Прощение

 Прощение ;


             Эмилия вышла замуж по расчёту. В 20 лет, родители, после долгих забот об устройстве судьбы дочери, подобрали подходящего кандидата в мужья - 38-ми летнего, преуспевающего замдиректора лакокрасочного завода. Эмилия приняла их решение, как само собой разумеющееся, ибо была молода и неопытна, и полагалась на них во всём. Свадьбу справили с размахом в кафе завода, куда было приглашено не меньше 200 человек незнакомых, но нужных мужу людей, и, не считая родителей, три ближайшие подружки Эмилии. С этого дня Эмилия и переехала жить в двухэтажный особняк Максима Юрьевича, где потекла её размеренная семейная жизнь. Максим, то ли из-за хорошего воспитания, или вообще из-за постоянной занятости, а, может, и из любви, относился к Эмилии очень заботливо, называл Милечкой, она ни в чём не знала отказа. Три раза в неделю к ним приходила помощница по хозяйству, готовить, она же и убирала дом. Специально нанятый шофёр отвозил Милю на занятия в университет, где подружки просто умирали от зависти лицезрея её наряды: песцовые, норковые и лисьи шубки, дорогие туалеты модных брендов.
На исходе второго года совместной жизни у них родилась дочь Эва, ещё через три Кора. Пришлось взять дополнительную няню. Через 10 лет руководство завода поменялось и директором стал Максим. Жизнь шла как по маслу без потрясений и неприятностей. Дочери превратились в прелестных красавиц, получая образование в Польше и Америке.

             К её 42-летию  Максим Юрьевич стал почётным пенсионером. И всё было бы идеально, на счету у них лежали приличные средства, были приобретены квартиры для дочерей, дом в Испании, но всё не бывает гладко и сладко, Максим стал всё чаще отказывать ей в интимной близости. На самом пике расцвета женской сексуальности, она оказалась в таком затруднительном положении. Тело не хотело мириться с действительностью. Как выйти из этого положения она не знала и поделилась своей проблемой с подругой Инкой, с которой они дружили чёрте знает сколько лет. Изрядно наклюкавшись коньяка и накурившись в дым, они взяли газету объявлений и занялись отбором претендентов. Подобрав несколько подходящих по возрасту кандидатур, они вырезали из газеты объявления и сложив их в шапку Инкиного мужа, перемешали. Достав наугад бумажку с телефоном, позвонив мужчине, назначили встречу, назвавшись для конспирации Мариной. - Ты пойдёшь со мной, - обратилась Миля к Инне, - вдруг там какой-нибудь маньяк. -Хорошо, я пойду вместе с тобой, если мэн будет подходящим, смоюсь по-английски. Сначала нужно привести тебя в порядок. Что это за хламида на тебе? Женщина должна быть сексуальной, Инка приволокла ей чёрное платье своей дочери, которое с большой натяжкой можно было назвать платьем. Скорее его можно было назвать длинной водолазкой. Кинув ей эротичные колготки и высокие черные сапоги выше колен, приказав всё это надеть, она побежала за бижутерией. - На первое свидание фиг его знает кто попадётся, если и убивать будет, на бижутерию не позарится. Нацепив на Милю стеклянные бусы и такие же серьги -древнего зодчества её бабушки, соорудив на голове подруги начёс "а-ля маленькая Вера", они вышли из дома.
 Платье всё время съезжало к подбородку и Миля замучилась его одергивать, но сексуальность важнее для первого свидания, решила она.
 
          Погоды стояли майские, смеркалось, но было довольно тепло. У входа в парк стоял и курил мужчина. Миля с Инной, спрятавшись за деревьями неподалёку, пристально рассматривали претендента. Стройный, кучерявый брюнет, облокотившись на ограду при входе в парк, явно нервничал. Он переминался с ноги на ногу и, видимо, уже собрался уходить. - Ну иди же, - подтолкнула Милю Инна. А то уйдёт. - Зря мы всё это задумали, но раз уж пришли, пошла, - и Миля, стараясь придать себе как можно больше сексуальности, двинулась на встречу приключению. - Подойдя к мужчине, она в нерешительности остановилась, уже готовая пуститься на попятную. - Вы Марина? - обратился он к ней. - К вам или в гостиницу? - В гостиницу. То что было дальше вспоминать без отвращения было просто невозможно. Затюрханный гостиничный номер, с доживающей последние дни, расшатанной мебелью. С кроватью, которая издавала скрежещущие рыки и мучительные всхлипы от малейшего движения. Затая дыхание, превозмогая приступ дурноты, Миля всё же залезла под отсыревшее и пахнущее навозом покрывало. Убогая обстановка явно не способствовала возбуждению. - Потушите свет. Она уже сильно тужила, что согласилась на эту авантюру. Мужчина потушил свет и, раздевшись, лег с ней рядом. Незнакомый, чужой запах отталкивал. Его губы настойчиво и властно впились ей в рот, а крепкие руки в грудь, мускулистое тело со всей силы навалилось сверху. Это не был секс, это не было изнасилование, - два механических робота, в поте лица, трудились над развязкой. Когда всё закончилось, оба закурили. Он, чтобы расслабиться, она, - чтобы забыться от отвращения к самой себе. - Марин, ты где работаешь, я мог бы заскочить к тебе на днях. Она назвала какой-то отдалённый магазин, прекрасно зная, что никогда больше с ним не увидится. Одевшись, она вызвала такси, зная что час уже поздний и Инка, наверняка, спит, поехала домой.
 
            Максим сидел на кухне, тупо уставившись в телевизор, и делал вид что пьёт чай. - У тебя вид подзаборной шлюхи. Где ты была?  Миля налила в бокал минералки, чтобы запить отвращение от свидания, стараясь не встречаться глазами с мужем. - От тебя за версту несёт мужиком. Экзотики захотела? И он со всего размаха ударил её в лицо, так что она опустилась от боли на пол.

           Напустив полную ванну горячей воды и вылив в неё флакон пены для ванн, намазавшись с ног до головы гелем для душа, Эмилия отмокала от адюльтера. Щека горела, глаз заплыл, моральное состояние было удручающим. Завернувшись в банный халат, она прошла в спальню, кровать была пуста, Максим впервые за 22 года не захотел с ней ложиться в постель, но это только вызвало в ней вздох облегчения, видеть его сейчас было бы невыносимо. Вернувшись на кухню, запив 2 таблетки успокаивающего персена водой, она отправилась спать.

            Молчание и пренебрежение мужа ещё больше засасывало её в болото страстей: мужчины сменялись как листки календаря, она не помнила их лиц, всё слилось в какой-то круговорот безликих тел, отрабатывая изощрённые желания тела, и оставляя после себя пустоту и ощущение мерзости. С мужем теперь они почти не виделись, живя каждый своей жизнью. Как-то направляясь домой после работы, она поймала случайную попутку. Назвала адрес, и заболтавшись с Инкой по мобильному, не сразу сообразила, что город остался где-то позади и они давно уже едут по просёлочной дороге, направляясь к лесу. На её настоятельные просьбы выпустить её, водитель не реагировал, заблокировав двери.
Загнав машину глубже в лес, водитель, открыв дверцу, за волосы выволок её наружу. В руках у него был метровый железный прут, обхватив Эмилию сзади со спины, он рывком бросил её на землю. Как только она хотела подняться,он бил её прутом и с каждым ударом, смеялся каким-то нечеловеческим смехом. Каждый удар и каждый её крик, вызывал у него невообразимое удовольствие.  Всю ночь он бил, смеялся и насиловал её. Это был не человек, страшный зверь рвал её тело. Она потеряла счёт времени, казалось эти пытки никогда не кончатся.
Ударив напоследок так, что у неё хряснули все ребра, он видимо решил, что добил её окончательно и, довольно ощерившись, уехал. Но этого она уже не видела... 

          Очнулась она, когда день уже подходил к полудню. Сильно болела и гудела голова, она хотела потрогать рану на голове, тело не повиновалось ей, руки не слушались, сделав усилие, она попробовала прикоснуться к лицу, но наткнулась на сплошную кровавую корку. Волосы слиплись от крови. И кровь была повсюду, она лежала в луже крови. Сесть она не смогла, только лежала и тихо стонала от боли, мечтая только о том, чтобы её мучения скорее закончились.

 
           Солнце уже клонилось к зениту, Михаил Игнатьевич ехал на велосипеде в соседний посёлок к матери. С ним увязался пёс по кличке Бант, из-за белого пятна в виде бантика на груди, он всегда сопровождал хозяина. Вдруг пёс повёл себя как-то странно, он заскулил и бросился в заросли орешника. -Бантик, ко мне. Собака вернулась скуля, и став двумя лапами на раму и заглянув в глаза хозяину, опять побежала в чащу, к орешнику.  - Может, птица какая, - подумал Михаил, или заяц, и оставив велосипед, пошёл вслед за собакой. На полянке лежала голая женщина в луже крови. От увиденного Михаилу стало нехорошо. Пытаясь вызвать скорую, он набирал неотложку, но связь была недоступна. Доехав до заправки на шоссе, Михаил вызвал скорую.

           Эмилия очнулась в больнице. К руке была подключена капельная система. Она безучастно водила глазами по белому потолку и высоким оштукатуренным стенам и не понимала где она и что с ней. К ней вроде бы вернулось сознание, и, вместе с тем, какое-то тупое безразличие, она не могла вспомнить ни своё имя, ни кто она. Сплошная чистая пустота внутри, когда ты ничего не знаешь, и тишина, внутренняя тишина, как будто внутри выключили все звуки и это давало какое-то успокоение и отрешенность от мира. Она смотрела на свои забинтованные руки и ноги, и не чувствовала ничего, ни боли, ни ран. Она закрыла глаза и провалилась в эту успокаивающую тишину.

          Уже 2 дня Миля не ночевала дома. Такого за ней никогда не случалось. - Трётся, у какого- нибудь очередного ебаришки, - с брезгливостью подумал Максим. Но когда она не вернулась и на третий день, он заволновался: какая-никакая, но она мать его детей. К тому же, они прожили в любви и согласии не один десяток лет, и пусть всё у них нет больше ничего, но она не чужой ему человек. Он лгал сам себе, зная, что она дорога ему, и даже такая грязная и опустившаяся. Дорога, как никто в мире. Засев за телефон, Максим стал обзванивать подруг Мили, морги и больницы. Наконец, в одной из больниц ему сказали, что, два дня назад, привезли женщину по описанию очень похожую на его жену.

            Он приходил к ней каждый день, но его не пускали. Наконец настал день, когда её перевели из палаты интенсивной терапии в палату, куда пускают посетителей. Она спала, он сидел и смотрел на её жёлтое истощенное лицо, с чёрно-синюшными отметинами, завязанную обритую голову, тонкую шейку, выглядывающую из байкового больничного халата, перебитые руки в царапинах и ссадинах, лежащие поверх одеяла, и его пронзила как молния мысль, что он простил ей всё, как только увидел её. Простил ей все эти грязные гулянки, всех её мужчин. Только бы она жила, он отдал бы свою жизнь, кровь, всё за неё. Пусть делает что хочет, только не умирает.
 

            Она смотрела на него откуда-то из своего мира, не узнавая, отрешённо и равнодушно. - Доктор, она вспомнит своих родных? - заискивающе трогая за рукав лечащего врача, с надеждой спросил Максим. - Не могу вам дать никаких гарантий, травмы очень опасные, мы сделали всё что могли. Только время покажет, ну и хороший уход конечно.

            - Милечка, если бы ты знала, как я тебя люблю, я люблю каждый волосок на твоей головке, каждую ресничку твоих глаз. Я буду любить тебя всегда, даже если от тебя останется всего лишь один твой запах. Он нежно целовал её волосы, заботливо поправляя тёплый палантин на её плечах. Стояла щедрая на все огненные краски, мягкая осень. Они шли по усыпанному пряной листвой парку. ...
 - Запах, пожухлых листьев, - осенний аромат прелой листвы, - как я люблю этот запах... Максим... и... тебя... и... наших девочек... - Эмилия, поднеся желтый кленовый лист к лицу, сквозь узорные прожилки, глядела на солнце, отняв его от лица и улыбнувшись, она с любовью и нежностью посмотрела на мужа...
Тамара Гвердцители – По Небу Босиком