Сила слова во благо и на гибель - часть 32я Оправд

1я публикация части 32й ( «Оправдание»)
на Стихи ру 2018 03 16


Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".



                *******ВАЖНО

Говорила об этом,
но есть необходимость повторить:
не все авторы (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******





                Лидия Кузьмина-Сапогова
 

                СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
                часть 32я
                («ОПРАВДАНИЕ»)

               
                «Да здравствует право читать,
                Да здравствует право писать.

        Правдивой страницы
        Лишь тот и боится,
        Кто вынужден правду скрывать».

                Роберт Бёрнс
                "За тех, кто далеко" 


                ))))))) Повторю
(немного изменив)

                "предварение"
из предыдущих 24х частей –
для тех, кто их не видел. 


_____Начало:

вступление, объяснения –
в трёх предыдущих публикациях: 

*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и

**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»    

***… и  «… - 2»
 
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)


_____ Название:

из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
                «Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».

(Для меня там главное –

      шедевр Ивана Андреевича Крылова

        «СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)


_____Содержание:

произвольная подборка
    «о языке»,
          его возможностях  -
                в широком смысле. 

Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),

интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).

Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…

Планирую энное количество частей – как получится. 
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.

_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.

_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.


_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
 

_____Ключевые слова:

интерес,
знание,
раздумья.


                * NB   
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)

с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.


______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.


_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.

План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.


_____ Прошу прощения за возможные «ляпы».
Буду исправлять по мере обнаружения.


                ** NB ещё раз:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –

на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.

                Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.


                ))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
    вам не по вкусу –

                просто не читайте. )))))))




   Часть 32я_________«ОПРАВДАНИЕ»________№№ 371 – 385 




______________ № 371 Марк Твен «Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря»


«Он снова повеселел и готовился продолжать диспут. Он уселся, опять привлек к себе Жанну и спросил:
- Жанна, верно ли, что ты и другие дети завивали венки под Волшебным Деревом?
Вот так он всегда начинал и со мной, когда хотел на чем-нибудь поймать: ласково и словно невзначай. Так легче всего одурачить человека: он и не увидит, куда ступает, пока капкан не захлопнется. Отец Фронт любил это проделывать. Я понял, что он расставил Жанне ловушку. Она ответила:
- Да, отец мой.
- Ты их вешала на Дерево?
- Нет, отец мой.
- Нет, говоришь?
- Нет.
- А почему нет?
- Не хотела.
- Вот как? Не хотела?
- Нет, отец мой, не хотела.
- Что же ты делала с ними?
- Я их вешала в церкви.
- А почему не на Дерево?
- Потому что нам сказали, будто лесовички родня нечистому, и почитать их грешно.
- Ты так и считала, что грешно?
- Да, я думала, что это дурно.
- Ну, раз почитать их грешно и они - родня нечистому, то они могли научить детей худому, не так ли?
- Выходит, что так.
Он немного помедлил; и я ждал: вот сейчас он захлопнет западню. Так он и сделал. Он сказал:
- Значит, дело обстояло так: эти осужденные создания - родня нечистому духу; они могли научить детей дурному. Теперь объясни мне, если сумеешь: почему несправедливо было их изгонять и почему ты хотела помешать этому? Тебе-то что за дело?
Ну не глупо ли было так испортить дело? Будь он мальчишкой, его следовало бы за это отодрать за уши. Все у него шло отлично, а он взял да все и испортил. "Тебе-то что за дело?" Неужели он не знал, что такое Жанна? Неужели не понимал, что о собственных своих потерях или прибыли она не печалилась? Неужели еще не постиг, что единственным верным способом воспламенить ее был рассказ о чужих утратах, обидах и горестях? А так он ничего не добился - только сам себе расставил ловушку.
Едва он произнес эти слова, как она загорелась, глаза ее наполнились слезами негодования, и она накинулась на него с пылом, который удивил его, - но не меня: я-то знал, какой фитиль он поджег, когда так неудачно выбрал свой главный довод.
- О отец мой, как можно так говорить! Скажите, кто владеет Францией?
- Господь Бог и король.
- А не сатана?
- Что ты, дитя! Это - подножие престола всевышнего. Сатана не владеет тут ни одной пядью земли.
- А если так, кто дал бедным крошкам приют на нашей земле? Бог. Кто хранил их сотни лет? Бог. Кто столько лет дозволял им играть и плясать, не находя в том ничего худого? Бог. А кто не одобрил того, что одобрено самим Богом, и пригрозил им? Человек. Кто подстерег их невинные забавы, на которые не было Божьего запрета, а только людской? Кто выполнил угрозу и прогнал бедняжек из дома, который милосердный Бог давал им целых пятьсот лет, грея их солнцем, питая дождиком и благодатной росой? Это был их дом, данный им Богом в его великой благости, и никто не имел права их изгонять! Они были детям самыми верными друзьями, они с любовью служили им пятьсот лет и ни разу не причинили зла; и дети их любили, а теперь горюют, и ничем их не утешить. А чем провинились дети, чтоб причинять им такое горе? Вы говорите, что бедные лесовички могли научить детей дурному? Но ведь этого не было, а "могли" - это еще не довод. Вы говорите, что они - родня нечистому? Что ж из этого? Даже у родни дьявола есть права, и у этих тоже. И у всех детей есть права, значит и у нас тоже. Будь я тогда здесь, я вступилась бы и за детей и за нечисть. Я удержала бы вашу руку и спасла их. А теперь - теперь все пропало; все пропало и ничем нельзя помочь!
Больше всего ее возмущало, что люди не должны водить дружбу с нечистью и проявлять к ней сострадание, потому что ей отказано в вечном спасении. Она сказала, что именно поэтому лесовичков надо особенно жалеть и стараться лаской и заботой облегчить страшную участь, на которую они обречены не за грехи, а только за то, что такими уродились.
- Бедняжки! - сказала она. - Жестокое надо иметь сердце, чтобы жалеть человеческое дитя и не пожалеть дитя дьявола, ведь оно в тысячу раз больше нуждается в жалости!
Она отвернулась от отца Фронта и горько плакала, прижимая кулачки к глазам и яростно топая маленькими ножками; потом бросилась вон из комнаты, прежде чем мы опомнились от этого потока слов и бури негодования.
К концу ее речи священник встал и несколько раз провел рукою по лбу, словно был ошеломлен, а потом пошел к двери своей маленькой рабочей комнаты и на пороге проговорил с грустью:
- Увы, бедные дети, бедная нечисть! Да, и у них есть права, это она верно сказала, а я об этом не подумал. Я виноват, да простит мне Бог!
Услышав это, я понял, что был прав: он попался в собственную ловушку. Да, так прямо и угодил в нее. Меня это порадовало; я возмечтал и сам подстроить ему такую же. Но, поразмыслив, я не решился пробовать: я понял, что нет у меня на это сноровки».



______________________________ № 372 Давид Самойлов «Оправдание Гамлета»


«Врут про Гамлета,
Что он нерешителен.
Он решителен, груб и умен.
Но когда клинок занесен,
Гамлет медлит быть разрушителем
И глядит в перископ времен.
 
Не помедлив стреляют злодеи
В сердце Лермонтова1 или Пушкина2.
Не помедлив бьет лейб-гвардеец,
Образцовый, шикарный воин.
Не помедлив бьют браконьеры,
Не жалея, что пуля пущена.
 
Гамлет медлит,
Глаза прищурив
И нацеливая клинок,
 
Гамлет медлит.
И этот миг
Удивителен и велик.
Миг молчания, страсти и опыта,
Водопада застывшего миг.
Миг всего, что отринуто, проклято.
И всего, что познал и постиг.
 
Ах, он знает, что там за портьерою,
Ты, Полоний, плоский хитрец.
Гамлет медлит застывшей пантерою,
Ибо знает законы сердец,
Ибо знает причины и следствия,
Видит даль за ударом клинка,
Смерть Офелии, слабую месть ее,—
Все, что будет потом.
На века.
 
Бей же, Гамлет! Бей без промашки!
Не жалей загнивших кровей!
Быть — не быть — лепестки ромашки,
Бить так бить! Бей, не робей!
Не от злобы, не от угару,
Не со страху, унявши дрожь,—
Доверяй своему удару,
Даже
    если
        себя 
            убьешь»!




________________ № 373 Уильям Мейкпис Теккерей «История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага»


«Словно сама судьба вознамерилась  разжигать  любовь  бедной  девочки  и
усугублять ее лихорадку, - все вокруг тому способствовало:  мать  хвалила  и
поощряла ее чувство, а Бауз  пуще  раздул  огонь  в  ее  груди  теми  самыми
словами, которыми пытался его загасить. Пен не злодей, не обольститель;  Пен
из  чистого  благородства  решил  избегать  ее;  Пен  ее  любит,  -  добрый,
прекрасный, доблестный герой с золотыми цепочками и надушенными  каштановыми
волосами!
     А он и вправду ее любил; вернее, любил бы на  пять  лет  раньше,  когда
жизнь в свете еще не ожесточила пылкого, безрассудного юношу, когда  он  еще
не стыдился неразумной, безоглядной страсти и не пытался  ее  задушить,  как
бедные женщины душат своих незаконнорожденных детей, убоявшись не греха,  но
позора, указующего перста толпы.
     Какой уважаемый в  свете  человек  станет  отрицать,  что  он  поступил
совершенно   правильно,   не   женившись   на   полуграмотной   девушке   из
простонародья, с родственниками которой джентльмен не мог бы  общаться,  чье
воспитание не соответствовало  бы  ее  новому  положению?  Какой  мудрец  не
объяснил бы ему, что, когда эти мимолетные чувства возникают, самое лучшее -
поскорее с ними развязаться и дать им заглохнуть; что ни один мужчина еще не
умирал из-за женщины, или женщина - из-за мужчины, и если его или ее желание
оказывается невыполнимым, они должны с этим примириться, забыть друг друга и
поискать что-нибудь более подходящее? Но такое мнение  возможно,  не  вполне
справедливо. Возможно, прав был Бауз.  восхищаясь  слепой  и  нерассуждающей
страстью Пена, когда тот готов  был  все  поставить  на  карту  ради  любви;
возможно, что хотя самопожертвование достойно. всяческой похвалы, жертвовать
собой из чисто суетных соображений  не  так  уже  похвально;  словом,  пусть
каждый, кто хочет задуматься над этим вопросом, решает его. по-своему.
     Одно мы можем сказать с уверенностью: при том  житейском  опыте,  какой
приобрел мистер Пен, женитьба на нищей служанке показалась бы ему смешной  и
нелепой затеей. А стало быть, он поступал честно, подавляя  свои  неуместные
чувства к маленькой Фанни».




______________________ № 374 Зинаида Гиппиус «Оправдание»


«Ни воли, ни умелости,
Друзья мне — как враги…
Моей безмерной смелости,
Господь, о помоги!
Ни ясности, ни знания,
Ни силы быть с людьми…
Господь, мои желания,
Желания прими!
Ни твердости, ни нежности…
Ни бодрости в пути…
Господь, мои мятежности
И дерзость освяти!
Я в слабости, я в тленности
Стою перед Тобой.
Во всей несовершенности
Прими меня, укрой.
Не дам Тебе смирения,-
Оно — удел рабов,-
Не жду я всепрощения,
Забвения грехов,
Я верю — в Оправдание…
Люби меня, зови!
Сожги мое страдание
В огне Твоей Любви»!




__________________________ № 375 Евгений Шварц «Обыкновенное чудо»


«Король. Я страшный человек!
   Хозяин (радостно). Ну да?
   Король. Очень страшный. Я тиран!
   Хозяин. Ха-ха-ха!
   Король. Деспот. А кроме того, я коварен, злопамятен, капризен.
   Хозяин. Вот видишь? Что я тебе говорил, жена?
   Король. И самое обидное, что не я в этом виноват...
   Хозяин. А кто же?
   Король. Предки. Прадеды, прабабки, внучатные дяди, тети разные, праотцы и
праматери. Они вели  себя при  жизни как  свиньи, а мне приходится отвечать.
Паразиты они, вот  что я вам скажу, простите невольную резкость выражения. Я
по натуре добряк,  умница, люблю музыку, рыбную ловлю, кошек. И вдруг такого
натворю, что хоть плачь.
   Хозяйка. А удержаться никак не возможно?
   Король. Куда там!  Я вместе  с фамильными драгоценностями унаследовал все
подлые фамильные черты.  Представляете удовольствие?  Сделаешь гадость - все
ворчат, и никто не хочет понять, что это тетя виновата.
   Хозяин. Вы подумайте! (Хохочет.) С ума сойти! (Хохочет.)
   Король. Э, да вы тоже весельчак!
   Хозяин. Просто удержу нет, король.
   Король. Вот это  славно! (Достает  из сумки,  висящей у него через плечо,
пузатую плетеную флягу.) Хозяйка, три бокала!
   Хозяйка. Извольте, государь!

Король. Это драгоценное трехсотлетнее королевское вино. Нет, нет, не обижайте меня. Давайте отпразднуем нашу встречу. (Разливает вино.) Цвет, цвет какой! Костюм бы сделать такого цвета – все другие короли лопнули бы от зависти! Ну, со свиданьицем! Пейте до дна!
Хозяин. Не пей, жена.
Король. То есть как это «не пей»?
Хозяин. А очень просто!
Король. Обидеть хотите?
Хозяин. Не в том дело.
Король. Обидеть? Гостя? (Хватается за шпагу.)
Хозяин. Тише, тише, ты! Не дома.
Король. Ты учить меня вздумал?! Да я только глазом моргну – и нет тебя. Мне плевать, дома я или не дома. Министры спишутся, я выражу сожаление. А ты так и останешься в сырой земле на веки веков. Дома, не дома… Наглец! Еще улыбается… Пей!
Хозяин. Не стану!
Король. Почему?
Хозяин. Да потому, что вино-то отравленное, король!
Король. Какое, какое?
Хозяин. Отравленное, отравленное!
Король. Подумайте, что выдумал!
Хозяин. Пей ты первый! Пей, пей! (Хохочет.) То-то, брат! (Бросает в очаг все три бокала.)
Король. Ну, это уж глупо! Не хотел пить – я вылил бы зелье обратно в бутылку. Вещь в дороге необходимая! Легко ли на чужбине достать яду?
Хозяйка. Стыдно, стыдно, ваше величество!
Король. Не я виноват!
Хозяйка. А кто?
Король. Дядя! Он так же вот разговорится, бывало, с кем придется, наплетет о себе с три короба, а потом ему делается стыдно. А у него душа тонкая, деликатная, легко уязвимая. И чтобы потом не мучиться, он, бывало, возьмет да и отравит собеседника.
Хозяин. Подлец!
Король. Скотина форменная! Оставил наследство, негодяй!
Хозяин. Значит, дядя виноват?
Король. Дядя, дядя, дядя! Нечего улыбаться! Я человек начитанный, совестливый. Другой свалил бы вину за свои подлости на товарищей, на начальство, на соседей, на жену. А я валю на предков как на покойников. Им все равно, а мне полегче.
Хозяин. А…
Король. Молчи! Знаю, что ты скажешь! Отвечать самому, не сваливая вину на ближних, за все свои подлости и глупости – выше человеческих сил! Я не гений какой-нибудь. Просто король, каких пруд пруди. Ну и довольно об этом! Все стало ясно. Вы меня знаете, я – вас: можно не притворяться, не ломаться. Чего же вы хмуритесь? Остались живы-здоровы, ну и слава богу… Чего там…»




________________________________ № 376 Марина Цветаева


«Змея оправдана звездой,
Застенчивая низость - небом.
Топь - водопадом, камень - хлебом.
Чернь - Марсельезой, царь - бедой.
Стан несгибавшийся - горбом
Могильным, - горб могильный - розой...»

9 мая 1918




___________________________ № 377 Фёдор Достоевский «Дядюшкин сон»


«— А мне какое дело! — сказала Марья Александровна, отвечая через плечо госпоже Зябловой. — Точно я интересуюсь знать, что думает ваша Анна Николаевна? Поверьте, не буду никого подсылать к ней на кухню. И удивляюсь, решительно удивляюсь, почему вы все считаете меня врагом этой бедной Анны Николаевны, да и не вы одна, а все в городе? Я на вас пошлюсь, Павел Александрович! Вы знаете нас обеих, — ну из чего я буду врагом ее? За первенство? Но я равнодушна к этому первенству. Пусть ее, пусть будет первая! Я первая готова поехать к ней, поздравить ее с ее первенством. И наконец — всё это несправедливо. Я заступлюсь за нее, я обязана за нее заступиться! На нее клевещут. За что вы все на нее нападаете? Она молода и любит наряды, — за это, что ли? Но, по-моему, уж лучше наряды, чем что-нибудь другое, вот как Наталья Дмитриевна, которая — такое любит, что и сказать нельзя. За то ли, что Анна Николаевна ездит по гостям и не может посидеть дома? Но боже мой! Она не получила никакого образования, и ей, конечно, тяжело раскрыть, например, книгу или заняться чем-нибудь две минуты сряду. Она кокетничает и делает из окна глазки всем, кто ни пройдет по улице. Но зачем же уверяют ее, что она хорошенькая, когда у ней только белое лицо и больше ничего? Она смешит в танцах, — соглашаюсь! Но зачем же уверяют ее, что она прекрасно полькирует? На ней невозможные наколки и шляпки, — но чем же виновата она, что ей бог не дал вкусу, а, напротив, дал столько легковерия. Уверьте ее, что хорошо приколоть к волосам конфетную бумажку, она и приколет. Она сплетница, — но это здешняя привычка: кто здесь не сплетничает? К ней ездит Сушилов с своими бакенбардами и утром, и вечером, и чуть ли не ночью. Ах, боже мой! еще бы: муж козырял в карты до пяти часов утра! К тому же здесь столько дурных примеров! Наконец, это еще, может быть, и клевета. Словом, я всегда, всегда заступлюсь за нее!..»




_____________ № 378 Евгений Баратынский «Оправдание»


«Решительно печальных строк моих
Не хочешь ты ответом удостоить;
Не тронулась ты нежным чувством их
И презрела мне сердце успокоить!
Не оживу я в памяти твоей,
Не вымолю прощенья у жестокой!
Виновен я: я был неверен ей;
Нет жалости к тоске моей глубокой!
Виновен я: я славил жен других…
Так! но когда их слух предубежденный
Я обольщал игрою струн моих,
К тебе летел я думой умиленной,
Тебя я пел под именами их.
Виновен я: на балах городских,
Среди толпы, весельем оживленной,
При гуле струн, в безумном вальсе мча
То Делию, то Дафну, то Лилету
И всем троим готовый сгоряча
Произнести по страстному обету;
Касаяся душистых их кудрей
Лицом моим; объемля жадной дланью
Их стройный стан; — так! в памяти моей
Уж не было подруги прежних дней,
И предан был я новому мечтанью!
Но к ним ли я любовию пылал?
Нет, милая! когда в уединеньи
Себя потом я тихо проверял,
Их находя в моем воображеньи,
Тебя одну я в сердце обретал!
Приветливых, послушных без ужимок,
Улыбчивых для шалости младой,
Из-за угла Пафосских пилигримок
Я сторожил вечернею порой;
На миг один их своевольный пленник,
Я только был шалун, а не изменник.
Нет! более надменна, чем нежна,
Ты все еще обид своих полна…
Прости ж навек! но знай, что двух виновных,
Не одного, найдутся имена
В стихах моих, в преданиях любовных».




_________________________________ № 379 Сомерсет Моэм «Луна и грош»


«Он даже привскочил на месте и разразился громким хохотом. Смеялся он так заразительно, что сидевшие поблизости обернулись к нему, а потом и сами начали смеяться.
      - Не вижу тут ничего смешного.
      - Бедняжка Эми, - осклабился он.
      Затем его лицо приняло презрительное выражение.
      - Убогий народ эти женщины. Любовь! Везде любовь! Они думают, что мужчина уходит от них, только польстившись на другую. Не такой я болван, чтоб проделать все, что я проделал, ради женщины.
      - Вы хотите сказать, что ушли от жены не из-за другой женщины?
      - Конечно!
      - Вы даете мне честное слово?
      Не знаю, зачем я потребовал от него честного слова, верно, по простоте душевной.
      - Честное слово.
      - Тогда объясните мне, бога ради, зачем вы оставили ее?
      - Я хочу заниматься живописью.
      Я смотрел на него, вытаращив глаза. Я ничего не понял и на минуту подумал, что передо мной сумасшедший. Вспомните, я был очень молод, а его считал человеком уже пожилым. От удивления у меня все на свете вылетело из головы.
      - Но вам уже сорок лет.
      - Поэтому-то я и решил, что пора начать.




__________________________ № 380 Игорь Северянин «Поэза оправдания»


«Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
За дерзостный Мой взлет Бог возгордился мною,
Как перлом творчества, как лучшею. мечтою,
Венцом своих забот, венцом своих тревог.
Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
Но я Его люблю, как любит Он Меня:
Меня ожизнил Бог, экстазом осиянный!
И ныне Я Его приветствую «Осанной»!
Я Демон, гений тьмы, пою Поэта дня
И я Его люблю, как любит Он меня!
Меня вне Бога нет: мы двое — Эгобог.
Извечно Мы божим, но Нас не понимали.
О, человечество! В подсолнечной эмали
Начертаны слова, как упоенья вздох:
«Нет Бога вне меня! Мы двое — Эгобог!»

1912. Лето
Веймарн




______________________________ № 381 Иван Крылов «Моё оправдание»


      
     К Анюте

      
            Защищая пол прелестный,
     Аннушка, мой друг любезный!
     Часто ты пеняла мне,
     Что лишь слабости одне
     В женщинах ценю я строго
     И что нежных тех зараз,
     Чем они пленяют нас,
     Нахожу я в них немного.
            Удивляло то тебя,
     Что писать про них я смею;
     Ты пеняла, что умею
     В них пороки видеть я.
            Ты пеняла — я смеялся.
     Ты грозила — я шутил.
     И тебя я не боялся!
     И тебе самой не льстил!
     Для меня казалось стыдно,
     И досадно, и обидно
     Девочке в пятнадцать лет,
     Как судье, давать ответ.
            Но судьба здесь всем играет,
     Вид всему дает иной:
     Часто роза там блистает,
     Иней где мертвел седой.
     Где лежал бел снег пушистый,
     Облака крутил Борей,
     Флора утренней зарей
     Стелет там ковры душисты
     Для любовных алтарей.
     Все природе уступают.
            Превратяся воды в лед,
     Пусть Бореев презирают.
     Придет час — они растают,
     Вся их твердость пропадет,
     Их теперь и вихри люты
     Не возмогут всколебать;
     Но настанут те минуты,
     Как резвясь их волновать
     Станут ветерки восточны.
     Сердце наше таково:
     Твердо, холодно, как камень;
     Но наступит час его,
     Вспыхнет вдруг, как лютый пламень.
     Все в нем страсти закипят,
     И тогда один уж взгляд
     Волновать его удобен
     И, вливая в душу яд,
     Душу связывать способен.
            Но когда здесь всё не впрок,
     Может быть, закон природы
     И моей уже свободы Назначает близкий срок.
     Скоро, скоро, может статься,
     Заплачу большой ценой
     За вину, что воружаться
     Смел на пол я нежный твой;
     Но теперь лишь оправдаться
     Я желаю пред тобой.
     Зла тоскою не избудешь,
     Грустью тучи не принудишь
     Грозу мимо пронести.
     Я еще вздохнуть успею,
     Как совсем уж ослабею
     От беды себя спасти
     И погибну невозвратно.
            Так тебе то не приятно,
     Что на женщин я пишу,
     Их причуды поношу,
     Открываю их пороки,
     Страсти пылки и жестоки,
     Кои вредны иногда,
     Странны и смешны всегда.
     Но тебя ль я обижаю,
     Коль порочных поражаю?
     Нет — тебя тем обожаю.
            Твой лишь тихий, кроткий нрав,
     Не любя переговоров,
     Колких шуток, ссор и споров,
     То твердит, что я не прав.
     И когда пером шутливым,
     Не бранчивым, не брюзгливым,
     Глупость я колю одну,
     Ты в поступке видишь этом,
     Будто с целым женским светом
     Злую я веду войну.
     Так пастух в лесу тенистом,
     Голосом пленяясь чистым
     Милой пеночки своей,
     Чтоб дать боле места ей,
     Прочь от дерева гоняет
     Глупых каркливых ворон,
     Но тем пеночку пугает —
     Робка пеночка слетает —
     И ее теряет он,
     Как приятный, сладкий сон.
      
            Но тебе ль, мой друг любезный,
     Страх пристал сей бесполезный?
      
            Пусть Венера во сто лет,
     Колотя в поддельны зубы
     И надув увядши губы,
     Мне проклятие дает
     За вину, что слишком строго
     Заглянул к ней в туалет
     И ценил его я много;
     Но тебе в том нужды нет.
     Ты красот не покупаешь
     В баночках большой ценой,
     И природе лишь одной
     Тем должна, чем ты пленяешь.
            Пусть пеняет на меня
     Скромна, хитра щеголиха,
     Пусть ворчит мне исподтиха,
     Мниму злость мою кляня.
     Перед ней, сказать неложно,
     Не совсем я чист и прав,
     И не слишком осторожно
     Я открыл лукавый нрав,
     Хитры замыслы, уловки,
     Кои чаще у нее,
     Нежель у мужа ее
     Модны головны обновки.
     Не совсем я прав и тем,
     Что сказал за тайну всем,
     Как она над ним играет;
     Знает кстати похвалить;
     Знает кстати слезы лить,
     Кстати часто обмирает;
     И, воскреснув без него,
     Мужа скромного сего
     Лоб счастливый убирает.
     Пусть она бранит меня;
     Перед ней я очень грешен;
     Но я тем, мой друг, утешен,
     Что я прав перед тобой:
     С описаньем сим несходен
     Нрав невинный, скромный твой:
     Он приятен, благороден —
     Как тиха заря весной.
            Ты притворства ненавидишь —
     Нужды в нем себе не видишь —
     И к чему тебе оно?
     Всё судьбой тебе дано,
     Чтоб тобою восхищаться!
     Для чего же притворяться?
     Разве только для того,
     Чтоб любезной не казаться?
            Пусть, как хочет, так бранит
     Резвая меня Ветрана;
     Пусть везде она твердит,
     Что я схож на грубияна,
     Что во мне искусства нет
     Тешить нежно модный свет.
     Гнев ее ничуть не дивен:
     Кто портрет ее писал
     И, писав его, не лгал,
     Тот, конечно, ей противен.
     Если б я не рассказал,
     Как сердца она меняет;
     Как нередко в сутки раз
     Верностью своей линяет,
     Не храня своих зараз;
     И как бабочка летает
     С василька на василек,
     И с кусточка на кусток;
     Если б я был скромен боле,
     Если б я смолчать умел;
     Может быть, с другими в доле
     Сердцем бы ее владел;
     Но в блаженстве без препятства
     Мало есть, мой друг, приятства —
     Мил сокол нам в высоке —
     Скучит скоро на руке.
            Пусть она кричит, как хочет;
     Пусть язык, как бритву, точит:
     Мне не страшен гнев ея.
     Но, писав портрет Ветраны,
     Хитрость, плутовство, обманы,
     Чем тебе досаден я?
            Ты ловить сердца не ищешь;
     За победами не рыщешь
     На гуляньи, в маскарад,
     В сосьете, в спектакли, в сад.
     И хотя ты всех пленяешь
     И умом и красотой,
     Но, сколь взгляд опасен твой,
     Всех ты мене это знаешь.
            Перед зеркалом, друг мой,
     Ты не учишь улыбаться,
     Ни вздыхать, ни ужиматься,
     Кстати бросить томный взгляд,
     Иль лукавы сделать глазки;
     Щеголих подборны краски,
     Весь ученый их снаряд,
     Расставлять сердцам тенета,
     Быть влюбленной не любя —
     Вся наука хитра эта
     Не понятна для тебя.
            У тебя, мой друг, не в моде
     С сердцем быть глазам в разводе.
     Ты открыта — твой язык
     К хитрой лести не привык.
     Плачешь ты или хохочешь
     Не тогда, когда захочешь,
     Но как сердце то велит.
     С ним одним всегда согласны
     Голос твой, глаза и вид:
     Оттого они прекрасны.
            Ах! когда бы весь твой пол
     Сходен был во всем с тобою;
     Кто б, мой друг, был столько зол
     И с душою столь слепою,
     Чтобы не пленяться им?
            Слабым я пером моим
     Лишь ему платил бы дани
     И оставил бы все брани
     Злым порокам и смешным.
            С лирой томной и согласной,
     Пел бы пол я сей прекрасной:
     И учился б лишь тому,
     Чтоб уметь его прославить;
     Кстати — в шутках позабавить —
     И приятным быть ему".
      

Дата неизвестна




___________________________________ № 382 Михаил Зощенко «Ёлка»


«И тогда я, сидя на маминых руках, закричал:
— Вообще можете все уходить, и тогда все игрушки нам останутся.
И тогда все гости стали уходить.
И наша мама удивилась, что мы остались одни.
Но вдруг в комнату вошёл наш папа.
Он сказал:
— Такое воспитание губит моих детей. Я не хочу, чтобы они дрались, ссорились и выгоняли гостей. Им будет трудно жить на свете, и они умрут в одиночестве.
И папа подошёл к ёлке и потушил все свечи. Потом сказал:
— Моментально ложитесь спать. А завтра все игрушки я отдам гостям.
И вот, ребята, прошло с тех пор тридцать пять лет, и я до сих пор хорошо помню эту ёлку.
И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока и ни разу не ударил того, кто слабее меня. И теперь доктора говорят, что я поэтому такой сравнительно весёлый и добродушный».





___________________________ № 383 Валерий Брюсов «Оправдание земного»


«Ангел
Огни твоей земной вселенной —
Как тень в лучах иных миров!
Поэт
Но я люблю мой дух надменный
И яркий блеск моих оков!
Ангел
За гранью счастий и несчастий
Есть лучшей жизни небосвод!
Поэт
Но я хочу, чтоб темной страсти
Меня крутил водоворот!
Ангел
Познаешь, кинув мир случайный,
Как сожигает полнота!..
Поэт
Но для меня в любви — все тайны,
В одном лице — вся красота»!





______________________________ № 384 Лев Толстой «Анна Каренина»


«Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету. Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском корпусе.
   Выйдя очень молодым блестящим офицером из школы, он сразу попал в колею богатых петербургских военных. Хотя он и ездил изредка в петербургский свет, все любовные интересы его были вне света.
   В Москве в первый раз он испытал, после роскошной и грубой петербургской жизни, прелесть сближения со светскою милою и невинною девушкой, которая полюбила его. Ему и в голову не приходило, чтобы могло быть что-нибудь дурное в его отношениях к Кити. На балах он танцевал преиму-- щественно с нею; он ездил к ним в дом. Он говорил с нею то, что обыкновенно говорят в свете, всякий вздор, но вздор, которому он невольно придавал особенный для нее смысл. Несмотря на то, что он ничего не сказал ей такого, чего не мог бы сказать при всех, он чувствовал, что она все более и более становилась в зависимость от него, и чем больше он это чувствовал, тем ему было приятнее и его чувство к ней становилось нежнее. Он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он. Ему казалось, что он первый открыл это удовольствие, и он наслаждался своим открытием.
   Если б он мог слышать, что говорили ее родители в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
   Женитьба для него никогда не представлялась возможностью. Он не только не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более -- смешное. Но хотя Вронский и не подозревал того, что говорили родители, он, выйдя в этот вечер от Щербацких, почувствовал, что та духовная тайная связь, которая существовала между ним и Кити, утвердилась нынешний вечер так сильно, что надо предпринять что-то Но что можно и что должно было предпринять, он не мог придумать.
   "То и прелестно, -- думал он, возвращаясь от Щербацких и вынося от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого, что он не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, -- то и прелестно, что ничего не сказано ни мной, ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций, что нынче яснее, чем когда-нибудь, она сказала мне, что любит. И как мило, просто и, главное, доверчиво! Я сам себя чувствую лучше, чище. Я чувствую, что у меня есть сердце и что есть во мне много хорошего. Эти милые влюбленные глаза! Когда она сказала: и очень..."
   "Ну так что ж? Ну и ничего. Мне хорошо, и ей хорошо"... И он задумался о том, где ему окончить нынешний вечер.
   Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. "Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Chateau de fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan? Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой". Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном».





______________ № 385 Николай Гоголь «Театральный разъезд после представления новой комедии»

(Пьеса написана, приблизительно, в мае 1836 года под впечатлением первой постановки «Ревизора». Пьеса представляет собой своеобразный ответ Гоголя критикам «Ревизора»).


«Очень скромно одетый человек. А я, признаюсь, очень рад продолжать его. Сейчас только я слышал толки, именно: что это все неправда, что это насмешка над правительством, над нашими обычаями, и что это не следует вовсе представлять. Это заставило меня мысленно припомнить и обнять всю пьесу, и признаюсь, выражение комедии показалось мне теперь еще даже замечательней. В ней, как мне кажется, сильней и глубже всего поражено смехом лицемерие, благопристойная маска, под которою является низость и подлость, плут, корчащий рожу благонамеренного человека. Признаюсь, я чувствовал радость, видя, как смешны благонамеренные слова в устах плута, и как уморительно смешна стала всем, от кресел до райка, надетая им маска. И после этого есть люди, которые говорят, что не нужно выводить этого на сцену! Я слышал одно замечание, сделанное, как мне показалось, впрочем, довольно порядочным человеком: "А что скажет народ, когда увидит, что у нас бывают вот какие злоупотребления?"
 
   Господин А. Признаюсь, вы извините меня, но мне самому тоже невольно представился вопрос: а что скажет народ наш, глядя на все это?
 
   Очень скромно одетый человек. Что скажет народ? (Посторанивается, проходят двое в армяках.)
 
   Синий армяк серому. Небось, прыткие были воеводы, а все побледнели, когда пришла царская расправа! (Оба выходят вон.)
 
   Очень скромно одетый человек. Вот что скажет народ, вы слышали?
 
   Господин А. Что?
 
   Очень скромно одетый человек. Скажет: "Небось, прыткие были воеводы, а все побледнели, когда пришла царская расправа!" Слышите ли вы, как верен естественному чутью и чувству человек? Как верен самый простой глаз, если он не отуманен теориями и мыслями, надерганными из книг, а черплет их из самой природы человека! Да разве это не очевидно ясно, что после такого представления народ получит более веры в правительство? Да для него нужны такие представления. Пусть он отделит правительство от дурных исполнителей правительства. Пусть видит он, что злоупотребления происходят не от правительства, а от непонимающих требований правительства, от нехотящих ответствовать правительству. Пусть он видит, что благородно правительство, что бдит равно над всеми его недремлющее око, что рано или поздно настигнет оно изменивших закону, чести и святому долгу человека, что побледнеют пред ним имеющие нечистую совесть. Да, эти представления ему должно видеть; поверьте, что если и случится ему испытать на себе прижимки и несправедливости, он выйдет утешенный после такого представления с твердой верой в недремлющий высший закон. Мне нравится тоже еще замечание: "народ получит дурное мнение о своих начальниках". То есть они воображают, что народ только здесь, в первый раз, в театре, увидит своих начальников; что если дома какой-нибудь плут-староста сожмет его в лапу, так этого он никак не увидит, а вот как пойдет в театр, так тогда и увидит. Они, право, народ наш считают глупее бревна, -- глупым до такой степени, что будто уж он не в силах отличить, который пирог с мясом, а который с кашей. Нет, теперь, мне кажется, даже хорошо то, что не выведен на сцену честный человек. Самолюбив человек: выстави ему при множестве дурных сторон одну хорошую, он уже гордо выйдет из театра. Нет, хорошо, что выставлены одни только исключенья и пороки, которые колют теперь до того глаза, что не хотят быть их соотечественниками, стыдятся даже сознаться, что это может быть.
 
   Господин А. Но неужели, однако ж, суще-ствуют у нас точь-в-точь такие люди?
 
   Очень скромно одетый человек. Позвольте мне сказать вам на это вот что: я не знаю, почему мне всякий раз становится грустно, когда я слышу подобный вопрос. Я могу с вами говорить откровенно: в чертах лиц ваших я вижу что-то такое, что располагает меня к откровенности. Человек прежде всего делает запрос: "Не-ужели существуют такие люди?" Но когда было видано, чтобы человек сделал такой вопрос: "Неужели я сам чист вовсе от таких пороков?" Никогда, никогда! Да вот что, -- я буду с вами говорить прямодушно, -- у меня доброе сердце, любви много в моей груди, но если бы вы знали, каких душевных усилий и потрясений мне было нужно, чтобы не впасть во многие порочные наклонности, в которые впадаешь невольно, живя с людьми! И как я могу сказать теперь, что во мне нет сию же минуту тех самых наклонностей, которым только что посмеялись назад тому десять минут все и над которыми я сам посмеялся?
 
   Господин А. (после некоторого молчания). Признаюсь, над словами вашими призадумаешься. И когда я вспомню, представлю себе, как гордыми сделало нас европейское наше воспитание, вообще как скрыло нас от самих себя, как свысока и с каким презрением глядим мы на тех, которые не получили подобной нам наружной полировки, как всякий из нас ставит себя чуть не святым, а о дурном говорит вечно в третьем лице, -- то, признаюсь, невольно становится грустно душе... Но простите мою нескромность, -- вы, впрочем, виноваты в ней сами, -- позвольте узнать: с кем я имею удовольствие говорить?
 
   Очень скромно одетый человек. А я ни более, ни менее, как один из тех чиновников, в должности которых выведены были лица коме-дии, и третьего дня только приехал из своего городка.
 
   Господин Б. Я бы этого не мог думать. И не-ужели вам не кажется после этого обидно жить и служить с такими людьми?
 
   Очень скромно одетый человек. Обидно? А вот что я вам скажу на это: признаюсь, мне приходилось часто терять терпенье. В городке нашем не все чиновники из честного десятка; часто приходится лезть на стену, чтобы сделать какое-нибудь доброе дело. Уже несколько раз хотел было я бросить службу; но теперь, именно после этого представления, я чувствую свежесть и вместе с тем новую силу продолжать свое поприще. Я утешен уже мыслью, что подлость у нас не остается скрытою или потворствуемой, что там, в виду всех благородных людей, она поражена осмеянием, что есть перо, которое не укоснит обнаружить низкие наши движения, хотя это и не льстит национальной нашей гордости, и что есть благородное правительство, которое дозволит показать это всем, кому следует, в очи; и уже это одно дает мне рвение продолжать мою полезную службу».




_______________________________ В заключение.





Михаил Лермонтов «Оправдание»


     «Когда одни воспоминанья
     О заблуждениях страстей,
     Наместо славного названья,
     Твой друг оставит меж людей
     И будет спать в земле безгласно
     То сердце, где кипела кровь,
     Где так безумно, так напрасно
     С враждой боролася любовь,
     Когда пред общим приговором
     Ты смолкнешь, голову склоня,
     И будет для тебя позором
     Любовь безгрешная твоя, --
     Того, кто страстью и пороком

     Затмил твои младые дни,
     Молю: язвительным упреком
     Ты в оный час не помяни.
     Но пред судом толпы лукавой
     Скажи, что судит нас иной
     И что прощать святое право
     Страданьем куплено тобой».


1841 




================================================ 2018 03 16 







LLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLLL