла она скрывать свои чувства, стараясь подражать мужу, это было свыше ее сил. Она поспешила отправить дочерей спать и спросила у незнакомца \"позволения\" отправить и Козетту.
- Она сегодня здорово уморилась\", - с материнской заботливостью добавила кабатчица. Козетта ушла спать, унося в объятиях Катерину.
Время от времени тетка Тенардье удалялась в противоположный угол залы, где сидел ее муж, чтобы, по ее выражению, \"отвести душу\". Она обменивалась с ним несколькими словами, тем более злобными, что не решалась произносить их громко.
- Старый хрыч! Он, видите ли, хочет, чтобы эта маленькая уродина играла! Дарит ей куклу! Куклу в сорок франков этой паршивой собачонке, которую, всю как есть, я отдала бы за сорок су! Еще немного, и он начнет величать ее \"ваша светлость\", словно герцогиню Беррийскую! Да в здравом ли он уме? Или совсем уже рехнулся, старый дурак?
- Ничего не рехнулся! Все это очень просто, - возразил Тенардье. -А если ему так нравится? Тебе вот нравится, когда девчонка работает, а ему нравится, когда она играет. Он имеет на это право. Путешественник, если платит, может делать все, что хочет. Если этот старичина - филантроп, тебе-то что? Если он дурак, тебя это не касается. Чего ты суешься, раз у него есть деньги?
Это была речь главы дома и доводы трактирщика; ни тот, ни другой не терпели возражений».




___________________________ № 472  Юрий Олеша «Три толстяка»


«Доктор рассматривал бедную куклу и недоумевал:
      – Откуда эти раны? Они нанесены холодным оружием – должно быть, саблей. Куклу, чудесную девочку, искололи... Кто это сделал? Кто осмелился колоть саблей куклу наследника Тутти?
      Доктор не предполагал, что это сделали гвардейцы. Он не мог допустить мысли, что даже дворцовая гвардия отказывается служить Трём Толстякам и переходит на сторону народа. Как бы он обрадовался, если бы узнал об этом!
      Доктор взял в руки головку куклы. Солнце летело в окно. Оно ярко освещало куклу. Доктор смотрел.
      «Странно, очень странно, – размышлял он. – Я где-то видел уже это лицо... Ну да, конечно. Я видел его, я его узнаю. Но где? Когда? Оно было живое, оно было живым лицом девочки, оно улыбалось, строило чудные рожицы, было внимательным, было кокетливым и грустным... Да, да! Не может быть в этом сомнения! Но проклятая близорукость мешает мне запоминать лица».
      Он подносил кудрявую головку куклы близко к своим глазам.
      «Какая удивительная кукла! Какой умный мастер её создал! Она не похожа на обыкновенную куклу. У куклы обычно голубые вытаращенные глаза, не человеческие и бессмысленные, вздёрнутый носик, губки бантиком, глупые белокурые кудряшки, точь-в-точь как у барашка. Кукла кажется счастливой по виду, но в действительности она глупа... А в этой кукле нет ничего кукольного. Клянусь, она может показаться девочкой, превращённой в куклу!»
      Доктор Гаспар любовался своей необыкновенной пациенткой. И всё время его не покидала мысль о том, что где-то когда-то он видел это же бледное личико, серые внимательные глаза, короткие растрёпанные волосы. Особенно знакомым ему показался поворот головы и взгляд: она наклоняла голову чуть-чуть набок и смотрела на доктора снизу, внимательно, лукаво...
      Доктор не выдержал и громко спросил:
      – Кукла, как тебя зовут?
      Но девочка молчала. Тогда доктор спохватился. Кукла испорчена; нужно вернуть ей голос, починить сердце, научить её снова улыбаться, танцевать и вести себя так, как ведут себя девочки в её возрасте.
      «Ей на вид двенадцать лет».

^…^

– Слушала ли ты меня, когда мы с тобой представляли перед толпой по воскресеньям? Ты стояла на полосатом мостике. Я говорил: «Алле»! – и ты сходила на проволоку и шла ко мне. Я ожидал тебя посередине, очень высоко над толпой. Я выдвигал одно колено, опять говорил тебе: «Алле!» – и ты, став на моё колено, поднималась ко мне на плечи... Тебе было страшно?
      – Нет. Ты говорил мне: «Алле!» – значит, надо было быть спокойной и ничего не бояться.
      – Ну вот, – сказал Тибул, – теперь я тебе тоже говорю: «Алле!» Ты будешь куклой.
      – Я буду куклой.
      – Она будет куклой? – спросил доктор Гаспар. – Что это значит?
      Надеюсь, читатель, что вы поняли! Вам не приходилось переживать стольких волнений и удивлений, как доктору Гаспару, поэтому вы более спокойны и скорее соображаете.
      Подумайте: ведь доктор до сих пор как следует не выспался. И так приходится удивляться его железному организму.
      Не успел проснуться второй петух, как всё было решено. Тибул развил подробный план действий:
      – Ты, Суок, артистка. Я думаю, что, несмотря на свой возраст, ты очень неплохая артистка. Когда весной в нашем балаганчике шла пантомима «Глупый король», ты прекрасно сыграла роль Золотой Кочерыжки. Потом в балете ты представляла переводную картинку и чудно изобразила превращение мельника в чайник. Ты танцуешь лучше всех и лучше всех поешь, у тебя хорошее воображение, и, главное, ты смелая и сообразительная девочка.
      Суок стояла красная от счастья. Она даже чувствовала себя неловко от этих похвал.
      – Итак, ты должна будешь разыграть роль куклы наследника Тутти.
      Суок захлопала в ладоши и поцеловала всех поочерёдно: Тибула, старого Августа и доктора Гаспара.
      – Постой, – продолжал Тибул, – это не всё. Ты знаешь: оружейник Просперо сидит в железной клетке во Дворце Трёх Толстяков. Ты должна освободить оружейника Просперо.
      – Открыть клетку?
      – Да. Я знаю тайну, которая даст возможность Просперо бежать из дворца.
      – Тайну?
      – Да. Там есть подземный ход.
      Тут Тибул рассказал о продавце детских воздушных шаров.
      – Начало этого хода находится где-то в кастрюле – должно быть, в дворцовой кухне. Ты найдёшь этот ход.
      – Хорошо.
      Солнце ещё не встало, но уже проснулись птицы. Зазеленела трава на лужайке, видневшейся из дверей балаганчика.
      При свете загадочный зверь в клетке оказался обыкновенной лисицей.
      – Не будем терять времени! Путь предстоит далёкий.
      Доктор Гаспар сказал:
      – Теперь вы должны выбрать из ваших платьев самое красивое...
      Суок притащила все свои наряды. Они были восхитительны, потому что их смастерила сама Суок. Как всякая талантливая актриса, она отличалась хорошим вкусом.
      Доктор Гаспар долго рылся в разноцветном ворохе.
      – Что же, – сказал он, – я думаю, что это платье подойдёт вполне. Оно ничуть не хуже того, что было на искалеченной кукле. Наденьте его!
      Суок переоделась. В сверкании восходящего солнца стояла она посередине балагана в таком нарядном виде, что, пожалуй, никакая именинница в мире не могла бы с ней потягаться. Платье было розовое. А моментами, когда Суок делала какое-нибудь движение, казалось, что идёт золотой дождь. Платье сверкало, шумело и благоухало.
      – Я готова, – сказала Суок.

^…^

Спустя год был шумный и весёлый праздник. Народ справлял первую годовщину освобождения из-под власти Трёх Толстяков.
      На Площади Звезды был устроен спектакль для детей. На афишах красовались надписи:
      СУОК!
      СУОК!
      СУОК!
      Тысячи детей ожидали появления любимой актрисы. И в этот праздничный день она представляла не одна: маленький мальчик, слегка похожий на неё, только с золотыми волосами, вышел вместе с ней на эстраду.
      Это был её брат. А прежде он был наследником Тутти.
      Город шумел, трещали флаги, мокрые розы сыпались из мисок цветочниц, прыгали лошади, разукрашенные разноцветными перьями, крутились карусели, а на Площади Звезды маленькие зрители, замирая, следили за представлением.
      Потом Суок и Тутти были засыпаны цветами. Дети окружили их.
      Суок вынула маленькую дощечку из кармана своего нового платья и кое-что прочла детям.
      Наши читатели помнят эту дощечку. В одну страшную ночь умирающий таинственный человек, похожий на волка, передал ей дощечку из печальной клетки в зверинце.
      Вот что было написано на ней:
      «Вас было двое: сестра и брат – Суок и Тутти.
      Когда вам исполнилось по четыре года, вас похитили из родного дома гвардейцы Трёх Толстяков.
      Я – Туб, учёный. Меня привезли во дворец. Мне показали маленькую Суок и Тутти. Три Толстяка сказали так: «Вот видишь девочку? Сделай куклу, которая не отличалась бы от этой девочки». Я не знал, для чего это было нужно.
      Я сделал такую куклу. Я был большим учёным. Кукла должна была расти, как живая девочка. Суок исполнится пять лет, и кукле тоже. Суок станет взрослой, хорошенькой и печальной девочкой, и кукла станет такой же. Я сделал эту куклу. Тогда вас разлучили. Тутти остался во дворце с куклой, а Суок отдали бродячему цирку в обмен на попугая редкой породы, с длинной красной бородой. Три Толстяка приказали мне: «Вынь сердце мальчика и сделай для него железное сердце». Я отказался. Я сказал, что нельзя лишать человека его человеческого сердца. Что никакое сердце – ни железное, ни ледяное, ни золотое – не может быть дано человеку вместо простого, настоящего человеческого сердца. Меня посадили в клетку, и с тех пор мальчику начали внушать, что сердце у него железное. Он должен был верить этому и быть жестоким и суровым. Я просидел среди зверей восемь лет. Я оброс шерстью, и зубы мои стали длинными и жёлтыми, но я не забыл вас. Я прошу у вас прощения. Мы все были обездолены Тремя Толстяками, угнетены богачами и жадными обжорами. Прости меня, Тутти, – что на языке обездоленных значит: «Разлучённый». Прости меня, Суок, – что значит: «Вся жизнь»...»



_________________________ Немного об имени «Суок».
В детстве считала: красиво придумано.
Оказалось: не имя это… фамилия. Жены Олеши. И двух её сестёр.
В 1922 году у Олеши случился роман с младшей из них – юной Серафимой. И фактический брак.
История долгая, сложная. Можно роман писать…
В итоге они расстались. Серафима стала женой поэта Владимира Нарбута. И не раз ещё выходила замуж. Последний раз, кажется, за Виктора Шкловского.

Но посвящена сказка Валентине Леонтьевне Грюнзайд - ею Олеша был увлечён в период работы. К моменту выхода книги Валентина стала женой писателя Евгения Петрова (Катаева – младшего брата Валентина Катаева).

А Олеша женился на средней из сестёр Суок —Ольге .
Сказка получилась чудесная.
Принято считать главным трудом Олеши – «Зависть».
Наверное, так.
Но всё ж, думаю, знают его больше по «Трём толстякам» -
во многом и благодаря прекрасному фильму Алексея Баталова
с прелестной Линой Бракните в роли Суок.




____________________ № 473 Шарлотта Бронте «Джен Эйр»


«Говоря по правде,  у  меня не было ни малейшего желания очутиться среди гостей, так как эти гости редко обращали на меня внимание; и будь Бесси хоть
немного приветливее и общительнее,  я бы предпочла спокойно проводить вечера с нею, вместо того чтобы непрерывно находиться под грозным оком миссис Рид в комнате,  полной незнакомых дам и  мужчин.  Но  Бесси,  одев своих барышень, обычно удалялась в  более оживленную часть дома  -  в  кухню или  в  комнату экономки -  и прихватывала с собой свечу.  А я сидела с куклой на коленях до тех пор,  пока не угасал огонь в камине,  и испуганно озиралась, так как мне чудилось,  что в  полутемной комнате находится какой-то страшный призрак;  и когда  в   камине  оставалась  только  кучка  рдеющей  золы,   я   торопливо раздевалась, дергая изо всех сил шнурки и тесемки, и искала защиты от холода
и мрака в своей кроватке.  Я всегда клала с собой куклу: каждое человеческое существо должно что-нибудь любить, и, за неимением более достойных предметов для этого чувства,  я  находила радость в привязанности к облезлой,  дешевой кукле,  скорее  похожей  на  маленькое  огородное  пугало. 
Теперь  мне  уже непонятна та нелепая нежность,  которую я питала к этой игрушке,  видя в ней чуть ли  не живое существо,  способное на человеческие чувства.  Я  не могла уснуть,  не завернув ее в  широкие складки моей ночной сорочки;  и когда она
лежала рядом со мной,  в  тепле и под моей защитой,  я была почти счастлива, считая, что должна быть счастлива и она».




____________________________ № 474 Зоя Воскресенская «Девочка в бурном море»


_____________ Не то чтобы я рекомендовала эту вещь к прочтению…
И к Воскресенской отношусь неоднозначно… (Но личность она удивительная – да.)
А только отрывок, приведённый ниже– прочитав в детстве, помню всю жизнь. Впечатлило.
Кукла в океане… девочка Антошка, понявшая вдруг, что те, с кем она говорила так недавно, кто вёз эту куклу в подарок дочке… их нет…
Потому что война…



«— А позавчера было любопытное происшествие, — сказан капитан. — Я был на мостике и получил от впередсмотрящего сигнал: «Человек за бортом». Схватился за бинокль и вижу, на волне качается ребенок. Вот, думаю, везет нам на детей. Пригляделся, а это была большая кукла.
Антошка схватила мать за руку.
— Скажите, эта кукла была в голубом платье и белых башмаках? — срывающимся от волнения голосом спросила Антошка.
— Вот этого я не разглядел. Кукла то исчезала, то появлялась на гребне волны.
Антошка сидела с широко открытыми глазами; она видела эту куклу, мягкую, теплую, резиновую, которую купил Василий Сергеевич для своей Ленки. Кукла раскинула руки, и волны то подминали ее под себя, то вышвыривали наверх, и тогда с огромных открытых глаз скатывалась, как слезы, вода… А Алексей Антонович, Василий Сергеевич?
Антошка схватила Джонни, натянула на него шубку и бросилась вон из каюты.
— Что случилось? — спросил капитан. — Девочка обиделась, что я не велел поднять на борт эту куклу?
— Нет, нет, — ответила Елизавета Карповна и, извинившись, пошла вслед за дочерью.
Антошка лежала на койке и, обхватив Джонни, плакала. Малыш тоже ревел во все горло.
— Мама, ты понимаешь, чья это кукла?
— Да, Антошка, да, — гладила Елизавета Карповна руки дочери.
— Как страшно… Мама, они погибли? Да? А кукла осталась?
— Вещи всегда переживают людей, — с грустью сказала Елизавета Карповна. Она взяла на руки ребенка, который, всхлипывая, припал к теплой груди и скоро заснул.
Елизавета Карповна уложила его, укрыла и принялась за вязанье. Сидела, низко опустив голову. Молчала.
Антошка смотрела в иллюминатор. Где-то в безбрежном море покачивается на волнах кукла, раскинув руки, глядя в небо большими круглыми глазами, и где-то в Куйбышеве живет маленькая девочка Лена, а ее папа и Алексей Антонович…
— Нет, нет! — с отчаянием вскрикнула Антошка.
— Ты что, девочка?
— Так…
— Это война, это война, — тихо сказала мать».





________________________________________ № 475 Омар Хайям


«Будет прав, кто театром наш мир назовет.
Все мы-куклы, а кукольник-сам небосвод.
На ковре бытия он нам даст порезвиться,
И в сундук одного за другим уберет».




================================================2018 04 03


LLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLL