Я опустошен морально...

Я опустошен морально, ты опустошена душой,
А все началось с *забавной*, где были мы вдвоём.
И катится все по наклонной, но несмотря на это я с тобой,
Все там что-то болтают, а я держу твою руку своей рукой.

Позабыв о принципах, понятиях и чувствах,
С восточной красотой друг на друга научились смотреть.
Ясно стало видно на безумных поступках:
Научились ценить, не перестали терпеть.

И эта материнская забота заклеивает, дополняет вновь
Всё то, что было забыто про грязное чувство – любовь.

Рутина – неотъемлемая часть грешного мира,
Погрязли в ней? Нет, мы её обошли,
Закономерности, события, люди и числа,
Мы первые, кто пороги Нирваны прошли.

Достигнувшие вечного душевного покоя,
Нашедшие тот самый заветный алмаз.
Суета похоронена где-то у моря,
Вы меня от них спасли, в ответ и я Вас спас.

У Вас заветная сверхспособность,
Но где Вы её обрели?
Вам далеко не тридцать три года,
Но сумели, если не мир, то меня от греха спасти.

Этническая страсть северных, хладнокровных эмоций
Столкнулась с восточным покоем, как в сердце, так и в душе.
Должна начаться война, но нет, мы первопроходцы
В этом новом стиле, незнакомом на Земле.

И что таить, уже не знаю, как поступить в кровопролитной борьбе,
Там горит вечный огонь, питающий гранатовым вином во тьме
Трагедию, временную боль Вселенной,
О, моя родная, ты стала для меня пленной.

Каждый мой поход из снов вон заканчивается кружкой розового чая,
Когда закат, а я в горах вижу, как природа колибри венчает,
В этом и есть прекрасное чувство умиротворения,
Хоть и любите Вы боль, мучения и дикие избиения.

Я на грани того, что верю без веры в судьбу,
Которой, вроде бы, нет, но я вижу сюжет (временной) жизни, по ней же иду.
Перед сном мой Хранитель ложится рядом,
А я прошу, чтобы всё, что происходит, было моим последним адом.

Абрикосовые крики векового звучания тепла,
Без него не напишу ни строки.
Я стою у подножья, а впереди гора,
У которой нет реки.

В каждом духе ещё один дух,
Тот прошлый, ничего не взявший оттуда.
И не верил я в это, в особенный слух,
Звуки прошлой жизни, прошлого блуда.

Я помню, как каждый вечер поднимался на гору Святого Саркиса,
Где молился, молился, молился и кричал.
Я не знаю, быть может, Он меня услышал,
Но я уверен, что до этого меня даже мой Ангел не знал.

Каждая слеза, стекавшая из меня, оставила шрам на том, о ком думал,
И мои красные глаза, смотревшие на Тебя, оставили вздох, так туго,
Когда будешь умирать, снова переродишься,
А в кого, выбирай, я сам тебя найду, ведь ты мне приснишься.