Моя первая книга

Я был поэт, но не был признан
и книгой, мэтра верный признак,
мог честь творца стихов спасти.
Тогда вручат мне "корки" члена
(в СП дают их непременно)
и открывая новый пленум
стихи попросят огласить.

Я, на трибуне вставши в позу,
прочту про розы и про грёзы
и про сибирские морозы
им тоже что-нибудь прочту.
И буду вынесен с восторгом
с трибуны, где стоялось гордо
и где отточеннейшим слогом
я претворял стихи в мечту.

Но вот с мечтой не подгадалось
и посчитав, что денег мало
пришлось идти в Центральный банк.
И в нём, как лучшему клиенту
и с увереньем - книга ценна,
дают под двадцать два процента
печатью дополняя бланк.

И деньги разом обналичив,
по типографиям приличным
со свёртком ценным я мечусь.
Но лишь в редакции "Познанье"
моим прониклись ожиданьем
и самый главный на прощанье
уверил твёрдо - Ша! Не трусь!

Но спор возник и литкорректор
с пометкой - Здесь и здесь конкретно
исправить раз и навсегда!
Тогда мы примемся за книгу
и в ней появится интрига.
А я сдержав позывы крика,
поняв прочувствованность мига
промямлил - "Исправляйте. Да."

Работа тотчас закипела,
над свёртком ценным мы корпели,
в три носопырки мы сопели,
но книгу точно сдали в срок.
В углу вся сотня экземпляров,
что пахнут краскою и славой
и в ожиданьи гонорара
я скалькулировал итог.

Что ж, здесь моя прерогатива -
потрачусь на аперитивы,
а также пригород Мадрида,
куда он денется теперь!
Осталось только лишь продаться,
заполнив книжное пространство,
и на недельку мне податься
в мой милый сердцу Сан-Тропе.

Но прежде - добрая примета -
обмыть изданье на банкете,
а также звание обмыть.
Пусть не народный, пусть ,но всё же
я в клуб поэтов буду вхожий,
стихи влетят в партер и в ложу
и встанет зал меня почтить.

И говорить потом при встрече:
- Ты слышал? Это человече!
Да он же прямо чистый вече,
а может даже и трибун:
как драться лез к корреспондентам,
как костерил он президента
и в свете данного момента
в кругах возник постыдный бум.

В таких мечтаниях скандальных
и на условиях кабальных
беру в аренду ресторан.
Гостей на праздник с гаком тридцать -
тех, кто знаком, кто пригодится,
хоть дышит пустотой карман.

Но слава...слава она выше -
в Тюмени пусть или в Париже
добиться хочешь своего.
Но мы пока о ней судили,
а гости водочку открыли,
по две штрафных себе налили
и развернулись широко.

Так речь хвалебную толкали -
Найдёшь ли лучшее? Едва ли!
И все кричали - Не найти!
И говорили, что Есенин
теперь не так чтобы и ценен
раз книгу я свою издал.
А ваш поэт, слуга покорный,
внимал речам таким задорным
и понимал - возьмут измором -
редактор, сволочь, вновь достал.
Я стал читать и все слезились,
потом мы снова водку пили,
и снова что-то им читал.

И техник взвыла, тётя Глаша -
и в голос - За тебя пьём Саша!
Я тоже с водкой взял бокал,
отпил, но всё же устоял.
А в это время на банкете
бубнить стал в ухо дядя Петя
пытаясь родственно обнять -
"Да ты ж писатель, твою мать!"

Но тут кого-то уронили -
упал он сам или побили,
подняли, а он всё пошлил
и завывал - "Вы не поймёте,
что гения сейчас несёте,
идите к этакой-то тёте!"
И дружно все туда пошли.

А так - прекрасные все люди
и даже тот, кто спит на блюде
втянуть пытаясь в себя студень -
он был прекрасен хоть куда!
Один лишь я, почти что трезвый,
корил себя за свою мерзость
и стопку книг, терзаясь, резал
с СП расставшись навсегда.