Сила слова во благо и на гибель - часть 37я Реклам

1я публикация части 37й («Реклама»)
на Стихи ру 2018 03 28
В день публикации внесено дополнение.


Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".



                *******ВАЖНО

               Говорила об этом,
                но есть необходимость повторить:

не все авторы (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******





                Лидия Кузьмина-Сапогова
 

                СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
                часть 37я
                («РЕКЛАМА»)

               
                «Да здравствует право читать,
                Да здравствует право писать.

        Правдивой страницы
        Лишь тот и боится,
        Кто вынужден правду скрывать».

                Роберт Бёрнс
                "За тех, кто далеко" 


                ))))))) Повторю
(немного изменив)

                "предварение"
из прежних частей –
для тех, кто их не видел. 


_____Начало:

вступление, объяснения –
в трёх предыдущих публикациях: 

*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и

**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»    

***… и  «… - 2»
 
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)


_____ Название:

из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
                «Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».

(Для меня там главное –

      шедевр Ивана Андреевича Крылова

        «СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)


_____Содержание:

произвольная подборка
    «о языке»,
          его возможностях  -
                в широком смысле. 

Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),

интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).

Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…

Планирую энное количество частей – как получится. 
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.

_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.

_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.


_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
 

_____Ключевые слова:

интерес,
знание,
раздумья.


                * NB   
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)

с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.


______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.


_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.

План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.


_____ Прошу прощения за возможные «ляпы».
Буду исправлять по мере обнаружения.


                ** NB ещё раз:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –

на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.

                Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.


                ))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
    вам не по вкусу –

                просто не читайте. )))))))




                Часть 37я_______«РЕКЛАМА»________№№ 451 - 460


________________ Диву даёшься,
читая столь давние тексты.
Ну до чего ж похоже…


_______________________________ № 451 Надежда Тэффи "Фиалки"



(«...Адвокаты постановили не вступать
в заграничные союзы,
так как последние нарушают адвокатскую этику,
рассылая списки своих членов с рекламными целями.»
                Из газет)
 

Алчен век матерьялизма,—
По заветам дарвинизма
   Все борьбу ведут.
Говорят, что без рекламы
Даже в царстве далай-ламы
   Не продашь свой труд.
 
Врач свой адрес шлет в газеты,
И на выставку портреты —
   Молодой поэт.
Из писателей, кто прыткий,
Вместе с Горьким на открытке
   Сняться норовит.
 
И мечтает примадонна:
«Проиграть ли беспардонно
   Золото и медь,
Отравиться ли арбузом,
Или в плен попасть к хунхузам,
   Чтобы прогреметь?..»
 
Все такой мечтой объяты,
Чужды ей лишь адвокаты,
   Лишь они одни
Сторонятся общей свалки
И стыдливо, как фиалки,
   Прячутся в тени.
 
Манит титул бюрократа,
Манит чин меньшого брата,
   Почесть — старых бар...
Адвоката — только плата,
Только блеск и звон дуката,
   Только — гонорар!
 
Иностранные собратья
Их зовут в свои объятья,
   Славу им сулят.
«Слава — яркая заплата»...
Где ж на фраке адвоката
   Место для заплат?
 
Заграничные союзы
Причиняют всем конфузы,
   Кто к ним приобщен:
Списки членов рассылают —
Ядом гласности пятнают
   Девственность имен...
 
Не для нас такие нравы!
Хуже мерзостной отравы
   Гласность нам претит!
Отступитесь, иностранцы,
Чтоб стыдливости румянцы
   Нам не жгли ланит»!





_________________________ № 452 Николай Носов «Незнайка на Луне»


«— Меня зовут доктор Шприц, — сказал он. — Полагаю, что наш дорогой пришелец из космоса нуждается в медицинской помощи, которую я готов оказать сейчас же, и притом совершенно бесплатно. Далеко не лишне было бы тут же произвести хотя бы поверхностный медицинский осмотр. В первую очередь необходимо сделать исследование сердечной деятельности. Доктор Шприц вытащил из кармана черную деревянную трубочку, приставил Незнайке к груди и приложился к ней ухом.
— Биение сердца прекрасно прослушивается сквозь скафандр, — сказал он. — Ритм сердца несколько учащенный, что объясняется возбуждением от встречи и тем вниманием, которое оказали космонавту жители нашего города.
С этими словами Шприц вырвал из рук сотрудника телестудии микрофон и приставил его к деревянной трубочке, которую продолжал прижимать к груди Незнайки.
— Уважаемые зрители! — сказал он. — Дамы и господа! С вами говорит доктор Шприц. Вы слышите глухие удары: тук! тук! тук! Это бьется сердце космонавта, прибывшего на нашу планету. Внимание, внимание! Говорит доктор Шприц. Мой адрес: Холерная улица, дом пятнадцать. Прием больных ежедневно с девяти утра до шести вечера. Помощь на дому. Вызовы по телефону. Прием в ночные часы оплачивается в двойном размере. Вы слышите удары космического сердца. Имеется зубоврачебный кабинет. Удаление, лечение и пломбирование зубов. Плата умеренная. Холерная, дом пятнадцать. Вы слышите удары сердца…
…В газетах была помещена также фотография доктора Шприца, снятая как раз в тот момент, когда он осматривал Незнайку. Под снимком было напечатано не только имя доктора Шприца, но и его адрес. В результате все больные, которые имели еще достаточно сил, чтобы самостоятельно передвигаться, побежали к нему, а те, которые не могли выйти из дому, принялись звонить ему по телефону. Каждому хотелось лечиться только у доктора Шприца. У его дома выстроилась очередь длиной во всю Холерную улицу. Доктор Шприц никому не отказывал в медицинской помощи, но сразу же увеличил за лечение плату. Денежки рекой потекли к нему. Таковы уж нравы у лунных жителей! Лунный коротышка ни за что не станет есть конфеты, коврижки, хлеб, колбасу или мороженое той фабрики, которая не печатает объявлений в газетах, и не пойдет лечиться к врачу, который не придумал какой-нибудь головоломной рекламы для привлечения больных. Обычно лунатик покупает лишь те вещи, про которые читал в газете, если же он увидит где-нибудь на стене ловко составленное рекламное объявление, то может купить даже ту вещь, которая ему не нужна вовсе.

^…^

Крабс не поехал сразу же в банк, а заехал сначала в редакцию газеты «Давилонские юморески». Хозяином этой газеты был не кто иной, как господин Спрутс, иначе говоря, она издавалась на Спрутсовы средства. Здание редакции, а также все печатные машины и все оборудование типографии принадлежали Спрутсу. Все сотрудники, начиная от редактора и кончая самым незначительным наборщиком, оплачивались из денег, которые давал Спрутс. Правда, и доход, который получался от продажи газет, целиком поступал в распоряжение Спрутса.
Нужно, однако, сказать, что доход этот был не так уж велик и частенько не превышал расходов. Но господин Спрутс и не гнался здесь за большими барышами. Газета нужна была ему не для прибыли, а для того, чтобы беспрепятственно рекламировать свои товары. Осуществлялась эта реклама с большой хитростью. А именно: в газете часто печатались так называемые художественные рассказы, причем если герои рассказа садились пить чай, то автор обязательно упоминал, что чай пили с сахаром, который производился на спрутсовских сахарных заводах. Хозяйка, разливая чай, обязательно говорила, что сахар она всегда покупает спрутсовский, потому что он очень сладкий и очень питательный. Если автор рассказа описывал внешность героя, то всегда, как бы невзначай, упоминал, что пиджак его был куплен лет десять — пятнадцать назад, но выглядел как новенький, потому что был сшит из ткани, выпущенной Спрутсовской мануфактурой. Все положительные герои, то есть все хорошие, богатые, состоятельные или так называемые респектабельные коротышки, в этих рассказах обязательно покупали ткани, выпущенные Спрутсовской фабрикой, и пили чай со спрутсовским сахаром. В этом и заключался секрет их преуспевания. Ткани носились долго, а сахару, ввиду будто бы его необычайной сладости, требовалось немного, что способствовало сбережению денег и накоплению богатств. А все скверные коротышки в этих рассказах покупали ткани какихнибудь других фабрик и пили чай с другим сахаром, отчего их преследовали неудачи, они постоянно болели и никак не могли выбиться из нищеты. Помимо подобного рода «художественных» рассказов, в газете печатались обычные рекламные объявления, прославлявшие спрутсовский сахар и изделия Спрутсовской мануфактуры. Само собой разумеется, что ни рекламные объявления, ни художественные рассказы не могли привлечь особенного внимания публики, поэтому в газете ежедневно печатались сообщения об интересных событиях и происшествиях, а также различные юморески, то есть крошечные забавные рассказики или анекдотцы, специально для того, чтоб насмешить простодушных читателей. Читатель, купивший газету с целью почитать юморески, заодно проглатывал и «художественные» рассказы, что, собственно говоря, от него и требовалось».



______________________________________ № 453 Вадим Шефнер
Из повести «Счастливый неудачник» (1962–1964)


«Что б мы делали на свете
Без картофельной муки, —
Мы б рыдали, будто дети,
Гасли, будто огоньки.
Мы б компотов не имели,
Не едали б киселей.
С картмукою, в самом деле,
Нам живется веселей.



---------Мой санфаянс

О фаянс, белизной ослепляющий взор,
на тебя я с волненьем гляжу!
За тебя я с улыбкой пойду на костер,
о тебе свои песни сложу!
Пусть другие впадают в лирический транс,
наблюдая сверкание льдин, —
Я же знаю одно: санитарный фаянс
человечеству необходим»!



  ______________________ № 454 Аркадий Аверченко «Жёлтая журналистика» 


      «Сам он розовый, пиджак на нем серый, галстук красный, а пресса, в которой он работает, желтая.
     О себе он говорит всегда искренно и веско:
      — Я выколачиваю денежки на бульваре, чтоб его черти побрали!
      — На каком бульваре?
      — Газетка наша бульварная. Не понимаю, как публика читает такую мерзость...
      — А что?
      — Да ведь ее, газетку эту, составляют каторжники. Вы не верите? Ей-богу! Любой сотрудник способен на шантаж, воровство, а если вы гарантируете ему безопасность, то и на убийство. Редактор мошенник.
      — Ну, да!
      — Без сомнения.
      — Зачем же вы там работаете?
      — Работа легкая. Пиши о чем хочешь, измышляй что угодно и получай денежки. Ей-богу!
     Я недоверчиво спросил:
      — Неужели можно измыслить что угодно?
      — Уверяю вас. Ну что вы, например, хотите, чтобы было у вас завтра в газете?
     Я рассмеялся.
      — Напишите, что я очень люблю устриц.
      — Хорошо! Устрицы — так устрицы.
     На другой день я прочел, к своему удивлению, в газете, в которой работал розовый молодой человек, следующее:
      
     АНКЕТА
      
     Являются ли устрицы полезным блюдом?
     Ввиду свирепствующей теперь эпидемии холеры мы занялись вопросом, не вредны ли в этом смысле устрицы. С этим вопросом мы и обратились к
     доктору Копытову.
      — Видите ли, — сказал симпатичный медик, — в сущности, устрицы являются полезным, питательным блюдом, но, конечно, неумеренное их употребление может привести к нежелательным последствиям.
     Спрошенная по этому поводу популярная певица
     И. О. Смяткина
     сказала следующее:
      — Не знаю. Я не ем устриц. Несколько раз меня хотели приучить к ним, но, увы, безнадежно.
     И. О. засмеялась.
     После поездки в Мариенбад И. О. очень поправилась и выглядит прекрасно.
      — Ну, как за границей? — спросили мы.
     Она улыбнулась.
      — Да ничего.
     Третьим, к кому мы обратились с интересовавшим нас вопросом, был редактор сатирического журнала г. Аверченко.
      — Устрицы! — воскликнул г. Аверченко. — Я очень люблю их. Едва ли они могут быть вредными. Конечно, я говорю о свежих устрицах.
      — Ну, как цензура?.. Прижимает? — спросили мы редактора.
     Он усмехнулся.
      — Еще как!
      
     При встрече со мной розовый молодой человек засмеялся, пожал мне руку и спросил:
      — Читали?
      — Однако! Неужели вы беседовали по этому вопросу и с доктором Копытовым и с певицей Смяткиной?
      — Ребенок! Доктор живет на Васильевском Острове, а дача Смяткиной в Новой Деревне. Одни извозчики стоили бы мне 2 р.
      — А... как же вы?..
      — Да ничего. Сам. Им же лучше. Все-таки реклама. И я свое заработал. Спасибо вам за устрицы. Хотите, еще что-нибудь сделаем»?




_____________________________ № 455 Юрий Нагибин «Московская книга»


«Впрочем, пока еще длилась эта жизнь: Вовка схлестнулся с атлетическим красавцем блондином, на котором повисли тоже блондинистые, но не от природы, густо намалеванные девицы. Над павильоном "Пиво - воды" неуместно в блистании солнечного дня загорелась блеклая электрическая реклама: "Пейте натуральные соки" - и, просуществовав несколько мгновений, погасла, будто поняв свою неуместность.
- Пейте желудочный сок! - громко сказал красавец блондин.
Его крашеные дамы так и покатились от смеха.
- Молодой человек изволит острить? - язвительно сказал Вовка, задетый самоуверенным тоном красавца и неумеренным восторгом девиц. Тот с веселым вызовом обернулся к Вовке:
- Ну, для вас-то я не так уж молод!
Девицы опять покатились.
- Для меня вы всегда останетесь молодым! - Ковбой явно не в форме, ответ так себе, но теперь наш клан разражается дьявольским хохотом.
- Захотели сильных ощущений? - Блондин стряхивает с рук девиц и оценивающе, но и без всякой робости оглядывает Вовкины бицепсы. Вовка присматривается к нему. Но драки не получилось, их разделила толпа.
- А вот в Одессе я видел оригинальную рекламу, - говорит Сережа Лепковский, надеясь развеять кровожадный туман. - "Чтобы сил своих моральных и физических сберечь, пейте соков натуральных, укрепляйте грудь и плечь".
Ребята смеются, а я думаю о том, что Вовка как-никак задел взрослого человека и взрослый, здоровенный парень не счел ниже своего достоинства связаться с Вовкой. Мы уже не дети, черт возьми, мы можем тягаться со взрослыми, к нам может запросто прийти подруга в гости».




_________________________ № 456 Стивен Кинг «Воспламеняющая взглядом»



«Память вернула его к еще более далеким дням – Порт-сити, Пенсильвания, и миссис Герни. Толстая, печальная, в зеленом брючном костюме, она однажды вошла в заведение под вывеской "Долой лишний вес!", прижимая к груди объявление, задуманное и аккуратно выведенное рукою Чарли: "ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОХУДЕЕТЕ, МЫ БУДЕМ КОРМИТЬ ВАС БЕСПЛАТНО ПОЛГОДА".
За семь лет, с пятидесятого по пятьдесят седьмой, миссис Герни родила своему мужу, диспетчеру автобазы, четверых детей, но вот дети Выросли и отвернулись от нее, и муж от нее отвернулся, завел себе другую женщину, и она его даже не осуждала, потому что в свои пятьдесят пять Стен Герни был привлекательный мужчина, и все, как говорится, при нем, а она с тех пор, как их предпоследний ребенок пошел в колледж, постепенно набрала килограммы, и если до замужества она весила семьдесят, то под конец дошла до полутора центнеров. Чудовищно тучная, с лоснящейся кожей, вылезающая из своего зеленого костюма, она вошла и внесла за собой седалище размером со стол в кабинете директора банка. Когда она опустила голову, ища в сумочке чековую книжку, к ее трем подбородкам добавилось еще столько же.
Он подключил ее к группе, в которой уже были три толстухи. Он давал им упражнения и умеренную диету (и то и другое Энди вычитал в публичной библиотеке), а также легкую накачку в виде "рекомендаций"... и, время от временя, посыл средней силы.
Миссис Герни сбросила десять килограммов, еще пять, и тут она, не зная, пугаться ей или радоваться, призналась ему, что у нее пропадает желание беспрестанно отправлять в рот "чтонибудь вкусненькое". Вкусненькое перестало казаться вкусным. Раньше холодильник у нее бывал забит всякими мисочками и плошечками (а еще полуфабрикаты творожного пудинга в морозилке, а еще пончики в хлебнице), которые опустошались вечером перед телевизором, а теперь вдруг... да нет, чепуха какая-то, и все же... теперь она забывает об их существовании. И потом, она знала, что стоит сесть на диету, как все мысли начинают крутиться вокруг еды. Так оно и было, по ее словам, когда она голодала по системе "Уэйт Уочерс", а тут все иначе.
Остальные три женщины из группы взялись за дело столь же рьяно. Энди поглядывал со стороны – этакий отец семейства. Его подопечных изумляла и восхищала простота новой "системы". Общефизические упражнения, некогда казавшиеся мучительно трудными и тоскливыми, сейчас были им почти в радость. А тут еще дамам вдруг загорелось ходить пешком. Все четверо сходились на том, что без основательной вечерней прогулки их начинает охватывать какое-то смутное беспокойство. Миссис Герни призналась, что она теперь каждый День ходит пешком в центр и обратно, хотя на круг это две мили. Раньше она всегда ездила автобусом, да и как иначе, когда остановка напротив дома.
Один раз – жутко болели мышцы ног – она изменила принципу, решив подъехать на автобусе, и так извелась, что сошла через остановку. Ей вторили другие женщины. И все, как бы ни ныли натруженные мышцы, молились на Энди Макти.
Третье контрольное взвешивание миссис Герни показало сто двадцать килограммов; к концу шестинедельного курса она весила сто двенадцать. Муж не верил своим глазам, тем более, что до сих пор ее увлечение диетами и всякими новомодными штучками было пустой тратой времени. Он испугался, что у нее рак, и погнал к врачу. Он не верил, что можно естественным образом похудеть за шесть недель на тридцать восемь килограммов. Она показала ему исколотые пальцы с мозолями на подушечках от бесконечного ушивания своих вещей. А потом заключила мужа в объятия (едва не сломав ему хребет) и всплакнула у него на плече.
Обычно его питомицы объявлялись рано или поздно, как объявлялись хотя бы раз его лучшие выпускники, – один сказать спасибо, другой похвастаться успехами, а по сути, дать понять: вот, ученик превзошел учителя... что, кстати, происходит в жизни сплошь и рядом, полагал Энди, хотя каждый из них считал свой случай исключительным.
Миссис Герни объявилась первая. Она зашла проведать его и поблагодарить – за каких-нибудь десять дней до того, как Энди кожей почувствовал слежку за собой. А в конце месяца они с Чарли уже скрылись в Нью-Йорке.
Миссис Герни по-прежнему была толстой, лишь тот, кто видел ее раньше, отметил бы разительную перемену – так выглядит в журналах рекламные снимки: до и после эксперимента. В тот свой последний приход она весила девяносто шесть килограммов. Но не это главное. Главное, что она худела каждую неделю на три килограмма, плюс-минус килограмм, а дальше будет худеть по убывающей, пока не остановится на шестидесяти пяти, плюс-минус пять килограммов. И никаких последствий в виде бурной декомпрессии или устойчивого отвращения к еде, что может приводить к потере аппетита на нервной почве. Энди хотел подзаработать на своих подопечных, но не такой ценой.
– Вы творите чудеса, вас надо объявить национальным достоянием, воскликнула миссис Герни в конце своего рассказа о том, что она стала находить с детьми общий язык и ее отношения с мужем налаживаются. Энди с улыбкой поблагодарил ее на добром слове; сейчас же, лежа в темноте поверх покрывала и начиная задремывать, он подумал о том, что этим, собственно, все и кончилось: его и Чарли объявили национальным достоянием.
И все-таки дар – это не так уж плохо. Если ты можешь помочь такой вот миссис Герни.
Он слабо улыбнулся.
И с этой улыбкой заснул».




____________________________________ № 457 Валентина Осеева «Динка»

.
«Ей начинал очень не нравиться этот базар, от которого она так много ждала веселого. Она поднялась на цыпочки и окинула глазами площадь. По краям ее стояли лавки с посудой, на стойках шла бойкая торговля молочными продуктами, но везде была грязь и суета. Откуда-то доносились тянущие за душу голоса нищих, поющие голоса бродячих артистов, которые толклись в самом конце площади, около огромного шатра с бахромой… «Это, наверное, и есть карусель», – подумала Динка и нетерпеливо дернула Леньку за ремень:
– Давай уже продавать, Лень!
– Иди, иди, – пробурчал Ленька.
Наконец остро запахло рыбой, и по обеим сторонам неширокого прохода появились рыбные торговки. Они сидели прямо на земле, расстелив рядом с собой мешки и разложив на них свежую рыбу. У некоторых рыба была еще живая, она била хвостом и, выскользнув из рук продавца, падала под ноги проходивших; жабры ее тяжело поднимались и стеклянные глаза пучились…
Ленька выбрал бойкое местечко и встал в ряд. Поставив на землю корзину, он тоже расстелил чистый холщовый мешок и начал раскладывать рыбу: окуньки, стерлядки, щуки и караси.
– Куда влез на чужое место? Ступай, ступай отсюда! Ишь нахальный какой! – затрещала вдруг над ухом толстая тетка в засаленном сером переднике и с рыбьей чешуей на таком же засаленном ситцевом платке. – Я здеся кажный день торгую, меня, слава богу, покупатель уж не один год знает, а он расположился, гляди! Ступай лучше, а то как швырану корзину, так и хвостов не соберешь!
Динка испугалась и схватилась обеими руками за корзину, но Ленька спокойно сказал:
– Кто первый занял, того и место. Это вам не в театре, тетенька, здесь места не купленные. Вон напротив становитесь, коль охота, а я отсюда не пойду!
– Ох ты, сопливый эдакий! Еще будешь указывать мне место! – заорала торговка.
Но стоящий рядом с Ленькой мужчина, с большой рыбиной в руках, вступился за мальчика:
– Иди, иди отсюдова! Нечего свои порядки заводить! Раз занято место – так занято! Не опаздывай другой раз!
Торговка подхватила свою корзину, смачно плюнула и перешла в другой ряд, заняв место напротив.
– Вот рыба, рыба! – звонко закричала она, заметив подходивших покупательниц и ловко перекидывая с ладони на ладонь жирную рыбину. – Подходите, подходите, господа хорошие! Вот рыба, рыба!
– Ну, теперь и мы будем торговать! – весело сказал Ленька. – А то я эту бабу знаю – она страсть какая языкастая, всех покупателей отобьет!
Динка оглядела ряды и, увидев неподалеку бьющуюся в мешке рыбу, отвернулась.
– Ну, продавай скорей, – сказала она.
– Да кому продавать? Покупателей много, а рыбы еще больше… Что ты больно нетерпеливая! Насильно не всучишь ведь никому.
– А ты кричи, как та торговка!.. Смотри, она уже деньги получает! Что ты молчишь? Никто и не подходит к нам поэтому!
– Да погоди, ведь только что пришли. Чего торопиться? – уговаривал ее Ленька.
– Как – чего? А карусель? Там уже все перекатаются, пока мы продадим! Ну нет! Сейчас я буду… Вот рыба, рыба свежая, жареная, неописуемая! – упершись рукой в бок, заголосила вдруг Динка. – Подходите, подходите, господа хорошие! Вот рыбка сладкая, вкусная, рыбочка, рыбочка, окунек!
Ленька широко раскрыл глаза и, подавившись от смеха, упал около своей корзины.
– Вот рыбка жареная, пареная, неописуемая! – держась на одной ноте, голосисто выводила Динка.
В рядах послышался громкий смех и шутки. Торговцы через головы друг друга с интересом поглядывали на девочку.
– Ну, эта продаст!
– Эта всех перекричит! – добродушно шутили они.
– Вот рыбка сладкая, сахарная! – заливалась Динка.
– Заткни глотку-то! Ишь разоралась на весь базар, как на похоронах! – закричала торговка в сером переднике.
Но Динка и глазом не повела в ее сторону:
– Вот рыбка свежая, румяная, сладкая, сахарная!
Покупатели, привлеченные звонким голосом и небывалым перечислением всех качеств рыбы, смеясь, подходили к девочке.
– Ну, где твоя сладкая, сахарная рыба? – спрашивали они.
– Пожалуйте, выбирайте!.. Лень, получай скорей денежки!
– Погоди денежки, мы еще и рыбы не выбрали!
Ленька перекидывал карасей, окуней, щук.
– Вот, что угодно, пожалуйте!
– Пожалуйте, пожалуйте, что угодно для души! – бойко помогала ему Динка.
– Ну давай! Уж больно хорошо ты зазываешь, – добродушно говорили хозяйки, укладывая в кошелки рыбу и отсчитывая деньги.
– Спасибо, на здоровье, не подавитесь костями! – весело провожала их Динка. – Вот рыбка не-о-пи-суемая! – затягивала она опять.
– Ох, не кричи, пожалуйста! Что уж это, прости господи, за крикунья такая! – ворчала пожилая женщина с кошелкой на руке. – Куплю, куплю, только замолчи ты хоть на минуту!
Динка замолкала, но через минуту, откашлявшись, начинала снова.
– Уйми ты ее! – кричала Леньке сердитая торговка, но Ленька не унимал, и рыбу охотно раскупали.
Мальчик прикладывал к каждому десятку по одной своей рыбке и был очень доволен.
– Ну, помолчи теперь. Осталось пять штук всего да один окунь. Я их домой возьму, сварю похлебку, – сказал Ленька.
– Не надо брать. Мы и так совсем провоняли рыбой! Сейчас продадим все! Вот рыба крупная, ядреная, с пыла-жара, на копейку пара! – заголосила Динка.
Студент в поношенной шинели, с обросшим и небритым лицом, вывернул запачканный табаком карман и, вынув оттуда две копейки, хрипло сказал:
– Купить не могу. Нет покупательной способности. А вот на леденцы тебе тут хватит. На, прочисти себе горлышко! – Он протянул Динке две копейки.
– Даром не берем! – важно сказал Ленька и, собрав оставшуюся рыбу, протянул ее студенту. – Нате вам за леденцы!
Студент вынул газету и, кивнув Леньке, сказал:
– Пожалуй, возьму. Я давно не ел горячего! – Завернув рыбу в газету и сунув ее в карман, студент поблагодарил и ушел.
– Задаром не бери ни от кого! – строго сказал Ленька и, бросив в корзину мешок, взял Динку за руку. – Теперь пошли на карусели»!




_______________________________ №458  Антон Чехов «Сирена»



«— Все мы сейчас желаем кушать, потому что утомились и уже четвертый час, но это, душа моя Григорий Саввич, не настоящий аппетит. Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений, например, после охоты с гончими, или когда отмахаешь на обывательских верст сто без передышки. Тоже много значит и воображение-с. Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да ученое всегда аппетит отшибает. Сами изволите знать, философы и ученые насчет еды самые последние люди и хуже их, извините, не едят даже свиньи. Едучи домой, надо стараться, чтобы голова думала только о графинчике да закусочке. Я раз дорогою закрыл глаза и вообразил себе поросеночка с хреном, так со мной от аппетита истерика сделалась. Ну-с, а когда вы въезжаете к себе во двор, то нужно, чтобы в это время из кухни пахло чем-нибудь этаким, знаете ли...— Жареные гуси мастера пахнуть, — сказал почетный мировой, тяжело дыша.— Не говорите, душа моя Григорий Саввич, утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности и деликатности. Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом. Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью «его же и монаси приемлют», и выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрете, равнодушно на потолок поглядите, потом этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и — тотчас же у вас из желудка по всему телу искры...Секретарь изобразил на своем сладком лице блаженство.— Искры... — повторил он, жмурясь. — Как только выпили, сейчас же закусить нужно.— Послушайте, — сказал председатель, поднимая глаза на секретаря, — говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.— Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, — сказал секретарь и продолжал полушёпотом: — Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом... объедение! Но налимья печенка — это трагедия!— М-да... — согласился почетный мировой, жмуря глаза. — Для закуски хороши также, того... душоные белые грибы...— Да, да, да... с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух... даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.— Иван Гурьич! — сказал плачущим голосом председатель. — Из-за вас я третий лист испортил!— Чёрт его знает, только об еде и думает! — проворчал философ Милкин, делая презрительную гримасу. — Неужели, кроме грибов да кулебяки, нет других интересов в жизни?— Ну-с, перед кулебякой выпить, — продолжал секретарь вполголоса; он уже так увлекся, что, как поющий соловей, не слышал ничего, кроме собственного голоса. — Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком...Секретарь подкатил глаза и перекосил рот до самого уха. Почетный мировой крякнул и, вероятно, воображая себе кулебяку, пошевелил пальцами.— Это чёрт знает что... — проворчал участковый, отходя к другому окну.— Два куска съел, а третий к щам приберег, — продолжал секретарь вдохновенно. — Как только кончили с кулебякой, так сейчас же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать... Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками. К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.— Да, великолепная вещь... — вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги, но тотчас же спохватился и простонал: — Побойтесь вы бога! Этак я до вечера не напишу особого мнения! Четвертый лист порчу!— Не буду, не буду! Виноват-с! — извинился секретарь и продолжал шёпотом: — Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая — это жареный карась в сметане; только, чтобы он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки.— Хорошо также стерлядку кольчиком, — сказал почетный мировой, закрывая глаза, но тотчас же, неожиданно для всех, он рванулся с места, сделал зверское лицо и заревел в сторону председателя: — Петр Николаич, скоро ли вы? Не могу я больше ждать! Не могу!— Дайте мне кончить!— Ну, так я сам поеду! Чёрт с вами!Толстяк махнул рукой, схватил шляпу и, не простившись, выбежал из комнаты. Секретарь вздохнул и, нагнувшись к уху товарища прокурора, продолжал вполголоса:— Хорош также судак или карпий с подливкой из помидоров и грибков. Но рыбой не насытишься, Степан Францыч; это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Вы какую птицу больше обожаете?Товарищ прокурора сделал кислое лицо и сказал со вздохом:— К несчастью, я не могу вам сочувствовать: у меня катар желудка.— Полноте, сударь! Катар желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы...— Да, вероятно, это вкусно, — сказал прокурор, грустно улыбаясь. — Индейку, пожалуй, я ел бы.— Господи, а утка? Если взять молодую утку, которая только что в первые морозы ледку хватила, да изжарить ее на противне вместе с картошкой, да чтоб картошка была мелко нарезана, да подрумянилась бы, да чтоб утиным жиром пропиталась, да чтоб...Философ Милкин сделал зверское лицо и, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг причмокнул губами, вероятно, вообразив жареную утку, и, не сказав ни слова, влекомый неведомою силой, схватил шляпу и выбежал вон.— Да, пожалуй, я поел бы и утки... — вздохнул товарищ прокурора.Председатель встал, прошелся и опять сел.— После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, — продолжал секретарь. — В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки.Председатель крякнул и перечеркнул лист.— Я шестой лист порчу, — сказал он сердито. — Это бессовестно!— Пишите, пишите, благодетель! — зашептал секретарь. — Я не буду! Я потихоньку. Я вам по совести, Степан Францыч, — продолжал он едва слышным шёпотом, — домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе...— Ах, да поедемте, Петр Николаич! — сказал прокурор, нетерпеливо дрыгнув ногой.— Да-с, — продолжал секретарь. — Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»— Петр Николаич! — простонал товарищ прокурора.— Да-с, — продолжал секретарь. — Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там папа римский наперекор пошел — читаешь, оно и приятно.Председатель вскочил, швырнул в сторону перо и обеими руками ухватился за шляпу. Товарищ прокурора, забывший о своем катаре и млевший от нетерпения, тоже вскочил.— Едемте! — крикнул он.— Петр Николаич, а как же особое мнение? — испугался секретарь. — Когда же вы его, благодетель, напишете? Ведь вам в шесть часов в город ехать!Председатель махнул рукой и бросился к двери. Товарищ прокурора тоже махнул рукой и, подхватив свой портфель, исчез вместе с председателем. Секретарь вздохнул, укоризненно поглядел им вслед и стал убирать бумаиги».





_____________ № 459  О. Генри «Джефф Питерс как персональный магнит»



     «Джефф  Питерс  делал  деньги  самыми  разнообразными  способами.   Этих
способов было у него никак не меньше, чем рецептов для изготовления  рисовых
блюд у жителей Чарлстона, штат Южная Каролина.
     Больше всего я люблю слушать его рассказы о днях его  молодости,  когда
он торговал на улицах мазями и порошками от кашля, жил впроголодь, дружил со
всем светом и на последние медяки играл в орлянку с судьбой.
     - Попал я однажды в поселок Рыбачья Гора, в  Арканзасе,  -  рассказывал
он. - На мне был  костюм  из  оленьей  шкуры,  мокасины,  длинные  волосы  и
перстень с тридцатикаратовым брильянтом, который я получил от одного  актера
в Тексаркане. Не знаю, что он сделал с тем перочинным ножиком, который я дал
ему в обмен на этот перстень.
     В то время я был доктор Воф-Ху, знаменитый индейский целитель. В  руках
у  меня  не  было  ничего,  кроме  великолепного  снадобья:  "Настойки   для
Воскрешения  Больных".  Настойка  состояла  из  живительных  трав,  случайно
открытых красавицей  Та-ква-ла,  супругой  вождя  племени  Чокто.  Красавица
собирала зелень для украшения национального блюда - вареной собаки, ежегодно
подаваемой во время пляски на Празднестве Кукурузы, - и  наткнулась  на  эту
траву.
     В городке, где я был перед этим, дела шли неважно:  у  меня  оставалось
всего пять долларов. Прибыв на Рыбачью Гору, я пошел в  аптеку,  и  там  мне
дали взаймы шесть дюжин восьмиунцевых склянок с пробками. Этикетки и  нужные
припасы были у меня в чемодане. Жизнь снова показалась мне прекрасной, когда
я достал себе в гостинице номер, где  из  крана  текла  вода,  и  бутылки  с
"Настойкой для Воскрешения Больных" дюжинами стали выстраиваться передо мной
на столе.
     - Шарлатанство? Нет, сэр. В склянках была  не  только  вода.  К  ней  я
примешал хинина на два доллара, да на десять центов анилиновой краски. Много
лет спустя, когда я снова проезжал по тем местам, люди просили меня дать  им
еще порцию этого снадобья.
     В тот же вечер я нанял тележку и  открыл  торговлю  на  Главной  улице.
Рыбачья Гора, хоть и называлась Горой, но  была  расположена  в  болотистой,
малярийной местности; и я поставил диагноз, что населению как раз не хватает
легочно-сердечной и противозолотушной  микстуры.  Настойка  разбиралась  так
шибко, как мясные бутерброды на  вегетарианском  обеде».




________________________________ № 460 Владимир Маяковский (из рекламы 1923-1925)


_________ Вот уж кто изрядно… потрудился на ниве рекламы!


***

                Кодекс труда нэпачу
                нипочем?
                Нужен журнал - воевать с нэпачом!
                Есть средь московских журналов
                таковский?
                Как же! Читай "Пролетарий Московский".
                Всех описали?
                Никто не забыт?
                Всё на виду:
                производство и быт!
                Рабочий!
                Малый ты иль старый -
                читай
                "Московский пролетарий"!
                Член профсоюза!
                С подпиской спеши!
                Пользы на рубль, а расходу - гроши.


***


                Каждый знает
                (не будем кричать) -
                в "Контрагентстве
                печати"
                вся печать.
                Каждую книгу
                достать можно
                в киоске городском
                или железнодорожном.


                Глаза разбегаются!
                С чего начать?
                Во-первых, в Мосполиграфе
                вся печать.
                Во-вторых,
                чего ради
                у нэпов покупать гроссбухи и тетради?
                Всю писчебумажность, графленую и без граф,
                продает Мосполиграф.
               


                Чем искать граверов, мостовые пыля,
                в Мосполиграфе заказывай печати и штемпеля.
                И конечно,
                разумеется само собою,
                в Мосполиграфе
                покупай обои.
                Разинь глаза и во все смотри,
                запомни эти адреса три.


***
                ГУМ


                Человек -
                только с часами.
                Часы
                только Мозера.
                Мозер
                только у ГУМа.




                Самый деловой,
                аккуратный самый,
                в ГУМе
                обзаведись
                мозеровскими часами.
                Все, что требует
                желудок,
                тело
                или ум, -
                все
                человеку
                предоставляет ГУМ.


                Где и как
                достать английский
                трубочный табак?
                Сообщаем,
                чтоб вас не мучила дума, -
                только в ГУМе
                и отделениях ГУМа.



                Не уговариваем, но предупреждаем вас:
                голландское масло -
                лучшее из масл.
                Для салатов, соусов и прочих ед
                лучшего масла
                не было и нет.



                Нет места
                сомненью
                и думе -
                все для женщины
                только
                в ГУМе.



                Комфорт -
                и не тратя больших сумм.
                Запомни следующую строчку:
                лучшие ковры продает ГУМ -
                доступно любому, дешево
                и в рассрочку.



                Хватайтесь
                за этот
                спасательный
                круг!
                Доброкачественно,
                дешево,
                из первых рук.



                Дайте солнце
                ночью!
                Где
                найдешь
                его?
                Купи в ГУМе!
                Ослепительно
                и дешево.



                Тому не страшен
                мороз зловещий,
                кто в ГУМе
                купит
                теплые вещи.



                Нечего
                на цены плакаться -
                в ГУМ, комсомольцы,
                в ГУМ, рабфаковцы!



                Приезжий с дач, из городов и сёл,
                нечего
                в поисках
                трепать подошвы -
                сразу
                в ГУМе
                найдешь всё
                аккуратно,
                быстро
                и дешево!


***


                Резинотрест -
                защитник в дождь и слякоть.
                Без галош
                Европе -
                сидеть и плакать.



                Дождик, дождь, впустую льешь -
                я не выйду без галош.
                С помощью Резинотреста
                мне везде сухое место.



                Безгалошные люди,
                покупайте галоши,
                скидок не будет.



                В дождь и сороконожка не двинется с места
                без галош Резинотреста.



                Раскупай, восточный люд, -
                лучшие галоши привез верблюд.


                Наши галоши носи век, -
                не протрет ни Эльбрус, ни Казбек.



                "Без галош элегантнее" -
                это ложь!
                Вся элегантность от наших галош.



                Галоши Резинотреста -
                просто восторг.
                Носит
                север,
                запад,
                юг
                и восток.


***


МЯЧИКИ

   Товарищи девочки, товарищи мальчики!
                Требуйте у мамы
                эти мячики.


СОСКИ

                Лучших сосок
                не было и нет -
                готов сосать до старости лет.


ИГРУШКИ

                От игр от этих
                стихают дети.
                Без этих игр
                ребенок - тигр.


***


МОССУКНО

                Стой! Прочти! Посмотри!
                Выполни точка в точку.
                И в Моссукне, магазин No 3,
                оденешься в рассрочку.

                Всем коллективом обдумай думу -
                кто хочет купить и на какую сумму.

                Выбери представителя (расторопного, не из разинь)
                и со списком желающих пришли в магазин.

                Четверть платишь наличными, а на остальные
                векселя.
                И иди к прилавку, сердце веселя.

                И конец: или сам забирай, или
                на весь коллектив вези на автомобиле!


***

ЧАЕУПРАВЛЕНИЕ


                Эскимос,
                медведь
                и стада оленьи
                пьют
                чаи
                Чаеуправления.
                До самого полюса
                грейся
                и пользуйся.


               
                Ребенок слаб
                и ревет,
                пока он
                не пьет
                по утрам
                наше какао.
                От чашки какао
                бросает плач,
                цветет,
                растет
                и станет силач.



                Царь
                и буржуй
                с облаков глядят,
                что
                рабочие
                пьют и едят.
                С грустью
                таращат
                глаза свои:
                рабочие
                лучшие
                пьют чаи.



                Милый,
                брось слова свои, -
                что мне
                эти пения?
                Мчи
                в подарок мне чаи
                Чаеуправления.



               
                Мы
                зовем
                пролетария
                и пролетарку:
                запомни
                точно
                эту марку.
                Покупая,
                примечай:
                чей - чай?
                Остерегайтесь
                подделок.
                Что за радость,
                если вам
                подсунут
                дешевую гадость?
                От чая случайного
                откажемся начисто.
                Лишь чай Чаеуправления
                высшего качества.



                Важное известие
                сообщаем вам:
                этот -
                пьет
                вся Москва.
                Граждане,
                берегите интересы свои:
                только
                в Чаеуправлении
                покупайте чаи.



                Граждане,
                не спорьте!
                Советские граждане
                окрепнут в спорте.
                В нашей силе -
                наше право.
                В чем сила? -
                В этом какао.



                Присягну
                перед целым миром:
                гадок чай
                у частных фирм.
                Чудное явление -
                Чаеуправление.
                Сразу видно -
                чай что надо,
                пахнет
                дом
                цветущим садом.



                От спекулянтов
                у трудящихся
                карман трещит.
                Государственная торговля -
                наш щит.
                Эй, рабочий!
                Крестьянин, эй!
                Чай
                у треста
                покупай и пей!



                Каждого просвещай,
                лозунг кидая:
                в Чаеуправлении
                лучший чай
                из Китая.
                Все сорта,
                от черного
                до зеленого -
                и с цветком,
                и без оного.



                У Чаеуправления
                внимательное око:
                мы знаем -
                вам
                необходимо Мокко.


***

ПАПИРОСЫ "ДУКАТ"

                Знатока рука
                берет безошибочно
                папиросы "Дукат".

ПАПИРОСЫ "ЛЮКС"

                Папиросы "Люкс" -
                новинка последняя,
                качество высшее,
                цена средняя.

ПАПИРОСЫ "РЕКОРД"

                Папиросы "Рекорд"
                не по названью, а в жизни
                рекорд вкуса,
                рекорд дешевизны.

ПАПИРОСЫ "ГЕРЦЕГОВИНА ФЛОР"

                Любым папиросам
                даст фор
                "Герцеговина Флор".

ПАПИРОСЫ "МАКСУЛ"

                Кури "Максул"
                не выпуская из рук.
                20 копеек
                25 штук.

ПАПИРОСЫ "ЯНТАРЬ"

                Фабрика "Ява",
                папиросы "Янтарь"
                дешевле, чем раньше,
                лучше, чем встарь.

ПАПИРОСЫ "ТРИО"

                Папиросы "Трио"
                хороши втройне:
                1) по весу,
                2) по вкусу,
                3) по цене.

ТАБАК "ДЖЕВИЗ"

                Курящие трубку!
                Наш девиз:
                - Даешь
                табак "Джевиз"!


***

ШОКОЛАД]

                Не могу не признаться:
                лучший шоколад
                абрикосовский No 12.
                Нет нигде кроме -
                как в Моссельпроме.

КОНФЕТЫ]

                Экономия
                Я пью чай
                с монпансьем -
                на стакан
                и одно
                не съем.



                Фунт сахару -
                копеек двадцать семь.
                Фунт за вечер съем.
                Фунт конфет
                копеек около 40, -
                неделя проходит,
                съешь пока.



                Конец конфетной голодовке.
                Дороговизны нет!
                В Моссельпроме
                скидка со всех конфет.



                Где конфеты дешевле и лучше?
                Убедись сам!
                Беги по этим адресам.


 КАРАМЕЛЬ "КРАСНАЯ МОСКВА"
                (текст для коробки)

                Нет

                буржуев,
                помещиков
                нет -
                нами
                правит
                наш
                совет.
                Кого
                в совет
                выбирать от нас?
                Кто защитник трудящихся масс?
                - Ясно:
                во все советы выставь
                партию трудящихся -
                большевиков-коммунистов


                КАРАМЕЛЬ "КРАСНАЯ МОСКВА"
                (Тексты для конфетных оберток)
               
              *Кремль

                Слушай, земля,
                голос Кремля.

          *Моссовет

                Нет буржуев,
                помещиков нет.
                Нами правит собственный совет.


***

             Промбанк

                Старый банк - нажива банкиру.
                Наш - помощь рабочему миру.


***
             *МОНПАНСЬЕ

                Где наилучшее
                производство монпансье?
                Запомните все:
                нигде
                кроме
                как в Моссельпроме.

               *КАРАМЕЛЬ]

                Если вы
                давно
                удовольствий не имели,
                купите
                здесь
                Моссельпромовской карамели.


                *МАКАРОНЫ

                Раз поешь этих макарон, -
                и ты
                навсегда покорён.
                Этого чуда
                нет нигде, кроме
                как в Моссельпроме.


           *КОФЕ МОККО

                Далеко не ходите!
                Во мгновенье ока
                здесь
                купите
                кофе Мокко.


             *ФРУКТОВЫЕ ВОДЫ]

                Пейте
                моссельпромовские
                фруктовые воды.
                Хороши для жаркой
                и для холодной погоды.

               *СУХОЙ КВАС]

                В сухом виде
                хлебный квас
                очень необходим
                и полезен для вас.
                Сокращает домашние расходы,
                приятен и полезен
                при всякой погоде.
                Должен иметься
                в каждом доме.
               Изготовляется
                только в Моссельпроме".





____________________________В дополнение
(большой уж очень объём цитат - но меньше, чем хотелось бы, ведь очень интересно и поучительно).

               Не упомянуть об этом романе Золя в такой теме невозможно.
История в основе проста и не особенно правдоподобна.
Но Муре - как предпиниматель!!!
Просто пособие для…


                ___Эмиль Золя
«Дамское счастье»
Роман написан в 1883!!!
Поразительно.


___ «Муре страстно желал одного - одержать победу над  женщиной.  Он  хотел, чтобы она царила здесь, как у себя дома, он построил для  нее  этот  храм,
намереваясь подчинить ее своей власти. Вся тактика его сводилась  к  тому, чтобы обольстить  женщину  знаками  внимания  и,  используя  сжигающую  ее
лихорадку, сделать ее желания предметом купли-продажи. День и  ночь  ломал он себе голову в поисках новых изобретений; чтобы избавить изнеженных  дам от утомительного хождения по  лестницам,  он  устроил  два  лифта,  обитых
бархатом. Затем  он  открыл  буфет,  где  бесплатно  подавались  сиропы  и печенье, открыл читальный зал - обставленную с чрезмерно  пышной  роскошью
величественную галерею, где даже отважился устроить  выставку  картин.  Но главной его задачей теперь было завоевать женщину, которая, став  матерью, утратила склонность к кокетству; он  стремился  завоевать  ее  при  помощи
ребенка и тут уж не упускал из виду ничего: он  играл  на  всех  чувствах, создавал отделы для мальчиков и девочек,  останавливал  на  ходу  матерей,
даря детям картинки и воздушные шары. Поистине гениальной была эта выдумка раздавать всем покупательницам - в виде премии - воздушные  шары,  красные шары из тонкой резины с оттиснутым крупными  буквами  названием  магазина;
странствуя в воздухе на конце тонкой веревочки,  они  плыли  по  улицам  в качестве живых реклам.
   Но главная сила Муре заключалась в печатной рекламе. Он дошел до  того, что тратил триста тысяч франков в год на прейскуранты, объявления и афиши.
К базару летних новинок он выпустил двести тысяч экземпляров прейскуранта, причем прейскурант был переведен  на  иностранные  языки  и  в  количестве
пятидесяти  тысяч  разослан  за   границу.   Теперь   Муре   снабжал   его иллюстрациями и даже образчиками материй, приклеенными  к  страницам.  Это был целый поток самовосхваления: "Дамское  счастье"  било  в  глаза  всему миру, широко используя стены, газеты и  даже  театральные  занавесы.  Муре утверждал, что женщина бессильна против рекламы и что ее  фатально  влечет
ко всякому шуму.  Впрочем,  он  расставлял  ей  и  более  хитрые  ловушки, анализируя ее душу как тонкий психолог. Так, он установил, что женщина  не
в силах противиться дешевизне и покупает даже то, что ей  не  нужно,  если только убеждена, что это выгодно;  исходя  из  этого.  Муре  создал  целую
систему постепенного понижения цен на товары, которые продавались туго; он
предпочитал продать их с убытком, лишь бы они быстрее  оборачивались.  Он
проник еще глубже в женское сердце, придумав  систему  "возврата"  -  этот шедевр иезуитского обольщения. "Берите, сударыня, вы  возвратите  нам  эту
вещь, если она перестанет вам нравиться". И женщина, которая  до  сих  пор сопротивлялась,  теперь  покупала  со  спокойной  совестью,  находя   себе оправдание в том, что может отказаться от  своего  безрассудства.  Возврат вещей и понижение цен вошли в  обиход  новой  торговли,  как  основные  ее методы.
   Но  особым,  непревзойденным  мастером  Муре  проявил  себя  в  области внутреннего устройства магазина. Он поставил за  правило,  чтобы  ни  один
уголок "Дамского счастья" не пустовал: он требовал, чтобы всюду были  шум, толпа, жизнь, потому что, говорил  он,  жизнь  притягивает  другую  жизнь,
рождает  и  множится.  Для  этого  он  придумывал   всевозможные   уловки.
Во-первых, требовалось, чтобы в дверях всегда была давка - пусть  прохожие думают, что здесь вспыхнул бунт; он добивался  этой  давки,  размещая  при
входе удешевленные товары - ящики и корзины с  продававшимися  по  дешевке предметами; поэтому тут  вечно  толпился  бедный  люд,  преграждая  дорогу остальным покупателям, и можно  было  подумать,  что  магазин  ломится  от наплыва публики, тогда как он  часто  бывал  заполнен  только  наполовину.
Кроме того. Муре  умело  скрывал  в  галереях  плохо  торговавшие  отделы, например, летом отдел теплых шалей или отдел ситца - зимой. Он окружал  их
бойко торговавшими отделами и скрывал в шуме и сутолоке. Он один додумался поместить ковры и мебель на третьем этаже, ибо  покупательниц  тут  бывало значительно меньше, а  потому  размещение  этих  отделов  в  нижнем  этаже привело бы к образованию пустот. Если бы  Муре  придумал,  как  пропустить через свой магазин всю улицу, он, не колеблясь, осуществил бы эту идею.
   В это время  Муре  был,  как  никогда,  в  ударе.  Вечером  в  субботу, осматривая в последний раз все приготовления  к  большому  понедельничному
базару, к которому готовились уже целый месяц; он вдруг  спохватился,  что принятое им расположение отделов -  нелепо.  Между  тем  все  было  вполне
логично: ткани - с одной стороны, готовое  платье  -  с  другой;  это  был разумный  порядок,  который  позволил  бы  покупательницам  самостоятельно
ориентироваться. Наблюдая толчею в тесной лавке г-жи Эдуэн, Муре  когда-то мечтал именно о таком расположении; но  теперь,  когда  этот  порядок  был
накануне осуществления, он вдруг подумал: да правильно ли  это?  И  тотчас воскликнул про себя: "Все это никуда не годится!" Оставалось только  сорок восемь часов до начала базара, когда он  решил,  что  часть  отделов  надо переместить. Ошалевшему, озадаченному персоналу пришлось провести две ночи
и все воскресенье в ужасающей суматохе. Даже в понедельник утром,  за  час до открытия магазина, некоторые товары  еще  не  были  водворены  на  свои
места. Патрон положительно сошел с ума; никто ничего не понимал; все  были в недоумении.
   - Ну, ну, скорее! - спокойно покрикивал уверенный в своей правоте Муре.
- Вот еще эти костюмы... отнесите-ка их наверх...  А  японские  безделушки перетащим на центральную площадку. Еще немножко, друзья, - и смотрите, как
мы сейчас заторгуем!
   Бурдонкль тоже находился тут с самого раннего утра. Он понимал  в  этой перестановке не больше других и с беспокойством следил за патроном. Он  не
смел донимать его расспросами, хорошо зная, как это будет принято в  столь напряженный момент. Наконец он все же решился и тихонько спросил:
   - Неужели было так необходимо перевертывать  все  вверх  дном  накануне базара?
   Сначала Муре вместо ответа только пожал плечами. Но так  как  Бурдонкль продолжал настаивать, он разразился:
   - Да, чтобы все покупательницы сбились кучей в одном углу.  Понятно?  А то я распланировал все, точно какой-то геометр! Вот уж никогда не  простил
бы себе этой ошибки!.. Поймите же: ведь я чуть было не  рассеял  толпу  по разным отделам. Женщина вошла бы, направилась прямо куда ей  надо,  прошла
бы от юбки к платью, от платья к манто, а затем ушла  бы,  ни  чуточки  не поблуждав... Ни одна покупательница даже не увидела бы всех наших отделов!
   - А теперь, - заметил Бурдонкль, - когда вы все перепутали и расшвыряли на  все  четыре  стороны,   приказчики   останутся   без   ног,   провожая
покупательниц из отдела в отдел.
   - Ну и пусть! - с горделивым жестом ответил Муре. - Они молоды:  у  них от этого только ноги подрастут... Тем лучше  -  пускай  себе  странствуют.
Будет казаться, что народу еще больше,  они  увеличат  толпу.  Пусть  люди давят друг друга, это хорошо!
   Он рассмеялся и, понизив голос, удостоил объяснить свою мысль:
   -  Вот  слушайте,  Бурдонкль,  каковы  будут   результаты.   Во-первых, передвижение  покупательниц  во  всех  направлениях  разбросает  их  всюду понемножку, умножит их число и окончательно вскружит им голову. Во-вторых,
так как надо их провожать с одного конца  магазина  в  другой,  если  они, например, захотят купить подкладку, после того как купили платье,  то  эти
путешествия по всем направлениям утроят в  их  глазах  размеры  помещения.
В-третьих, они будут вынуждены проходить по таким отделам, куда никогда бы не ступили йогой, а там их привлекут всевозможные искушения, и вот  они  в
наших руках. В-четвертых...

^…^
Фасад этот радовал глаз свежей окраской и поражал  изощренностью  своей многоцветной облицовки, яркость которой еще  усиливалась  позолотой;  сама
отделка здания словно говорила о бойкой,  кипучей  торговле,  которая  шла внутри магазина,  и  привлекала  все  взгляды,  как  гигантская  выставка,
пламенеющая яркими красками. Отделка нижнего этажа была поскромнее,  чтобы не убить эффекта выставленных в витринах материй; нижняя  половина  здания была облицована  мрамором  цвета  морской  воды,  углы  и  опорные  столбы
выложены черным  мрамором,  мрачность  которого  смягчалась  позолоченными завитками;  все  остальное  пространство  занимали  зеркальные  стекла   в металлических рамах, - одни только стекла,  сквозь  которые  дневной  свет ярко  озарял  галереи  и  залы  до  самой  глубины.  Но  чем   выше,   тем
ослепительнее становились краски.  По  фризу  нижнего  этажа  развернулась мозаика, гирлянды красных и голубых цветов,  чередовавшиеся  с  мраморными
плитами, на которых были высечены названия различных товаров; они тянулись бесконечной лентой, опоясывая исполинское здание. Нижняя половина  второго этажа была облицована кафельными плитами и также  служила  основанием  для широких  зеркальных  стекол,  доходивших  до  самого  фриза.   Этот   фриз представлял собою позолоченные щиты с гербами городов Франции вперемежку с терракотовыми украшениями, глазурь которых соответствовала  светлым  тонам
нижней его половины. И наконец, под самой крышей  тянулся  карниз,  словно вобравший в себя все яркие краски фасада; мозаика и фаянс  отливали  здесь
более теплыми тонами: желоба были сделаны из резного позолоченного  цинка, а на  крыше  высился  ряд  статуй,  изображавших  большие  промышленные  и торговые города Франции; стройные их силуэты вырисовывались на синем  фоне
неба. Особенно изумлял публику главный  вход,  высокий,  как  триумфальная арка; он также был обильно украшен мозаикой, майоликой и терракотой, а над ним  возвышалась  аллегорическая  группа,  сиявшая  свежестью  позолоты  и изображавшая женщину в окружении целого роя смеющихся амуров,  которые  ее одевали и нежно ласкались к ней.
   Около двух часов дня отряд полицейских разогнал толпу и стал  наблюдать за тем, чтобы на улице не скоплялись экипажи.  Заново  отстроенный  дворец
являлся как  бы  храмом,  посвященным  расточительному  безумию  моды.  Он
господствовал над целым кварталом, покрывая его  своей  гигантской  тенью.
Ссадина на его боку, образовавшаяся после  разрушения  лачуги  Бурра,  так
быстро поджила, что напрасно было бы искать  место  этой  старой  болячки; четыре фасада выходили на четыре улицы, величавое здание высилось одинокой
громадой. Против нее стоял, теперь уже закрытый, "Старый  Эльбеф".  С  тех пор как его владелец Бодю поселился в богадельне, ставни лавочки больше не
открывались, и она напоминала замурованный склеп; проезжавшие мимо экипажи забрызгали здание грязью, со всех сторон  оно  было  облеплено  афишами  - этими вздымающимися  волнами  рекламы;  они  казались  прощальной  горстью
земли, брошенной в могилу старой  торговли.  А  посреди  мертвого  фасада,
заплеванного уличной грязью и расцвеченного  обрывками  парижской  мишуры, развернулась, как  знамя,  водруженное  на  завоеванной  земле,  громадная свежая ярко-желтая афиша; она аршинными  буквами  извещала  о  грандиозном
базаре, предстоящем в "Дамском  счастье".  Казалось,  исполин,  постепенно разрастаясь, стал стыдиться и гнушаться темного  квартала,  в  котором  он
когда-то неприметно родился и который потом задушил; теперь он  повернулся спиной к этому кварталу с его сетью грязных узких  улиц  и  выставил  свое самодовольное лицо напоказ шумной, залитой солнцем  улице  нового  Парижа.
Теперь он был таким,  каким  его  изображала  реклама:  отъелся  и  вырос, подобно сказочному людоеду, который того и гляди прорвет  головой  облака.
На первом плане афиши были изображены улицы Десятого декабря,  Мишодьер  и Монсиньи, кишевшие черными людскими фигурками; улицы эти все  расширялись, растекаясь в необъятную даль, чтобы дать проход огромной массе покупателей
со всех концов земного шара. Затем, как бы с высоты птичьего полета,  были изображены здания магазина, тоже в преувеличенных,  гигантских  масштабах,
со всеми его кровлями, тянувшимися над крытыми галереями,  со  стеклянными крышами, под которыми угадываются залы, - словом, перед зрителем,  сверкая
на  солнце,  развертывалось  беспредельное  море  стекла  и  цинка.  Вдали простирался  Париж,  но  Париж  уменьшенный,  как  бы   обглоданный   этим
чудовищем: дома, стоявшие рядом с ним, смотрели жалкими хижинами, а дальше лишь невнятно намечался лес дымовых труб; даже памятники архитектуры и  те почти совсем растаяли, - налево двумя штрихами был намечен собор Парижской
богоматери, справа небольшая дуга обозначала Дом инвалидов,  а  на  заднем плане  приютился  сконфуженный,  никому  не  нужный  Пантеон  величиною  с горошину. Небосклон, намеченный черными  точками,  был  только  фоном,  не
заслуживающим внимания и расстилающимся  от  высот  Шатийона  до  обширных полей, дали которых, затянутые фабричным дымом, говорили  о  безраздельном господстве крупной промышленности.
   С утра давка все увеличивалась. Ни один магазин так не будоражил  город шумихой своей рекламы. "Дамское счастье" затрачивало теперь около шестисот
тысяч франков в год на объявления, анонсы и всякого рода извещения;  число рассылаемых прейскурантов достигало четырехсот тысяч; материй на образчики
расходовалось в год больше чем на сто тысяч. Газеты, стены  домов  и  слух парижан были полонены рекламой - казалось, некая чудовищно огромная медная труба без устали оглушительно трубит на все четыре стороны  о  предстоящих
грандиозных базарах. А теперь  и  само  здание,  перед  которым  теснилась толпа, было живой рекламой: оно сверкало кричащей, раззолоченной роскошью, широкими витринами, в которых были выставлены целые поэмы женских нарядов,
обилием вывесок, раскрашенных, тисненых и вырезанных, начиная с  мраморных плит нижнего этажа и кончая изогнутыми в  виде  арок  листами  железа  над крышей,  где   можно   было   прочесть   название   магазина,   написанное разноцветными яркими буквами и резко выделявшееся на фоне  неба.  В  честь открытия здание было украшено транспарантами,  флагами;  каждый  этаж  был
убран знаменами и штандартами с гербами  главных  городов  Франции,  а  на самом  верху  развевались  по  ветру  прикрепленные   к   высоким   мачтам
иностранные  флаги. 
Наконец,  внизу,   за   стеклами   витрин,   блистала ослепительная выставка белья. Тут царила такая белизна, что даже  делалось больно глазам: слева полный комплект приданого и гора простыней, справа  - пирамиды платков и занавески, расположенные в виде часовни;  дальше  между развешанными на дверях материями - штуками  полотна,  коленкора,  муслина, ниспадавшими сверху в  виде  снежных  лавин,  -  были  расставлены  модные
картинки, листы голубоватого картона, где новобрачная или дама  в  бальном
туалете, изображенные  в  человеческий  рост,  красовались  в  платьях  из настоящей материи, с отделкой из кружев  и  шелка;  их  раскрашенные  лица слащаво улыбались. Толпа зевак не убывала - одни уходили, другие приходили
на их место. Все были ошеломлены; сами собой рождались желания.

^…^

   Неожиданное  зрелище  приковало  дам  к  месту.  Перед  ними  во   всем великолепии предстал магазин, самый грандиозный магазин во всем мире,  как
говорилось  в  рекламах.  Центральная  галерея  прорезала  теперь   здание насквозь, от улицы Десятого декабря до улицы  Нев-Сент-Огюстен;  справа  и слева, подобно церковным приделам, тянулись более узкие галереи Монсиньи и
Мишодьер, вдоль улиц того же названия. Местами залы расширялись  наподобие площадей,  все  пространство  над  ними   было   исчерчено   переплетением металлических висячих лестниц и воздушных мостов.  Внутренне  расположение
было изменено: теперь распродажа остатков производилась на улице  Десятого
декабря, отдел  шелков  находился  посреди  здания,  отдел  перчаток  -  в глубине, в зале Сент-Огюстен; из нового парадного  вестибюля  можно  было,
подняв голову, увидеть отдел постельных  принадлежностей,  переведенный  с одного конца третьего этажа на другой. Число  отделов  достигло  громадной цифры - пятидесяти, причем много было новых, открывавшихся  в  этот  день;
другие настолько разрослись,  что  для  облегчения  торговли  их  пришлось разбить  надвое.   Ввиду   непрекращающегося   роста   торговых   оборотов
численность персонала на предстоящий сезон была  доведена  до  трех  тысяч сорока пяти служащих.
   Восхитительное зрелище грандиозной выставки  белья  поразило  дам.  Онинаходились в вестибюле, в высоком и светлом зеркальном  зале  с  мозаичным
полом; выставки дешевых товаров задерживали  здесь  жадную  толпу.  Отсюда вдаль расходились галереи, они сверкали белизной и были похожи на  далекий
северный край, страну снегов, на бескрайную степь, где на громаде ледников снуют озаренные солнцем горностаи. Здесь было размещено то же самое белье,
что и на выставке в витринах; но тут оно  производило  более  внушительное впечатление; казалось, весь этот  огромный  храм  охвачен  белым  пламенем разгоревшегося пожара. Все кругом белое, все предметы во  всех  отделах  -
белые; это была какая-то оргия  белого,  какое-то  белое  светило,  и  его сияние в первый момент так ослепляло, что в этом море  белизны  невозможно
было  различить  деталей;  но  вскоре  глаз  привыкал:  слева,  в  галерее Монсиньи, тянулись белоснежные мысы полотна и коленкора, вздымались белыми
утесами простыни, салфетки и носовые платки; с правой стороны шла  галерея Мишодьер, где торговали прикладом,  трикотажными  изделиями  и  шерстяными тканями; здесь возвышались сооружения из перламутровых  пуговиц,  огромная
декорация из белых носков; целый зал затянут был белым мольтоном  и  залит падающим сверху  светом.  Но  особенно  яркий  свет  излучала,  как  маяк,
центральная галерея,  где  продавались  ленты,  фишю,  перчатки  и  шелка.
Прилавки исчезали под  грудами  белоснежных  шелков  и  лент,  перчаток  и платков. Вокруг железных колонок вились  облака  белого  муслина,  местами перехваченные белым фуляром. Лестницы были убраны белыми драпировками - то
пикейными, то бумазейными; драпировки  тянулись  вдоль  перил,  опоясывали залы и поднимались до третьего этажа. Казалось, белые  ткани  взлетели  на
крыльях, там сбиваясь в кучу, тут рассыпаясь, как стая  лебедей.  А  выше, под  сводами,  белье  ниспадало  дождем  пуха,  снежным  вихрем,  крупными хлопьями;  белые  одеяла  и  белые  покрывала  развевались  в  воздухе   и
свешивались  вниз,  подобно  церковным  хоругвям; длинные  полосы  гипюра
пересекались и мелькали точно рои белых бабочек, неподвижно  застывших  в полете; повсюду трепетали кружева, развеваясь  словно  паутина  на  летнем
небе и наполняя воздух своим прозрачным  дыханием.  Но  величайшим  чудом, алтарем этого божества  белизны  был  воздвигнутый  в  главном  зале,  над
отделом шелков, шатер из  белых  занавесок,  спускавшихся  со  стеклянного потолка. Муслин, газ, художественной работы гипюр стекали легкими волнами; богато вышитый тюль и  полотнища  восточного  шелка,  затканные  серебром,
служили фоном для этой исполинской декорации, похожей  одновременно  и  на алтарь и на альков. Это была какая-то гигантская белая постель, необъятное
девственное ложе, ожидавшее легендарную белую принцессу, которая должна  в один прекрасный день явиться  во  всем  блеске  своего  величия,  в  белой
подвенечной фате.
   - О, великолепно! - восклицали дамы. - Изумительно!
   Их не утомляли эти гимны белому, которые пелись тканями всего магазина.
Муре  никогда  еще  не  создавал  ничего  более  грандиозного;  это   было гениальное  произведение  великого  декоратора.  В  водопаде   белого,   в
кажущемся хаосе тканей, словно наудачу упавших с опустошенных полок, была, однако, своеобразная гармония; оттенки белого следовали  и развертывались друг за другом; они зарождались, росли  и  буйно  расцветали  как  сложная
оркестровка фуги, созданная великим музыкантом и постепенно уносящая  душу в  беспредельность.  Всюду  одно  лишь  белое,  но  сколько  в  нем   было
разнообразия!  Все  эти  оттенки  белого  высились   одни   над   другими, противопоставлялись, дополняли друг друга, достигая в конце концов  сияния дневного света. Белая  симфония  начиналась  матовою  белизной  полотна  и шертинга, приглушенными белыми тонами фланели и сукна; затем  шли  бархат, шелка, атласы - по восходящей гамме; мало-помалу на изломах складок  белой
ткани  начинали  зажигаться  огоньки;  взлетая  вверх,  белизна  занавесок становилась прозрачной; она была  насквозь  пронизана  светом  в  муслине, гипюре, кружевах и в особенности  в  тюле,  который  был  так  легок,  что казался тончайшей музыкальной  нотой,  таявшей  в  воздухе;  а  в  глубине
гигантского алькова еще оглушительнее пело серебро восточных шелков.
   Отделы кипели жизнью, публика осаждала лифты, теснилась у буфетов  и  в читальном зале,  словно  целый  народ  странствовал  в  занесенных  снегом
просторах. По контрасту толпа казалась черной и напоминала конькобежцев на льду какого-нибудь польского озера в декабре. В нижнем этаже  волновалась, как море в час  прилива,  темная  людская  масса,  в  которой  можно  было
разглядеть  прелестные  восхищенные  лица  женщин.  В  пролетах  железного остова,  по  лестницам,  по   воздушным   мостам   бесконечной   вереницей
поднимались вверх маленькие силуэты, точно  путники,  заблудившиеся  среди снежных утесов. По контрасту в этими ледяными вершинами особенно  поражала царившая в магазине тепличная, удушливая жара. Гул голосов походил на  рев
бурно  несущейся  реки.  Обильная  позолота  потолка,  стекла  в   золотых переплетах и золотые розетки, подобно солнечным лучам, озаряли Альпы  этой колоссальной выставки белья.

^…^

На площадке большой центральной лестницы ее внимание приковали японские изделия. Этот отдел сильно разросся с того дня, как Муре рискнул  устроить здесь небольшой киоск с кое-какими подержанными  безделушками;  они  имели
такой успех, какого, никак не ожидал  даже  сам  Муре.  Не  многие  отделы начинали так скромно.  Теперь  же  тут  было  изобилие  старинной  бронзы,
старинной слоновой кости, старинных лаков; оборот  отдела  за  год  достиг полутора миллионов  франков;  путешественники  переворошили  весь  Дальний
Восток, обшаривая ради этого отдела дворцы и храмы. Впрочем, число отделов продолжало расти, и в декабре открыли два новых, предвидя затишье  зимнего сезона: книжный отдел и игрушечный, которые,  конечно,  тоже  должны  были
развиться и со временем смести соседнюю мелкую  торговлю.  Отдел  японских изделий за четыре года существования успел привлечь к себе внимание  всего
артистического Парижа.
   На этот раз г-жа Дефорж, хотя и не без досады на себя, - ибо она толькочто поклялась больше ничего не покупать, - не  устояла  перед  вещицей  из
слоновой кости тончайшей работы.

^…^
Муре все смотрел и смотрел на армию подвластных ему женщин, толпившихся в этом пламенном зареве. Черные тени резко вырисовывались на  белом  фоне.
Встречные течения  разрывали  толпу,  лихорадка  базара  носилась  подобно вихрю, волнуя беспорядочную зыбь голов.  Начинался  отлив,  груды  материй загромождали   прилавки,   в   кассах   звенело   золото...    Обобранные,
изнасилованные,  побежденные  покупательницы  удалялись,  пресытившись   и испытывая затаенный стыд, как после предосудительных ласк  в  какой-нибудь подозрительной гостинице. А Муре господствовал над ними:  он  подчинил  их
своей воле, добившись этого непрерывным потоком товаров,  низкими  ценами, обменом купленных предметов, любезностью  и  рекламой.  Он  завоевал  даже матерей, он властвовал над всеми с самоуправством деспота; по его  прихоти
разрушались семьи. Он создавал новую религию; на смену опустевшим  церквам и колеблющейся вере пришли его базары, отныне дававшие  пищу  опустошенным душам. Женщина бывала у него в праздные часы, в часы трепета  и  волнения,
которые раньше проводила в сумраке часовен, ища  выход  своей  болезненной страстности, прибежища в нескончаемой борьбе между божеством и мужем;  она
предавалась здесь культу тела, вводившему ее в мир небесной красоты. 
Если бы Муре вздумал закрыть двери, на улице началось бы восстание, раздался бы
отчаянный вопль фанатичек, у которых отнимают исповедальню  и  алтарь.  Он наблюдал, как в течение последних десяти лет  у  женщин  возрастала  жажда
роскоши, как в любой час дня они неустанно сновали по громадному железному зданию, но висячим лестницам и воздушным мостам.


Несмотря  на снедавшую ее ревность и  злобу,  она  тоже  покупала,  и  тут  Муре  вновь почувствовал себя властелином; он видел всех этих дам у своих ног в блеске электрических огней; это было покорное стадо, из которого он  извлек  свое благополучие и богатство.
   Муре не заметил, как пошел  по  галереям;  он  был  настолько  поглощен своими мыслями, что не обращал  внимания  на  толкотню.  Когда  он  поднял
голову, он увидел, что находится в новом отделе мод, окна которого выходят на улицу Десятого декабря. Здесь он снова остановился и, прижавшись лбом к
стеклу, стал смотреть на выходящий  из  магазина  народ.  Закатное  солнце зажигало желтоватым блеском верхние этажи белых домов, голубое безоблачное небо медленно меркло, освеженное бодрящим дуновением ветерка; в  сумерках,
которые  уже  затопляли  улицу,  электрические  лампы  "Дамского  счастья"
сверкали, подобно звездам, загорающимся над горизонтом  после  заката.  По направлению к Опере и к Бирже  тянулся  тройной  ряд  неподвижно  стоявших экипажей, тонувших в тени; только поблескивала сбруя, отражая свет фонаря,
или  вспыхивал  посеребренный  мундштук.  Поминутно   раздавался   возглас ливрейного  швейцара,  и  подъезжал  извозчик,  или  же  одна  из   карет, отделившись от остальных, почти тотчас же удалялась звучной  рысью,  увозя покупательницу. Вереница карет  мало-помалу  уменьшалась,  шесть  экипажей подкатывали в ряд, занимая всю ширину улицы,  слышалось  хлопанье  дверец,
щелканье бичей и гул  пешеходов,  лавировавших  между  колесами.  Это  был какой-то   непрекращающийся   могучий   поток;   покупатели    расходились лучеобразно, во все концы города; магазин пустел  с  глухим  ревом,  точно
шлюз.  А  крыши  "Дамского  счастья",  громадные  золотые  буквы  вывесок, знамена, взвивавшиеся в небо, все еще горели отблесками заходящего солнца;
в этом косом  освещении  они  принимали  исполинские  размеры  и  вызывали представление о каком-то чудовище - олицетворении  рекламы,  о  гигантском фаланстере,  который,  все  разрастаясь,  захватывал  целые   кварталы   и простирался вплоть до отдаленных рощ предместий. И душа  Парижа,  витавшая над всем этим подобно дуновению, мощному и нежному, постепенно засыпала  в
ясном безмолвии вечера,  длительной  перелетной  лаской  осеняя  последние экипажи, которые мчались по улицам, мало-помалу пустевшим и  погружавшимсяв темноту».




=========================================2018 03 28