Александру Вырвичу

               

Под  рукой у поэта должен быть пистолет,
Если он слагает стихи  у заснеженных пиков Кавказа.
Ах, Кавказ! Тебя поэтичнее нет. Хотя осознаёшь это не сразу…

А  далеко от Кавказа, в городке военном бравый Валет
Пред  Дамою жгуче-червовой, роковой, чернобровой.
Она у зеркала со свечою грошовой,
Жаждет раскрытия тайны судеб:  своей  и детей, и мужа…
Завораживающий, длящийся, длящийся ужас
Телевизионной  войны. Напоказ про Чечню, про проклятый Кавказ…
И молчок: ни полсловечка, ни четверти буквы о ждущих, о нас,
Тоскующих. До слёз солонейших из глаз,  до помраченья сознанья:
Свеча пред зеркалом. Она приступает к гаданью, изнемогая от ожиданья
Поцелуев, объятий и обладанья: «Онтолькомойтолькомой».
Возвращайся, милый. Я постелила постель, возвращайся домой…

А в Чечне не поют соловьи. Но в вечеру -  завыванье
Снарядов. выпархивающих  из  стволов системы, именуемой «Град».
К поэту же  строки приходят, несмотря  на  пылающий  ад.
И только Феб златокудрый ведает:  стихи ли это, или же донесенье
С указанием цели, намеченной для  истребленья.

А, Кавказ..? Ах, Кавказ! Ты ввергаешь  сердца в  смятенье!
Для глаз равнинного жителя предлагая на загляденье
Картину  по самые брови надвинутых  на головы  гор
Снежных папах. Их вид величавый ласкает наш взор;
Ну, какая, к чёртовой матери, средь здешних красот война:
Смертоубийство, калечение, измывательство, если Природа сама
Нам дарует картину Рая Земного. И её  гармоничнее нет…
Выстрел грянул! И жизнь отдают за эту землю, больше жизни её любя.

Стихи приходят войне вопреки. Они, как заряженный пистолет;
Восемь пуль. Семь во врага. Последняя - для себя.