По статье Мать из газеты Труд от 03. 06. 1977 года

А как живёт там Пелагея
И, пьющий горькую, Иван?
Нет дел тебе до них, Россея!
На первом месте сельхозплан.

Хоть ради галочки и только...
Хоть урожай не урожай.
Пляши, безногая, чечётку!
Не в положенье, а рожай!

Рожай, рожай, да от потуги
Не наживи лихой беды.
Проверь супони и подпруги,
Чтоб не трещали животы.

Пупы проверь, ладони, груди,
Проверь у баб надёжность спин.
В колхозе бабы - сила, люди,
На них сошёлся ныне клин.

Кабы не русская-то баба...
Как ни крути и не толкуй,
Сосать бы нам давно уж лапы...

Оно начальству-то виднее:
Кому цена, кому ей нет.
Цена вину... А Пилагеи
Цена лишь несколько монет.

А, если брать ещё моложе,
Бери сноху,и здесь она
Не стоит матери дороже,
Бутылки водки и вина.

Сейчас одно в цене - поллитра.
Чего уж грех в казне таить?
Сивуха государству хитро
Даёт концы свои сводить.

Кабы не бойкая торговля,
Да реки водки и вина,
Дошла Россея бы до комля,
Зачахнув, высохла до дна.

Вот и суди, как дело хитро...
казну, её не обойдёшь...
А ну-ка, пьющих на поллитра
По всей России перемножь...

С картошки - спирт - его в продажу.
Со свёклы - тоже в оборот.
И с винограда спирт - туда же.
Пей водку вёдрами народ!

Уж то-то, братцы, пьющих - тьма
И потому в Россеи - тьма.
И потому страна - тюрьма,
И впрямь сошедшая с ума.

В Россеи всякий водку пьёт
С утра до вечера народ.
Сегодня пьёт и пил вчера.
Да здравствует вино! Урраа!!!

А где закон, порядок, судьи?
От тягот жизни далеки.
Глаз положи: не на безлюдье
Плодятся винные ларьки,

Которым вывесок не надо,
Легки в народе на помин,
За три версты уж от фасада
Несётся злачный запах вин.

Бежит поток не из-под крана,
Поток из зелья и дурмана,
Поток людей, сбивавший с ног -
Всё сокрушающий поток.

Как он калечит поколенья!
И от него нам - по делам...
Несёт он только разрушенья
И боль, знакомую всем нам.

Зелёный змий из общепита
С душой отпетого бандита...
Стакан в руке - и карта бита.
Не дай, бог, этот общепит.
Он - не разбитое корыто -
Сколочен крепко, крепко сшит.
А жизнь людей, страны - разбита.
Трещит по швам семейный быт.

Тяни на водку из кармана
Штанин из грубого сукна
Червонцы, нужные для плана,
Ты, окаянная страна.

Мужик привязан нынче к водке.
Водой любовь не разольёшь.
Присох к бутылке, как к молодке,
И пропадает ни за грош.

Незыблемое постоянство
Бюджетов, планов и задач...
Ты порождаешь в людях пьянство
И, как вино, несёшься вскачь.

Азы, глаголы, буки, веди...
Гавно с мозгами не смешай...
Вот так-то ты, Россея, леди -
Не в положеньи - а рожай.

На то и дни тебе получки.
И повелел уж сам Господь
Пройти ларьки, держась за ручки,
Чтоб грязь руками не молоть,
Не то в грязи измажешь плоть.

Гудит, юлит веретено,
Бежит недремлющее время.
Ничем не взнуздано оно,
Его не жалит больно стремя.

Под тихий шелест веретён
Оно не старится от бега,
Но этот писанный закон
Чужд всей природе человека.

С годами все ветшаем мы.
Теряем в жизни свет и вёсны
И попадаем в мир зимы
И неприветливый, морозный.

В груди машина износиласт
И в перебоях шестерён
Ликует вражеская сила
Под человечий плач и стон.

Уж не узнать Екатерины.
От всех волнений и тоски
Соль густо пала на виски,
Лицо изрезали морщины...

Кривить душою не умея,
Истосковалась тоже мать
И никогда уж не унять
Сердечной боли Пелагеи.

Прошла и тернии, и муки...
Но вот не думала, что сын
Прибавит к старости недуги,
Прибавит к старости седин.

Она представила улыбку,
Его беззубый детский рот
И радость от святых забот,
Младенцем пахнущую зыбку.

А он, спелёнутый, не смея
Стеснённым тельцем шевельнуть,
Смотрел куда-то, ротозея...
Всё воскресила Пелагея
И не смогла всю ночь заснуть.

И Катерина думой в прошлом.
Скользят над ними облака.
Они идут зелёной рощей.
В его руке - её рука.

Кругом узорчатая тень
И на земле нет лучше места,
Ведь он назвал её в тот день
"Моя ты, Катенька, невеста."

И не забыть, как на усадьбе,
Как самый радостный рассказ,
Был красен день волненьем свадьбы,
Кричавший "Горько" много раз.
Желали люди им добра.
От счастья млели молодые.
Гуляли так, как до утра
Все свадьбы ходят по России.

И жизнь, не медля, вверх пошла
И обрела в полёте крылья,
И как в ту пору пол села
Завидовало их обилью.

Ей не забыть во веки ночь
От боли радостной и резкой,
Как обрела Наташка дочь,
Жизнь от неё за занавеской.

И помнит день с изломом рук,
Как вдруг бессильно застонала...
Тот первый, хлёсткий, как испуг,
Удар в лицо. Удар кинжала.

Он бил её! За что? Подлец!
За всё к нему её участье?
И поняла душой - конец.
Не будет с ним уж больше счастья.

И повторилось много раз
Виденье грубости, кошмара,
Парами пьяного угара,
Рождённый грубостью экстаз.

И, что ни день, одно и то же...
Доколь позор такой терпеть?
Как иглы острые под кожу...
Уж лучше взять и умереть.

Кто положил тому начало?
В который день? в который час?
Чьё окруженье прозевало
И прозевал какой указ,

Чтоб избивали по России
Мужья своих невинных жён?
А он же бил её - Василий,
Хмельным угаром опьянён.

И ничего уж не суля,
Молва людская не поможет.
То люди, значит, вот земля,
Чего родит, плодит и множит.

Куда общественность смотрела?
Семью точил комар, как тля.
На пьяницу составят дело,
Узревши в этом главный спас
От наважденья и заразы,
Достойный самой жалкой фразы.

Стоит, как грозный Эверест,
Как дух злосчастный века,
И возвышается окрест
На гибель человека,
Бутылочный факир и джин
И скоморошный воин,
Он, как пигмей и исполин
На все обличья скроен.

Он - это в спину острый нож
И лезвие кинжала.
Он - это страх и кровь, и дрожь,
Змеи коварной жало.

Уж таково его обличье.
Он есть порок. Он есть болезнь.
Но он не крикнет людям:"Сычья
Я ваша язва. Ваша плеснь."

На сотни сёл и деревень
Простёр, когтисто, лапы.
Зелёный змей, бросая тень,
На рытвины, ухабы.

Он и повеса, и бунтарь,
Порой защитник сирот,
Он раб, а, если надо - царь,
А чаще, чаще - ирод.

В любой беде начало есть,
Но есть и свой конец.
Кто потерял однажды честь -
Тот больше не отец.

А вот и он по горло пьян,
Всего вина пьянее.
Уж сын ли это сквозь туман
Глядит на Пелагею?

Он ей отныне разве сын
И муж Екатерины?
Отринь, видение. Отринь.
Не трожь мои седины.

Ты неизбывныё мой позор,
Болезнь моя, могила.
Я говорю тебе в укор:
-"Зачем тебя родила?"

Уж много надо ли старухе?
Тепло избы и свой топчан,
Ломоть, другой ржаной краюхи
И молока, всего стакан.

И сын, как сын, отец семейства,
А ты, как ирод, ты - тиран.
В тебе одно, одно злодейство,
Десятый год ты вечно пьян.

А он... Ему уж невтерпёж.
Вдруг обуянный силой чёрной,
Занёс над Пелагеей нож!
И промахнулся, исступлённый.

Кто потопил себя в вине,
Не имет честь, не имет срама,
Тот и в бредовом полусне
Не вспомнит слов: "Жена и мама".

Смотрел на мать Василий дико,
Перекосив от злобы рот,
И не было страшнее мига.
Для Пелагеи миг, как год,
Свинцом старухе пал на спину,
Уткнулся в грудь, шершав и груб,
Всем многопудьем влажной глины
Накрыл, как с холода, тулуп.

Не ветер путался в сединах,
Не в рощах лист летел с берёз...
"Я проклинаю, люди, сына!"
Проклятье по земле неслось.

Судить -кого? Судить не смею.
Уж так ведётся на Руси
Другие стонут Пелагеи,
Хоть голоси не голоси.

Судить, что биться лбом о стену.
Стен головой не прошибёшь.
Ведь ненароком о полено
Легко сломать  и острый нож.

Он доводился ей не зятем,
Ему - не мачехой она.
А обернулась жизнь проклятьем
Без счастья, радости и сна.

Пока я жив в тебе, Россия,
А я, наверно, не один,
Век буду помнить, как Василий
Не пощадил твоих седин.

Вот от таких, как ты, Василий,
Вы слышите, Фома, Семён,
От Вас несётся по Россие
И женский плач, и женский стон,
От вас родные дети плачут...
Чу, вновь несётся детский крик...
А кто им радость заплатит,
Коль их отцы не вяжут лык?