Не в своей тарелке

Известно, что устойчивое выражение «не в своей тарелке» возникло как неудачная калька с французского. Еще в XVIII веке бытовала у них фраза «Ne pas etre dans son assiette», которая относилась к осадке корабля в воде. Означала она «быть в неправильном положении». Во французском даже образовался собственный фразеологизм со значением «быть в нестабильном состоянии». Дело в том, что французское assiette – это не только состояние, но еще и «тарелка», и даже в первую очередь «предмет посуды», чем все прочие значения. Считается, что русский переводчик, вероятно воспринял эту фразу как идиоматическое выражение, которое должно быть передано буквально. Так в нашем языке появилось это нелепое сочетание «быть не в своей тарелке», то есть не в свойственных, непривычных условиях.
Когда это выражение только входило в русскоязычный обиход, его синтаксическая структура была свободнее и подвижнее. Так, у Долгорукого в «Капище моего сердца» читаем «...бедная Нелюбова попала в самую несчастную тарелку, из которой и я уже вытащить ее не могу» (Долгорукий, с. 234).
В статье А.А. Фукс («Казанские губернские ведомости», 1844, № 2) – о встрече с Пушкиным: «Мы все сели в гостиной. Ты знаешь, что я не могу похвалиться ни ловкостью, ни любезностью, особенно при первом знакомстве, и потому долго не могла придти в свою тарелку» (Русск. Старина 1899, май, с. 259).
Тут, видимо, следует предположить, что фразеологизм пошел в народ вовсе не из-за квалификации первого перевода. В российской аристократической среде того периода французский был даже более распространён, чем русский, и люди, употреблявшие такие нелепицы, скорее, ими бравировали, чем не понимали казуса. Глядя на приведенные выше примеры, становится очевидным, что, заменив французскую «тарелку» омонимом «положение» фразы становятся совершенно адекватными. Так что, это скорее было неким щегольством в двуязычной среде, знаком для своих, игрой слов и не более. Сегодня положение изменилось: фраза живет, но ее происхождение уже вызывает вопросы и требует специального изучения.
Но поговорить я хотел не об этом.
Само слово «тарелка» в русском языке – искалеченный иностранец. Почему искалеченный? В старинных документах часто можно увидеть иное его написание: «талерка» или «талерь». То же относится к украинскому «талiр», чешскому talir, богарскому «талерка». Считается, что в русскую речь слово попало через польское посредничество – talerz, а восходит к немецкому Teller – «блюдо», которое, в свою очередь, имеет латинские корни.
Затем произошла метатеза (перестановка слогов), и слово, обзаведясь уменьшительным суффиксом, приобрело современный вид.
Во всей этой истории мое внимание привлек всего лишь один штрих – как легко мы отказываемся от исконных корней в угоду моде на все иностранное. А какое же слово использовалось до этого? Очевидно «плошка». Сегодня оно имеет простонародный и даже анахронический окрас, но прислушаемся к его корню. Что он означает, «плохая»? Нет, всего лишь «плоская», то есть «плошка» – это низкая, плоская, неглубокая посудина. Одно время слово даже писалось «площка» (древнерусское «площки» – мн. ч. «жировые светильники»), и связь с «плоскостью» в этой грамматике более ощутима.
И вот эта «плоская посудина» совершенно спокойно чувствует себя в английском plate, немецком Platte, испанском el plato, норвежском plate, и пр. и пр. В русском этот «латинский» корень пророс, например, в слове «плато».
Исконный славянский аналог дал более богатое наследие. Это и «плоскость», и «пласт» (пластом, по-пластунски, плашмя), и «пластина», и «пластинка», и «площадь», и «площадка». Кстати, этимологи спорят, что, возможно, эти слова не однокоренные, а последние два восходят к греческому platys – «широкий». По моему мнению, разница невелика.
Из всех славянских народов только словенцы, говоря о столовой посуде, продолжают говорить plosco (плошка), оставаясь «в своей тарелке».