Орфей

О, осень, осень, забереги льдисты.
Умчались караваны птиц на юг.
Сосульки, как цыганские монисты,
Звенят, моих не задевая рук.

То на прибрежных камышах висюльки
Дрожат, застыв над самою водой,
А отражённый месяц, будто в люльке,
Качается. Я здесь ночной порой
На Бестимьянке. Тихих вод теченье
Беззвучно. Наслаждаюсь тишиной.
Я сердцем слышу чудной Лиры пенье,
Ночное небо дарит мне виденье
Ещё одной истории земной.
 
Во Фракии, в селении Пимплея,
В предгорие Олимпа жил певец,
Он сладкозвучной лирою своею
И пением, венки плёл из сердец.

Сам Зевс его был очарован пеньем.
Певцу златую лиру Аполлон
Благословил с признательным почтеньем
И головы божественной поклон.   

Орфей. Сын Каллиопы и Эагра,
Речного бога, пением блистал,
Пленял, но Евридика из Меандра
Однажды его встретила у скал.

Орфей прекрасной нимфой очарован,
Счастливым браком с ней соединён…
И вот уже пять лет с восходом новым,
Он каждый день в неё влюблялся снова,
Уже пять лет, как длился этот сон.

О, нимфа Евридика так прекрасна!
Любила в окружении подруг,
Таких же нимф, резвиться. Утром ясным
Звенел от голосов счастливых луг.

Ничто в тот день не предвещало горя:
Орфей свои сонеты напевал,
Певцу нежнейший майский ветер вторил,
Бродили девы по лугу у скал
И рвали майские цветы в букеты,
Звенел меж трав весёлый ручеёк. 
Преддверие чарующего лета.
 
Мгновение! Змея, скользнув у ног 
Из трав, ужалила жену Орфея.
Прервал жизнь молодую страшный яд,
И Евридика, на глазах бледнея,
Упала на руки подругам, взгляд 
Навек угас, закрылись крепко очи.
Раздался плач:
- Открой, открой глаза! 
Рыдал Орфей, Орфей признать не хочет,
Что Евридику не вернуть назад.
 
Жену свою оплакивал он долго,
И плакала природа вместе с ним,
В лесах от горя птицы даже смолкли.
- Нам довелось расстаться молодым
Зачем? Зачем тебя забрали боги?
Как дальше жить? Как жил я без тебя?
Нет больше сил, я отыщу дороги
К Аиду, мне помогут в этом Боги,
Вернут тебя или меня сгубят.

Он взял с собой лишь Лиру золотую
И Скорбь свою, и вечную Любовь,
Вход в мир теней искал и пел, тоскуя,
У слышащих от горя стыла кровь.

Чрез мрачную тэнарскую пещеру
Спустился к Стиксу. У священных вод
Толпа теней умерших не редела:
Вершился дел земных круговорот.

Стон, будто листьев, пожелтевших шорох…
Вот перевозчик умерших, Харон
Причалил. Долгий дальний путь, не скорый,
И тянутся к ладье со всех сторон
Почти совсем не видимые тени,
 Взалкал Орфей:
- Возьми меня собой.
Молит Харона, преклонив колени,
Неумолим Харон. Туман густой
Спускается, ладья сейчас отчалит,
Но здесь Орфей ударил по струне,
И в мраке вечном горя и печали
Раздался плач о будущей Весне.
 
Которую умершие не встретят,
И не обнимут больше своих чад,
Тела ласкать всё так же будет ветер,
Но Гелиоса не коснётся взгляд
Ни одного, из царства подземелья…
Орфей взошёл в ладью под пенье-плач,
И тысячи незрячих глаз глядели
В мир судеб и несбывшихся удач.

Уж за спиною воды Стикса скрылись,
Орфей пел-плакал о любви к жене,
Молил снискать одну лишь только милость,
Чтоб в мир земной вернуться только с ней,

С любимою, с прекрасной Евридикой.
Орфей пел, шёл сквозь сонмище теней,
И даже Цербер, страж Аида дикий,
Скулил от жалости у царственных дверей.

Тантал забыл про голод и про жажду,
О бренности задумался Сизиф,
Трёхликая Геката лик свой каждый
Закрыла, чтоб не выдать слёз своих.

И слушал бог Аид, склонивши чело,
И Персефона к мужнему плечу
Припав, с таким участием смотрела …
Дарована Любовь нам по Лучу.

О луч Любви, скользнувший по таланту,
Как оголённый болью нерв, душа.
Известна лишь великому Атланту
Небес воздушных тяжесть, ведь крушат, 
Казалось, невесомые, потоки
Всё на пути, и можно связь найти
С тем, как внимая песням смертных Боги,
Меняют судьбы смертных и пути …

Молил Орфей:
- Верни мне Евридику,
Продли ей радость жизни на земле,
Не навсегда, молю Тебя, Владыка,
Хоть несколько ещё счастливых лет.

Она сошла в твой мир такою юной.
Дай мне хоть раз прижать её к груди,
Дай подарить ей звёздный свет и лунный,
От вечных снов, Владыка, разбуди.

Аид сидел, задумавшись, на троне
И, наконец:
- Ну, хорошо, Орфей,
Любое сердце песня твоя тронет,
Уйдёшь отсюда ты с женой своей.

С ней проживёшь до старости глубокой,
А у меня одно лишь только «но»:
Гермес вас быстрый поведёт, дорогой
Не будет остановки ни одной.

Лишь, когда солнце Ваших лиц коснётся, 
И сможешь оглянуться ты назад,
Идите же к спасительному солнцу,
Но если ты назад лишь бросишь взгляд,

Тебя твоя покинет Евридика,
Вернётся в моё царство навсегда,
Но помни, только взгляд, и даже лика
Во сне ты не увидишь никогда.

Орфей согласен, к тени Евридики
Он кинулся, спешит её обнять,
Но отшатнулся с судорожным криком,
Жену свою не может осязать.

Шепнул Гермес:
- Молчи, тень бестелесна,
Пойдём скорее, труден будет путь,
Тропою проведу, лишь мне известной,
Назад не попытайся и взглянуть.

Один лишь шанс. Как твой процент ничтожен. 
Поверь мне, тень за нами поспешит,
Так поторопимся и мы с тобою тоже,
Покинем царства мёртвых рубежи.

Пошли: Гермес, Орфей и тень за ними,
Вот переправа, Стикс, тропа ведёт,
Подъём крутой… Чуть-чуть, и он обнимет
Любимую и в дом родной введёт.

Уж свет блеснул, уж выход из пещеры.
А вдруг отстала? Так она слаба.
Свет всё сильней, слабее запах серы.
Чуть-чуть, и Евридика ни раба
Аиду… Вдруг она ещё во мраке?
Уж солнце опалило горизонт.
Скорей вперёд, чтоб все рассеять страхи!
А вдруг она за мною не идёт?

И оглянулся. Только на мгновенье.
Но тень жены уже окутал Мрак,
И следом кинулся Орфей за тенью,
Кляня себя:
- О, сам я счастью враг!

- Прости! Прости! Прости же, Евридика!
- Харон! Харон, да где ж ладья твоя?! 
Над Стиксом плач, плач-вой, метался дикий:
- В том, что ты не со мной, виновен я!!!

Семь дней и семь ночей Орфей печальный
Рыдал у Стикса о своей жене. 
Домой вернувшись из дороги дальней,
По-прежнему он думал лишь о ней.

А жизнь текла размеренно, привычно.
Четыре года – это тоже срок.
Все разговоры обрывал о личном,
О браке новом, был всегда далёк
Ни только в разговоре, в мыслях даже,
Чтоб Евридику кто-то заменил.
Как верный лебедь, полюбив однажды,
Лебёдушку свою не разлюбил.

Не пристрастился к страсти Диониса,
Не напевал ему хвалебных од,
Не видел он, поклонник Солнца, в тирсе
Надежд на то, что завтра всё пройдёт. 

Однажды в мае, раннею весною
Сидел в привычной позе на холме
С кифарой золотою пред собою
И, пенье птиц услышав в вышине,

По струнам тихо-тихо, очень нежно 
Ударил, нет, коснулся лишь слегка,
Запел. Вливался голос в мир безбрежный,
И ветром уносился к облакам.

Пел песню, как тогда, в далёком мае,
И сила песни всех влекла к нему.
Деревья, звери, птицы – все внимали.
Петь лучше невозможно никому.


А пел Орфей прекрасной Евридике.
Но, что это? Вот возгласы и смех,
Тимпанов звон, в гримасах страшных лики?
Вакханки - девы Вакха для утех.

- Ах, вот он где! Ты, женщин ненавистник!
Поёшь ты для ужаленной змеёй? 
И с пьяным улюлюканьем и свистом
Летели камни:
- Что ж ты, ни одной
Не встретил, стало быть, тебя достойной?
Не видишь в нас прекрасней, чем она?!
- В чём виноват? – Молил Орфей, но бойня
Кровавая была предрешена.

Кто есть несчастней женщины в обиде?
Что есть страшнее мести пьяных жён?
Я знаю тех, кто месть такую видел.
Орфей издал последний в жизни стон…

Упал на землю обагрённый кровью.
Вакханки рвали тело на клоки.
Вам горе, обделённые любовью.
Все мы от совершенства далеки.

Но месть. Избавьте, Боги, от порока.
Возможно ли прощения просить?
Убийство в гневе? Неизбежность рока?
Как им, наутро прохмелённым, жить?

Готов ли мир к обратному удару?
Не всяк, творивший зло, его признал.
И голову Орфея, и кифару
Вакханки в речку бросили со скал.

Плескались волны. Струны тихо пели,
И даже скалы плакали вдоль рек. 
Глаза Орфея в небеса глядели,
Но это был уже не человек.

Он Лебедем летел дорогой Млечной,
Влюблённый, без лебёдушки своей,
Вся перед ним разверзнувшая Вечность.
 
Стою в ночи под звёздностью полей
И слушаю волшебной Лиры пенье.
Ещё бы раз дожить мне до весны,
Увидеть бы Природы обновленье
И целый год потом всё видеть сны. 
О мае, где осталась юность наша,
О счастье, что преследует меня,
О жизни, что пилась мной полной чашей,
О Льве небесном с символом огня.

Ах, осень, осень, птиц умчались стаи. 
Дождь моросит, а поутру снежок.
Вот, Лебедь, я гляжу, опять взлетает
Один, среди космических дорог.
Мне слышатся сказанья древних греков
О смертном, но поющим словно Бог.
Судьба дана любому человеку
Уж для того, чтоб изменить он мог
То, что ему предначертали Боги,
И терниям идти наперекор.
Есть путь, но выбираем мы дороги,
А небеса вершат лишь приговор.