Время цыган

-1-

Ederlezi

Н. П.

Голова моя круж`ится.
Этим утром голова -
это омут, это птица
и цыганские слова.

Поросла она травою,
отмечая Юрьев день -
голубою-голубою,
голубой, как птичья тень.

Начинается ман`ия
и кончается вино,
совпадают пневмония
и балканское кино.

По реке плывут, не тонут
чёлны, звуки и цветы.
Голова моя, что омут,
глубина которой - ты.

Юрьев день и Юрьев вечер
и цыганские зрачки.
Мне такое видеть нечем
через чёрные очки.

Я смотрю на дело это
сквозь печальный голос твой,
уходя в глубины света
помутневшей головой.

-2-

Лорка, Лорка

Лорка, Лорка, какое мне дело,
что однажды меня обманули
на снегу, ослепительно белом,
две пчелы из цыганского улья.

Обещали от имени рока,
что всё будет светло и прекрасно,
обещали легко и жестоко
эти пчёлы в зелёном и красном.

Падал снег и звенело монисто,
и шуршали широкие юбки,
и касался рукой пианиста
ветер - дерева, шапки, голубки,

извлекая из этого сразу
все причины не верить ни слову,
ни опасному тёмному глазу,
ни его ремеслу колдовскому,

только - ветру, и тоже - не очень.
Он - южанин. А верить южанам -
всё равно, что довериться ночи,
доиграться до крови с ножами,

не усвоив намёка - не верьте
волшебству и небесной отчизне -
соучастникам музыки смерти,
сочинителям музыки жизни.

-3-

Ворона

Юр. Д.

Смотрю на это изумлённо,
и по-другому не могу -
вот корку хлебную ворона
клюёт на розовом снегу.

И я не то, чтоб против прочих -
весёлых и прелестных птах.
А просто этот жупел ночи
восторг внушает, а не страх.

Снег розов, как щека ребёнка.
Зачем же исказила цвет
такая чёрная воронка,
черней её на свете нет.

Какое-то исчадье ада.
И мне её совсем не жаль.
Она как страшная награда.
Так награждают за печаль,

за то, что слова не сдержали,
за то, что просто - не смогли, -
во двор слетают каторжане,
как страшный сон моей земли.

Они обычные отбросы,
они не знают меры мер,
и голосят и смотрят косо
и поэпичней, чем Гомер.

Они - союзники Шекспиру.
Они-то знают, что почём.
Ворона жрёт, и прячет лиру
под смоляным своим плащом.

-4-

Вечер

Н. П.

Мне поможет в этом деле
только тот, кто что-то знает.
Вот и тучи улетели,
голубая дымка тает -

всё исчезло, всё пропало
без цыганского гипноза,
с лёгким привкусом металла,
с твёрдым прикусом мороза.

И кружится шар хрустальный.
Что там? где там? - я не вижу.
Только вечер моментальный
злой усмешкой не обижу -

моментальный, словно снимок,
на котором столько света,
снов, печали, невидимок.
Доживём ли мы до лета?

-5-

Gypsy Queen

Не направо, не влево,
не куда-то, где все,
а прошла королева -
босиком по росе.

Ах ты, вечер напрасный,
воркотня голубей,
ты бываешь прекрасный
и себя голубей,

ты замешан на пенье,
на траве иван-чай
и на тающей пене
сновиденья. Прощай!

Вдаль идёт и уходит
королева. И что ж?
Ничего. Лишь в природе
чуть заметная дрожь.

Не учили нас в детстве,
что нам делать сейчас.
Вот и некуда деться
от мерцания глаз.

-6-

Цыганочка

Н. П.

Когда б ни то ни это,
тогда б ещё ништяк.
Но сладкий пепел света
несёт в своих горстях

печальная, как дева,
и горькая, что лук,
мелодия напева,
не разжимая рук.

Так пепел этот сладок
и так горька она,
что у твоих тетрадок
совсем не видно дна -

не вынырнуть оттуда,
и подыматься влом
за золотом и чудом -
дешёвым барахлом.

И целый день по пьяни
бормочешь - "Только тут -
на дне - поют цыгане,
взаправдашне поют".

-7-

Балканская песенка

Н. П.

За окном летит баклан -
белый и красивый.
Слушать музыку Балкан
нету больше силы.

Нет цыганской седины,
чертовщины - тоже.
Вены тонкие видны
под прозрачной кожей.

А кому-то - бес в ребро,
очи с поволокой,
голубое серебро,
чёрный-чёрный локон,

и пошла такая страсть,
что уже не нужно
лошадей ночами красть
под луной жемчужной.

И без этого вполне
кровь бурлит-клокочет.
Что там знают - на луне -
про земные ночи,

на луне, где я живу
и гляжу в оконце
на земную синеву,
золотое солнце,

на баклана и сирень -
голую, как веник,
в долгий-долгий лунный день -
вечный понедельник -

слыша, как поёт труба,
как страдает скрипка -
чья-то горькая судьба,
сладкая ошибка.

Я не в это дело вшит,
но иглой цыганской
кто-то сердце ворошит -
песенкой балканской.

Таллин, Эстония, Луна.

-8-

Поред

Не умею об этом по-сербски,
не сумею об этом по-русски,
но во мне - утомлённое сердце,
перегибы его, перегрузки.

Не найду подходящего вдоха,
и хожу, как цыганская лошадь
по сожжённой траве "очень плохо"
до сгоревшей травы "сварно лоше".

На простынке холодного марта
только снега и горечи пятна,
и ложится гадальная карта -
"Ты уже не вернёшься обратно."

Эту карту бросала цыганка,
говорила, сверкая глазами,
что умру, и умру спозаранку,
проглотив турмалин Алазани

под цыганскую музыку жара,
под славянскую музыку стужи.
Эти музыки - верная пара,
не бывает ни лучше, ни хуже.

Только муза - по крови славянка
и цыганка, касательно пенья,
мне шепнёт, что закончилась пьянка
и к финалу пришло нетерпенье.

Нетерпение жестов и звука,
торопившихся что-то "рецимо",
а судьба как прекрасная мука
как-то "поред" прошла, как-то мимо.