март

(...и никакой помощи…)

вот, наступил очередной день и все животные,
где бы они ни были:
в лесах, в горах, в джунглях,
в пустынях, в приютах или
в заповедниках, или на бойне,
или у кого-то дома,
или под водой –
заняты своим делом.

(...и никакой помощи…)

март, как прокажённый, с язвами
проталин на теле земли,
земли, которая будет продана,
а затем перепродана, или
отпущена в аренду – на век
вперёд.

(…и никакой помощи…)

март – боксёр,
выступающий в
тяжёлом весе, против твоего «я»,
которое – в среднем…

март,
         март,
                март…

пора депрессий, разлук,
авитаминоза,
мыслей о суициде – и ты
трясёшься, будто с похмелья;
голова кружится, в ушах звенит,
у тебя запор и давление зашкаливает,
и болит сердце…

(...и никакой помощи…)

ты идёшь в аптеку, попутно
размышляя над тем:
не купить ли тебе лучше водки,
заместо лекарств?
но заходишь в аптеку, берёшь,
что надо, идёшь обратно домой.
по дороге видишь всех тех,
кто решил сегодня голосовать;
вот они, будто дождевая вода к стоку,
стекаются к школе:
старики, мечтающие,
что пенсию ещё увеличат,
чтобы помочь внукам и внучкам,
в оплате кредитов, чтобы помочь
своим взрослым детям,
удовлетворить их потребности,
потребности потреблять и
потреблять, а потребление,
создаёт новые потребности –
и так без конца,
военные, сотрудники силовых
структур, сотрудники госучереждений,
или продавцы в магазине,
известной торгмарки – у них
нет выбора – крест в графе,
это их шанс не потерять работу,
не лишиться премии, не скатиться
к прожиточному минимуму,
это их шанс оплатить кредит и квартплату,
и бензин, и еду, и фитнес-клуб
и бог знает что ещё.

(...и никакой помощи…)

думаешь, чего это меня так сегодня
прихватило? – и следом – хлоп –
пачку активированного угля.
минут 40 спустя,
пьешь что-то от головных болей,
ещё час спустя кладёшь
валидол под язык.

(...и никакой помощи…)

и никакого выхода – рабство – старый лозунг,
напичканный, как стручок горохом –
идеалами бедняков.
а теперь, ко всем прочим бедам,
политологи боятся ещё и всплеска
ярого национализма в России,
к концу нынешней эпохи;
а близ вокзала, в пятистах метрах
от моего дома, у небольшого
торгларька,
группка людей,
собирает по монетке,
на опохмелку;
они всегда стреляют
у тебя сигаретку,
когда ты идёшь мимо,
просят пару рублей
на выпивку;
они оборванные, грязные,
от них разит перегаром,
подвалами и бог знает, чем ещё;
им плевать как на внешнюю,
так и на внутреннюю
политику страны, им плевать
на моду и идеалы конструктивного общества,
да и на себя самих им тоже плевать –
ларёчная паперть – их последний
приют,
подвалы –
их последний дом,
алкоголь – их бункер,
конец света для них уже наступил,
каждый из них может ослепнуть,
смертельно заболеть или просто умереть
в любую минуту, от того
пойла, что они ежедневно глотают.

(…и никакой помощи…)

мы созданы светом и влагой, или чем
угодно, только не Господом.
по внутренним убеждениям, предрассудкам,
комплексам, взглядам, желаниям –
мы убийцы, как акула, как лев,
как чёрная вдова или стервятник –
мы такая же часть природы, как и они –
и я вижу упадок; будь это шестиклассники,
курящие во дворе, близ школы,
или домохозяйка, совершающая шопинг,
или бизнесмен, в тачке за $ 150 000 –
всё одно – упадок – следы казуистики,
профанации, религии, пущенной по ветру:
интеллектуалами,
бюрократами-демократами,
браком,
грудным младенцем,
секс-меньшинством,
мещанством,
блокбастерами Голливуда,
или обычным tv – не суть,
ибо нигде нет никакого восторга,
никакого лёгкого облачка радости,
лишь отдушины, как чёрные скважины,
у которых не видно дна,
лишь сама жизнь, которая вечно горит,
изничтожая тебя.

(...и никакой помощи…)

а Шостакович играет мне сейчас,
как и играл тогда, когда смерть
бросалась в глаза не больше, чем половая тряпка;
и прослушав его 5-ю и
струнный квартет # 4,
я отправляюсь в сортир,
где, после 2-хдневного запора,
опорожняю кишечник.

вот думаю, закуривая:

только не смотри на то,
что собрался
смывать...
 
2018