Один престранный случай

Поди попробуй в холода летать меж потолком и полом и верить байкам, что всегда стакан наполовину полон. Увы, мой личный самосуд от них едва ли станет легче: расклад иной, когда сосуд наполовину полон желчи.

И если в каждое окно глядит душевная измена, то остается лишь одно: бежать из дома, как из плена. Оставить вещи на местах, не трогать пыль на книжных полках, начать все с чистого листа, в котором будет больше толка... Звучит неплохо, но ко мне, пожалуй, малоприменимо: я слишком долго жил в огне, давясь от собственного дыма, ни от кого не ждал добра, ходил всегда мрачнее тучи — пустое дело.

Но вчера меня настиг престранный случай.

Буравя взглядом потолок, я прозябал в своей квартире. Зима — блистательный предлог, чтоб лечь в постель часа в четыре, и я, устав от незадач, ему последовал охотно... как вдруг услышал детский плач, стрелой врывающийся в окна.

Вообще, мне было все равно. Но, проклиная все на свете, я распахнул свое окно, впуская внутрь снежный ветер. Там, на скамье у входа в дом, забыв про слезы на ресницах, сидела девочка, с трудом дыша себе на рукавицы. Собачий холод... Я и сам уже был в шаге от простуды.

— Эй! Ну же, подними глаза! Чего ты плачешь? Ты откуда?
— Мы шли с друзьями на каток… Потом… потом играли в прятки… И все пустились наутек, а я осталась на площадке… Я их искала целый час… звала… А улица пустая! Простите… Я не знаю Вас… Я даже улицы не знаю!

Я хоть порядочно продрог, но слушал тихо и уныло ее бессвязный монолог.

— Понятно. Адрес не забыла?
— Стальная улица, дом пять, — шепнула девочка сквозь слезы.

Не близко, что еще сказать. К тому же в лютые морозы… Но, благо, здешние места мне были издавна знакомы, а потому я ждать не стал и сам отвел ее до дома. Пустое дело! Как и все, что называют «зовом сердца». Я просто вовремя просек, что ни к чему сидеть и греться, — вздохнул, оделся, взял ключи, за так отвел девчушку к маме.

Я шел домой уже в ночи, но, подойдя, увидел… пламя.

Пожар! Внизу стоял народ. Картина, жуткая до дрожи. Я было ринулся вперед, но дом был просто уничтожен: все было в копоти, в дыму — и да, никто не знал причины. И я смотрел, как режет тьму возможный миг моей кончины, смотрел в глаза своей беде...

Я хоть не очень суеверен, но после этого весь день хожу, брожу усталым зверем и размышляю о судьбе, о том, как люди ей ведомы… И как-то мне не по себе. Ведь я бы спал, оставшись дома.