Сонеты Сирано де Бержерака

I.

В ажурном пеньюаре на балконе
Замрёте вы, услышав мой куплет.
«Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони…» –
Вот так расскажут через триста лет
О нашей жизни ветреной и грубой.
Но кто расскажет в будущих веках
О том, как за пленительные губы
Бретёры умирали на клинках?
О том, как за любимую на плаху,
Сломав хребет отчаянью и страху,
Иной ложился, завершив свой бал,
И дьявол хохотал, встречая это
Сплетение тоски и менуэта,
Когда из тела душу вырубал?

II.

Ещё седло скрипит, и ноет рана –
Случайный дар толедскому клинку.
Ах, господа, наверно, слишком рано
Мне говорить Судьбе: «Merci beaucoup»!
И если жизнь, как старая кираса,
В какую страсти бьют, как из пращи, –
Пусть лучше у горящего Арраса
Лежат рядами синие плащи…
Вчера перед атакой пели хором
Во славу королевским мушкетёрам:
«Пора–пора–пора…»,  а поутру
Я видел, как от башен бастиона
Шагала в небо мёртвая колонна,
И перья шляп качались на ветру.

III.

Когда поёт изменчивая Муза,
Тогда молчат мушкетные стволы.
Бургундия, Нормандия, Тулуза,
Я видел вас среди кровавой мглы
В дыму сражений, в зареве закатов…
И каждый раз я слышал голос муз!
Я шёл за ним, оглохший от раскатов,
Под грохот кулеврин и аркебуз.
Он вёл меня дорогою тернистой
К той пристани, спасительной и чистой,
Лежащей в стороне от бурь и драк –
В Руане, Орлеане, Суассоне…
А если нет, то – в будущей канцоне,
Что сложит Сирано де Бержерак.

IV.

Пусть лезвие словам добавит весу,
Коль не пробить неверия барьер, –
Месье Ростан, вы написали пьесу,
Ничуть не хуже, чем месье Мольер!
Я вышел в ней живым, как на дуэли,
Когда последний выпад всё решал.
Божественно вы передать сумели
То, что я так любил и… разрушал.
Моя любовь – мечта, мечта и только.
Пока вином я с ней боролся стойко,
Она лишь угрожала остриём.
Но – сделалось анжуйское водою,
И беззащитен я перед бедою,
Что кроется в сознании моём.

V.

Как Арлекин, которого терзают
Мечом картонным на глазах толпы,
Я погибаю, и меня пронзают
Любви фантомы, дерзки и слепы.
Она не слышит, нет, она не слышит
Моих сонетов, холодом губя…
Ход этой пьесы равнодушьем дышит:
Вот Арлекин выходит из себя
Перед лицом упрямой Коломбины
И дарит ей стеклянные рубины.
Толпа ликует, бесится, визжит, –
Потеха ей страдания паяца!
Но сумма бед, что в глубине таятся
Любимых глаз, лишь мне принадлежит.

VI.

Настойчивость выигрывает схватки,
Да к цели не всегда ведёт напор.
Пока Земля в космическом припадке
Ещё не раскололась, до тех пор
Власть женщины над храбрыми довлеет,
Над дерзкими и сильными царит, –
И если ныне страсть всего лишь тлеет,
То завтра в ней всё сущее сгорит.
Сегодня я для вас один из сотен.
Ваш голос дивно свеж и беззаботен,
Я слышу, как воркует милый враг…
Но станет ли единственным на свете
Для той, кому возносит строки эти,
Несчастный Сирано де Бержерак?

VII.

Я б выкроил надёжные ботфорты
Из кожи обольстительных мегер,
Пусть не простят мне герцоги и лорды,
Ну что же – «А la guerre comme а la guerre»!
Париж и Лондон чем–то очень схожи:
И там и тут коварства сладкий яд
Течёт, струится под змеиной кожей,
В словах таится, наполняет взгляд.
Но вы… вы так томительно–светлы, –
Расчётливой, губительной иглы
В вас нет, как нет её в лучах рассвета.
В стенах дворцов, за дверцами карет,
Где светский тон уходит в лживый бред,
Вас не коснётся зло и хитрость эта!

VIII.

Нас не спросив, Судьба заносит молот
И бьёт наотмашь, всё вокруг дробя:
Жестоко некрасив, давно не молод,
А вот – живу, тоскуя и любя.
Безденежен и, в общем–то, незнатен.
Бивак, казарма, комната в корчме…
Но – путь определён и невозвратен,
Как тропка заговорщика к тюрьме.
И вы опять в глаза глядите смело, –
Луиза, Женевьева, Изабелла,
Роксана, Анна – тысячи имён
Слагаются в единственное имя,
Что мыслями и нервами моими
Играет, словно волнами знамён.

IX.

Кому трактир, кому святая месса,
Но страсть не скроешь в мягкое боа!
Ещё весь мир для вас, моя принцесса,
Как церковь Сен–Жермен–л’Оксеруа.
Ещё сухая проповедь аббата
Для вас дороже пламени в душе,
А плоти зов в агонии заката –
Гримаса куклы из папье–маше.
Но с ним не будет сладу никакого,
Коль тело властно разорвёт оковы
И быстрой птицей ринется во мрак,
Где повлечёт к заветному алькову,
В огне любви сгибая, как подкову,
Ваш рыцарь – Сирано де Бержерак.

X.

Сгустится мгла под серым небосклоном,
Обнимет тишина Булонский лес…
Когда встаёшь в позицию с поклоном
И согреваешь о ладонь эфес,
Острее память и светлее чувства,
И если чуешь почву под собой,
Тогда Судьба зависит от искусства
Вести холодный, беспощадный бой.
Но – если вас я вижу пред собою
Пленительной, небесно–голубою,
Манящей глубиной волшебных глаз,
То этой драме не найти названья,
И не спасёт искусство фехтованья
От той, что сердцем властвует… от вас!

XI.

Гасконь, Париж, друзья, надежды, грёзы –
Всё в прошлом, а грядущее темно.
Уже давно не расцветают розы
В измученной душе у Сирано.
Казалось мне, я вас почти добился,
Но сгинули мечтания в пыли,
И мой бокал от выстрела разбился,
Что вы своей рукой произвели!
Почти шутя, надменным поворотом,
Как залп прицельный мушкетёрским ротам,
Вы хладнокровно смерть послали мне.
И, право, лучше корчиться на дыбе,
Чем дохнуть от тоски, подобно рыбе,
Или топить отчаянье в вине.

XII.

Как черепа раздробленная челюсть,
Лежит в руинах вражеский люнет,
А ваших глаз мучительная прелесть
Всё так же гордо отвечает:  нет!
О, как я верил в то, что миг заветный
Настанет, и в томлении ночей
Девического взгляда луч рассветный
Рассыплется на тысячи лучей.
Вы этим взглядом рубите без страха,
Топор на жертву падает с размаха.
Но там, где реет королевский флаг,
Где кровожадно смерть ведёт охоту,
И ядра рвут французскую пехоту,
Вас любит Сирано де Бержерак.
 __________________
 * Иллюстрации:   
    портрет дамы, автор Gustave Jean-Jacquet (Франция);
    портрет Сирано де Бержерака, автор Laszlo Gulyas (Венгрия).    

Летом 2009 года я был во Франции, в Париже, и там, гуляя по острову Ситэ (где находится Собор Парижской Богоматери, тюрьма Консьержери и где в 1314 году сожгли тамплиеров) забрёл в магазин русской книги. Книги там были не только русские, хотя эмигрантские букинистические издания середины ХХ века явно преобладали. Я разговорился с продавщицами – очаровательными барышнями, не очень, на мой взгляд, понимавшими, каким бесценным богатством они торгуют. Барышни были из последней "пост–перестроечной" волны эмиграции. И вот, купив пару книг (много купить не мог, издания стоили недёшево) и уже уходя, я был остановлен одной из девушек, вручившей мне на память брошюру минимум столетней давности – уже ветхую и без обложки. "Она давно лежит, никому не интересна, а вы, может, и найдёте здесь что–то для себя". "Да что я тут найду, брошюра французская...". "А вот посмотрите, здесь и стихи есть..." Я начал листать жёлтые, потрепанные страницы и где–то на третьей увидел знакомое имя – Hercule Savinien Cyrano de Bergerac! Далее шли двенадцать сонетов, датированные серединой 17–го столетия.

Я поблагодарил барышню и забрал подарок. И лишь спустя восемь лет, посмотрев фильм, снятый по пьесе Эдмона Ростана, где в главной роли блистал Жерар Депардье, я вспомнил о той парижской брошюре. Начал искать её в архиве и – о, ужас! – выяснил, что она ещё два года назад была уничтожена вместе с другими старыми бумагами, когда у жены обнаружилась аллергия на газетно–бумажную пыль. Но, как верно писал Булгаков, рукописи не горят! И – добавлю от себя – ценные издания тоже! Перед тем, как подвергнуть брошюру аутодафэ, страницы с сонетами были женой аккуратно отксерокопированы. "Зачем ты это сделала?" "Ну, стихи же... И потом – де Бержерак...". После этого я уже всерьёз заинтересовался столь живучими сонетами. Оказалось, их обнаружили в провинциальных французских архивах где–то после Франко–прусской войны, а опубликовали значительно позже перед 1–й мировой. Видимо, из–за суровых испытаний, постигших страну, французы не уделили им должного внимания. А жаль, всё–таки это крупицы Истории, в частности – Истории мировой литературы.

В завершение я должен признаться в одной вольности, допущенной мной при работе над переводами. Разбирая французские стихи более чем трёхсотлетней давности, я обнаружил серьёзные совпадения целого ряда их строк, образов со строчками и образами из песен на стихи Юрия Ряшенцева, звучавших в фильме "Д’Артаньян и три мушкетёра" (1979 год). И тут у меня появилась счастливая возможность отдать дань благодарности человеку, который на рубеже 80–х и 90–х годов прошлого века единственный из крупных, известных поэтов поддержал меня, тогда ещё мальчишку, ходившего по редакциям столичных журналов со своими стихами. Юрий Евгеньевич работал литконсультантом в "Юности", и он не оттолкнул меня, как многие другие, а уделил мне время, долго общался со мной, давал важные советы, рассказывал, что такое "поэтический жест", беседовал со мной о Гумилёве, чью поэтику я только–только открыл для себя... И если вы заметите (а вы непременно заметите!) строчки из старых "мушкетёрских" песен, то знайте – это моя благодарность Юрию Ряшенцеву и далёкий поклон ему от Сирано де Бержерака!

Ну, а в качестве дополнения к вышеизложенному
я привожу небольшое пояснение, сделанное моим литературным агентом
(имя не раскрываю в связи с условиями договора).
Оно, на мой взгляд, добавило циклу некую... изящную законченность,
как тонкий чеканный вензель на рукоятке дуэльной шпаги.   

СТИХИ МУШКЕТЁРА   

"Сирано де Бержерак (1619 – 1655) – французский драматург, философ, поэт и писатель. Более всего он известен в литературе как герой одноименной пьесы Эдмона Ростана. На суд читателей представляется перевод двенадцати неизвестных ранее сонетов Сирано де Бержерака, написанных, предположительно в середине 1640–х годов. Эти сонеты развенчивают сразу три мифа о поэте: один исторический и два литературных.

В историю французской литературы реальный де Бержерак вошел преимущественно как автор злободневных памфлетов, сатирических пьес и философских произведений. Считалось, что его любовная лирика, если таковая и была, не сохранилась.

С другой стороны, «литературный» Сирано – некрасивый, благородный, талантливый и несчастный – всю жизнь оставался верным своей единственной возвышенной и платонической любви. Девушку, как мы помним, звали Роксана. Авторские сонеты Сирано опровергают этот устоявшийся образ: имя возлюбленной поэта неизвестно, либо столь известно, что поэт не может его обнародовать, не скомпрометировав даму. Кроме того, в сонетах, вопреки литературной легенде, недвусмысленно обозначена вполне «земная» страсть к возлюбленной.

Особый комментарий безусловно необходим в связи с упоминанием в одной из строф имени драматурга Ростана, жившего на два столетия позже автора сонетов, но... этому нет точных и внятных объяснений. Это – очередная загадка Сирано, первого европейского фантаста и визионера, загадка, которая вряд ли будет разгадана в обозримом будущем.

В приведенных сонетах Сирано де Бержерак и лиричен, и по–гасконски самоуверен  (что позволяет взглянуть на поэта с новой, неизвестной нам стороны), он терзается сомнениями и пылает надеждой, он обожествляет свою даму и раздражён женской сущностью. И всё же Сирано – мушкетёр, современник и сослуживец д’Артаньяна, он дерётся на дуэлях, сражается на войне, всегда и везде помня о той, единственной – далёкой и недоступной..."

Примечание ко 2–му сонету:
Аррас — в XVII веке главный город провинции Артуа, расположенный в 160 км. от Парижа. В июне 1640 года, в ходе Франко–испанской войны, Аррас был осаждён армией короля Людовика XIII. Направленные на помощь аррасскому гарнизону испанские войска были отброшены, и после продолжительной осады Аррас вынужден был капитулировать. Эпизоды осады Арраса приводятся в пьесе Э.Ростана "Сирано де Бержерак".