Из прискорбных девяностых

  «O, tempora! O, mores!»*
 
Свобода,
Что дана царём рабу
Подобна позвоночному горбу.
А горб подобен рюкзаку и торбе.
Как глину скульптор
Мял державу
Горби.   

Всё мял, да мял…
Пел, млея в облаках:
«А что у вас, ребята, в рюкзаках»?!
Решал вопросы:
«Быть или не пить»?
Он мять умел, да не умел лепить.

Пришёл Борис,
Который был «не прав»,
Лишил его и почестей и прав. –
На радости, что Горби скис и сник,
Устроил на обочине пикник.
И в беспросветной пуще на троих
Сообразили.
Что ты спросишь
С них?!

Бывало ли такое в старину –
Чтоб три горбатых пропили страну?!
Нет более ни Славы, ни Державы…
Что тут сказать? –
О, времена! О, нравы!
                *О, времена! О, нравы!
                8/V-92





   Старый год в новой стране

Надо мною
В мутном небе,
Как монокль,  лик луны.
Мысль о духе, мысль о хлебе
В узел соединены.
Жизнь струится страстью в теле
И пристрастием в душе;
И хоронится в метели, точно ветер в камыше.

Привыкаю тихо тлеть я.
Пеплом на сердце туман.   
Проклинаю лихолетье,
Вместе с ним сходя
С ума…

Собираюсь,
К ночи, в гости.
Старый год не устарел.
Попируем на погосте
Старых замыслов и дел.
«Ты, я, он, она – вместе целая страна»!
Жаль вот только, что к стране той
Год назад
Пришла Хана!..

Нас теперь
В России  новой
Жизнь встречая, бьёт ключом –
Разводным шестидюймовым;
Чтоб поняли, что почём.
И над нами паханы той страны, и той ханы!

Морось
Изморозь и слякоть.
Жрёт мои подошвы соль.
Есть ли смысл в жилетку плакать;
Коль её поела моль?
У Судьбы в ногах пластаться,
Коль в Её душе  зима? –
Может, чтоб  в живых остаться
Я, в сей час,
Схожу
С ума.
                13/I-93




Преддверье


Ось
Склонилась,
Земля остыла.
Жизнь: то в придури, то во сне.       
Миром правят обман и сила.
Над дорогой кружится снег.

Но
Во снах
Я ещё летаю.
В явь не вижу куда идти.
Снег дороги вдаль заметает,
И обратного
Нет пути.

Нету
Прежней
Тревожной дали
А иначе мне жить нельзя.
И  попутчики все отстали
Иль иная  у них стезя.

Ночь.
В тумане
Ни зги не видно.
Свет неона – неверный свет.
Но за  Родину не обидно –
Прежней Родины больше нет.

Нет
Великой
Моей Державы.
Нет отдушины для души.
Власть маммоны не терпит славы,
Что не куплена  за гроши!

Заплутали
Благие  вести.
Бредит лабухов лабуда.
И ни совести, и ни чести,
Ни сочувствия, ни стыда.

Над разбродом  вранья и блуда,
На поминках былых побед,
На престоле сидит Иуда…
Слава Богу –
Не людоед!
                21/XII-93


«Реформаторам»               


Трус, наглея,
Трусит веселее.
Кто сочтёт
Сигму лиц наглеца?
Приближается век  Водолея;
Вот и делая,  льют  без конца.

Снова осень.
Засеяли небо.
Редкий дождь  и густой листопад.
Снова быль претворяется в небыль.
Словно Рай превращается в ад.

Я служу на причале печали –
На оставленном мне берегу.
Как смотритель на этом причале
Берег памяти я стерегу.

За спиной
Это скудное лето,
Где с теплом я
Сдружиться не смог.
В берег плещется мутная Лета.
А над нею грядущего смог.

Знаю – реже,
Но хуже бывает.
А причал – полустанок – транзит.
Лета берег, урча, подмывает –
Стать бездонно-безбрежной грозит.

Разбегаются бурные воды.
Не понять: где навет, где Завет?
И мираж бесцензурной свободы
Нас от тверди отчалить зовет!

Отплывая и бодро и браво,
Рулевой «принимает на грудь»!
Рядом рвутся отстаивать право –
Врезать ближнему,  лодку качнуть!

Все свободны.
Разорваны звенья,
Уз, что прежде скрепляли сердца.
Погружаясь в эпоху Забвенья;
Отплывают к эпохе Конца!

… Может в грёзах привидевшись Аду,
Не о лучшем и Вечном пекусь?
Но к предателям в лодку не сяду
И от памяти не отрекусь…
…
Спору нет
Жить беспамятным  легче.
Всем согласным повсюду постой.
Жаль, забвение  лжёт, а не лечит
И себя  позабывший  –  пустой…

… Но пируют крадущий и  лгущий.
Перебежчик плывёт не скорбя…
Ведь не знает, других  предающий,
Что предать можно
Только
Себя.
                29/IX-92