Серебряная чаша

У Окая  богатыря были три заветные вещи: золотой потир; серебряная чаша и самшитовый каменный конь.

Соловат Окай стольник Нов-город Свейский,  голова всему роду Словенскому. Иное его имя Боян, ан люди его прозвали Молоста - Ворон значит. Чисто ворон он с виду и был. Волосом чёрен, глазами востёр, нос – аки клюв воронов. Очесе своех ни перед кем не опускал. Смел был. Задирал своех ворогов и бивал их крепко.

Содеял Молоста много деяний по укоренению Росьского народа в междуречье Волги и Оки. То было в незапамятные времена, однако в летописном своде у Готов о нём есть упоминание, как о страшном зле для Содъжитии – Годьи. Содъжития – Годья, или Готия создавалась задолго до Русского государства на территории, ныне принадлежащей России. В этой богатой лесами земле никого до Готов не было, а они осваивали её на протяжении сорока столетий.

 За четыре года Соловат Окай оттеснил Готов и стал заселять пустоши и лесные урочища Словенскими сотнями. Воины "Стоглавые"  стали первыми Росьскими поселенцами на "Зелёном доле" – Средне Русской равнине.

Проходя по Окскому полесью, Молоста узрел остров зелёной при Окской излучине и отпустил сотню с возами и бабами с детьми на обживание сего места.

Тут и начинается сказ про серебряную чашу.

Жолнином  Молоста сам назвал то место. Сторона сия не была занята никем. Торопко селил он своих людей. Приближалась лютая зима, а у воинства не было места для зимовки.

Сотнями высаживал Молоста казачень. Сирые, да беглые, от своего родного Индостана долго отвыкали. Прянули из своих житниц на холодную сторону – в Доюжиху – куда за сто лет до них ушло войско Ариойя Оседеня переселенца из Махараджстана.

Доюжихой кликали Южу. Туда хаживали за силой на подмогу, и не раз сила приходила. Водил силу всё тот же Ариой Оседень. Вольно жили Южанские казаки. Никому дань не платили и сами ни с кого мзды не спрашивали.

Доложихой назвали городок, поставленный Молостой на Оке напротив Жолнино. Вселил он там сорок сотен и с оставшимися девятью тысячами основал Нов-город Свейск на слиянии рек Оки и Волги.

"Толбской ведой" управлялся народ Росьский. "Четьи минеи" - "упанишады", истолкование дающие"Толбской веде" – исконно Росьское приятие "Истинно-Прави".
"Толбование" – свод правил для жития общинного, исходящий от учителей "Истинно-Прави".
 Толбоваться  суть, правдой окружась, стоять на истинно правом делании жития своего, не потворяя иномыслию и чужеродцев не допуская до себя.

Собираясь в далёкий путь, Молоста беду почувствовал и сказителя коляду Олонея пригласил в свой стан.
 - Дидо, поведай мне о дороге на Южу. Много ты с Южастинскими атаманами силов приложил. Возгласи, отче, стороною той моготно ль нам стоять?

Отвечая на столь труден вопрос, Олоней "помереча" сперва, ан и возгласи:

 - Идите с миром! Не подъимет на вас ни один Гот руку с мечом! Стольно селитеся! Честно живите! Не берите оброка ни с единого человека. Тогда и житие у вас "столоженное" станет.
 Братьев обретёте в пажити сей. Готы пришли совестно. Не крали у местного народа и вжилися. "Опалителями" стойте – "Огнещанами". Берите землю свободную и выжигайте лес для хлеборобного дела. А деньгой мы вас сопроводим.

Вещее сказал дед Олоней. Да и сам пошёл, в какой уж раз, с воинами поглядеть на "Зелёной дол", сродничков Южастинских проведовати.

Нодия и Дроля – первые две Южастинские девы, пришедшие с Арием Оседнем в "Зелёной дол" на вечное жительство.
 
С воинами печи сложили, вкруг печей стены возвели и зажили в тёплых хатах. В зиму подобрали все припасы и стало голодно. Через мучения пришлось вживаться в "Зелёном долу".

По весне напала на всех хворь – "Бледна немочь". Стоять на своех ногах не смогая, ходили в лес за дровами и варили полобу – кашу из проса с добавлением молочая, дабы силу восстановить. И встодеянно воскресли. Сто дён хворь не отпускала.

Медовое отвары пия непрестанно, силу пожиная, "водили живу" – собирали "толбованием" дух для "меркновенного сторожения" – очищения тела и души во избежание смерти.
"Коло Сварожьим" защитились от верной гибели.

Сопереживая им, в Индостане положили свои думы о них вещее старчество и, одолевая "бледное немочь", совокупно возвратили к жизни сомлевших болезных.

Против Молосты ни один Гот руки с мечом не поднял.
 
И дня не задерживаясь в пути, обойдя Оку и Волгу по обеим берегам, заселились Росьские страннички в "Зелёном долу", да и стали жить-поживать.

Коло Сварожьим обложася, выставили стражу и дённо и нощно ходили, кружа - сурожа, по землям для безопасного жития.
 
Пожити свои оберегая, стогны – стены стали возводить из белого камня вкруг городов и селищ. Камень тягали с бездн – из глыби земной.
 
Рыли могилки и ушли в низы подсточные – ниже водоносного слоя прокопались. Да и набреди на белое каменье! Столь его только в Индии брать можно было.
Да, не сподручно, однако. Глыбь велика, еси. Тягать сложно. Ан, надорвавшись, всё одно – вытянули! Бел игрист камень сложить в домы и крепости – загляденье!

Коло Сварожье помози. Воду беря, из недр Земное, думу держи. Соблюдая чистоту во всём, подавая милостыню страждущему люду, меречения ведовского не чуждайся. Иди за Коло Сварожьим смело и выведет оно тя в колею прямую.

Серебряной чашей Молоста пользовался для поминовения старцев - своех родителей. Свеем он был – колядой Мстовским - то-бишь ведуном по стезе Васудева. То Росьское ведовство истинно православянское. Правью и Славью торовато управляют ведуны Росьские из Вышнего Индостана – из Ирия.

Нельзя более никому верить, окромя их. Силу и мудрость через них Витоязи получали и Рось спасена через ту силу. Более Росьскому народу никто не помогает. Обратися в ину стезю духовную и – пропал!

Ведою только можно уберегаться от умопомрачения верованиями.

Серебро той чаши добыто в Алтайских горах. То было в "йугу" Одинова подвизания на Росе – когда сам Один Росью правил.

Серебра было  много. Его выплавляли из рудной смальцы – белого камня  с серебряной жилою. Жилу серебряну искали рудознатцы, а умельцы – кузнецы делячили: плавили, скобили, ковали и отливали жуковинье разное и деньгу.

Жуковинье серебряное и смарагдовое плавью совершали – возводили в серебро самоцветы с оплавлением края окружь камня.

Чаша у Молосты - вся в каменьях. Серебра под камнями не видно. И столь тяжела, что одной рукою не одолеешь, поднося её к устам полную сурьи.

Но Молосте не привыкать было. Одною руцею за чашу брался, другой – боронил, идя за сивенькою лошадкой, отпивая из чаши и воспевая при этом:
 - Зажигожи огнь триесветлое! Возгласивши и-имя твое!
 - Бодь! Тпру-у!

Догонять его было нельзя. Не догонишь. Широко шагая, он ещё и перепрыгивал через вывороченные комья земли, с коими не справилась борона.

Телом он яко вол, превелик зело. Силы жилистой, истинно богатырь. Коня ему не смогали подбирать и он пешим хаживал при воинстве. Бывало жалели его воины, ить стар он был, а сколь годов, не помнил. Сто восемнадесять лет сосчитывая, сбился и отступился считать. Но сказывали от Бхараты он, выходя, сто с тремя годами имел. Жития его более трёхсот лет от рождения.
 
Дружина у него столь же стара. Вековечил он с братьями Витоязями. Исходил все земли от Жёлтого моря до Млеченного – Белого. Жестоко был изранен и едва выходила его знахарка. Цельное лето, болея, вершил, одно, своё атаманско дело.
 
И Южинское его житие есть в "Конанге" – книге Южинских знатцев, житие коих никому не ведомо по причине сокрытности проживания. Тех знатцев никто не знавал, окромя оприченного сотника. Но кто тот сотник, поди-тко проведай.

Более ничего сказывать нельзя. Ждать надо.

Житие житием, но серебряной чашей всё и совершилось в одночасье. Выронил Молоста чашу из руки и покатилась она под гору в Боян ручеёк и встала на дно. Спустился Молоста к ручью и поднял чашу. Глянул в воду, а на дне – в мураве зелёной полость открылась, и водица в неё сбегает. Стал Молостушка на краю той полости во весь рост, да и провалился в ожерло сырое. Скользя по глине мокрой, долетел до дна и стал на нозие свое.

 Оглядися, да и возглаголь громогласно:
 - Народ добре! Спасайте мя!

Но о ту пору никого поблизости не было. Соглядатаи его – нукеры все наверьху, на горе стояли и не ведали о провалившемся скрозь землю атамане.
Только к вечору стали искать и, найдя отверстие подле ручья, окликнули Молосту, а он и отзовися:
 - Здеся я! Ждал! Но приходитё завтря! Ноне я спать хочу!

Таков был воевода. Смеховаться и шутковать любил.

Оттоле его доставали вожжами и силиться устали. Ан, он смехом их оговаривает:
 - Мало каши ели. Идитё поужинайтё. А мне старику и тут гоже сидети.

Но вызволили дедушку. Слов он более не молвил, окромя одного:
 - Молчите!

То место и ныне есть. В овраге на Малиновой гряде. Но как туда взойти – не ведает никто.

Чашу свою Молостушко в том месте и утеряй. Не нашлось тое чаши. А силу свою ведовскую вместе с чашей утратил добрыдень наш. Сомлел вскоре и преставился.
Житие его было страстное и сильное. Мощен был человече.

Память ему второго октября по новому стилю. Тщится он искати свою чашу и выходит, порою предутренней к Боян ручью.

Постойте у воды, тихо журчащей, и послушайте песню её. Но не испейте тое водицы. Зело горька она. Течь ей и течь в Оку, а с Окою – в Волгу.

Бояном ручей был назван о памятовании Молосты.