Актеру

У Вас такое красивое имя.
Так плавно ложится на чьи-то уста.
И я даже знаю, кого Вы во имя
Так названы были, по воле отца.

Не надо. Не стойте, склонившись от устали
Над слабой от неволи чувств фавориткой.
Идите, играйте. На сцене иль чувствами,
Будто елозя смычком по скрипке.

Не сердитесь. Простите. Я буду смиренее.
Я зла от отчаянья, вовсе не к Вам.
Я тешу себя значением "уз Гименея".
Они меня больше, чем Вас бременят.

Смешно, не правда ли? А может быть стыдно?
– «Да нет, она слишком собой хороша.
Ан нет, чтобы думы водить очевидные,
Она для него лишь бесстыдно мала.»

Все простительно кланятся, как трафаретные.
Отовсюду один снисходительный взгляд.
Так странно, прослыли про грезы запретные,
Откуда столь кроткий взгляд у палача?

Прошу, не суди меня слишком строго.
Не надо на мне останавливать взгляд.
Не нужно склоняться надо мной покорно
И выделять из всех остальных ребят.

«Любовница мастера», «юная львица»,
Свой взгляд маскирует на нем битый час.
Виновник не помнит, как врать разучиться,
А девушка путь ищет, чтобы начать.

«Не стоит!» – кричат ей вдогонку «чужие».
«Чужие»! «Свои» бы не дали пропасть.
Когда подоплекой натянуты жилы,
И в сердце бушует неистово страсть.

И болью, и силой, и дерзкой ненужностью,
Меня будто плетью стегает судьба.
А мне бы найти где замерзшую душу
В тепле чьих-то рук отогреть до утра.

Но не в твоих к сожалению, ласковых.
Ты будто в замок для меня их сцепил.
Ты знаешь, я и так была не подвластна.
А ты все равно на груди их скрестил.

А я ведь встречала тебя с целым залом!
Амфитеатр заполнен был, ярус, бельэтаж...
Жаль, что ты не видел как я вниз к тебе бежала,
Только, чтобы на секунду посмотреть в глаза.

И вот, это сладкое донельзя чувство,
Стою и от руки передается дрожь цветам.
Подарок! Плата за встрепенувшее искусство!
И твой взгляд бросается на первых дам.

Ты их зовешь, рукавом белым размахивая,
И образ на тебе вечен и дьявольски складен.
«Как они внутри всю эту дрожь перебарывают?»
И я нерешительно стою в своем маленьком, черном платье.

Я подхожу к тебе медленно, робостью объятая.
Из всех кто был рядом, одна чувствую себя не той,
Кто должен стоять здесь, нервы себе изматывая,
Сдерживая истинность чувств, за стену держась одной рукой.

И вот я вижу тебя. Но ты берешь букет не глядя.
С улыбкой очаровательной смотришь на других.
Это все? Вот так? Последний аккорд спектакля?
Или на этом закончилась моя прежняя жизнь?

Кидаюсь в фойе, задыхаясь собственными стонами.
Судорожно бегу к выходу, в руках сжимая билетик.
Меня бросает из огня, да в полымя,
А тебе под куртку завывает спасительный ветер.

Иди домой. Тебя там ждут, накрывая стол.
А я останусь здесь, одна, мне не привыкать.
Мне чувствовать горечь одиночества не в первой.
И не первую и не последнюю ночь не спать.

Тебе, поди, слезы девичьи льстят еще?
Не вздумай играть ими как в этой пьесе!
Талантлив поэт-скандалист в твоем лице,
А вокруг тебя дымовая завеса

Привычная стала уже. Как жена тебе.
Знаю все эти чертовы в тебе «загвоздки».
Я видела «реки» сверкающие на твоем лице
И старую кухню с осыпавшейся известкой.

Как ты умудрился взвинтить до краев это:
Чувство и боль – одинаковы в силе.
Ты бьешь равнодушием на расстоянии,
И будто на твоем «шкафуте», но стонет мой «шкипер».

Твой праздник, но на моей улице разгорается.
В твоем кармане, но лежат мои стихи.
Ты каждый танец даришь всем желающим,
А меня с каждой секундой разрывает изнутри.

Я устала, слышишь? Я устала. Все переиграно.
Сцена. Люди. Декорации. Камеры.
Я дома. Одна. Ночь. Снег кружится.
Неужели все это было ложью и так неистово неправильно?