V. Следы оживших в памяти примет. Венок сонетов

1.

До юности безумный перегон
Окончен, позади остались школа,
Нарывы, мерзкий запах ихтиола,
Прощальный вальс и заводной чарльстон,
Потом – с друзьями первый самогон,
Закуска – килька пряного посола,
Транзисторная рижская «Спидо;ла»1,
Лазоревый рассветный небосклон.
Экзамены, там было не до смеха,
Не стал я студиозусом Физтеха2 –
И ладно, универ Петрозаводский
Мне близким стал, родной его физфак
Запомнил я, как помню каждый шаг
По Пробной или нашей Вытегорской3.


2.

По Пробной или нашей Вытегорской
И после, резко сокращая путь,
Я бегал, чтобы к другу заглянуть,
А то и по привычке репортёрской
За парой строк в газете комсомольской,
На радио сюжетик пропихнуть, –
Мне нравилось писать о чём-нибудь,
Заметку завершая фразой броской.

И всё же журналистом я не стал,
Оттачивать же слов живых кристалл
Старался я с прилежностью конторской.

Пускай с годами стало меньше сил –
Я помню, как когда-то колесил
По нищей Зареке Петрозаводской.


3.

По нищей Зареке Петрозаводской,
По многим, где когда-то был, местам
Я памятью скольжу – и тут и там
В далёких странах, в местности заморской –
Везде в своей привычке крохоборской
Присматриваюсь к разным городам,
Париж то будь, Ашдод иль Амстердам,
В норвежских шхерах и в земле чухонской
Я вижу то заветный перекрёсток,
Где бегал я, тогда ещё подросток,
Знакомый мостик, узенький балкон,
То чью-то тень за выцветшей портьерой,
Мелькнувшую зачем-то в полдень серый
Под памятный церковный перезвон.


4.

Под памятный церковный перезвон,
Под марши всесоюзных демонстраций,
Под шабаш продолжительных оваций,
Под мощный рёв толпы со всех сторон,
Под Левитана гневный баритон,
Под сотни ежедневных публикаций,
Призывов зычных к единенью наций,
Чтоб всех врачей-космополитов – вон,
Родители вдруг стали кровопийцы,
Им кто-то крикнул вслед: врачи-убийцы!
Но миновало всё, как страшный сон,
Сдох в одночасье таракан усатый –
Под перезвон церковный жутковатый,
Тогда ещё он не был запрещён.


5.

Тогда ещё он не был запрещён –
На Рождество, а может быть, на Пасху4
Я шёл и был подобен вертопраху,
Но вдруг услышал колокольный звон.

Он над Ростовом плыл со всех сторон,
Вселяя в душу трепетную ласку,
И мир вокруг похожим стал на сказку,
И в этот странный мир я был влюблён.

Я слышал этот звон колоколов,
Его мне описать не хватит слов –
То были чудеса земли ростовской.

Я с детства помню те же голоса,
Но эти звоны, эти чудеса
Свершали на земле финно-угорской.


6.

Свершали на земле финно-угорской,
В краях, где непролазные леса,
Герои не такие чудеса.
Вот Илмаринен5. В кузнице чухонской
Он выковал такой предмет неброский,
Для счастья мельню, – лишь за полчаса
Карелы наполняли туеса
Счастливой долей – как в земле заморской.

И я любил о счастье размышлять,
Когда ложился в мягкую кровать,
Расставшись на ночь с курточкой матросской.
Я твёрдо знал, что счастье – просто жить,
Учиться в школе, время проводить
В компании дворовой бузотёрской.


7.

В компании дворовой бузотёрской
Немалое я время проводил,
Не смешиваясь с группой заводил
И не якшаясь с братией фрондёрской, –
Как парень из семейки прокурорской,
Который без стесненья матом крыл
Всех, кто его родителям не мил, –
Ну просто обыватель пошехонский.

Мы бегали послушать хор в соборе,
А с Сашкой Переплесниным на домре
В одном кружке играли – в унисон,
Гоняли после школы по району,
Носили что попало – по сезону,
Не жалуясь на скудный рацион.


8.

Не жалуясь на скудный рацион,
Я грыз с усердьем точные науки;
Всё прочее – лишь снадобье от скуки:
«Скорей, Нисета, выйди на балкон!»6
Луна, как свежевымытый плафон,
Пытается на звёздном воляпюке
Нашёптывать неслышимые звуки,
И стал понятней мировой закон,
Связавший накрепко число и мысль,
Но я не знал пока, в чём суть и смысл
Воздействия на разум строк бесценных,
Посеявших, как видно, семена –
Давно, в те непростые времена
Полуголодных лет послевоенных.


9.

Полуголодных лет послевоенных
Убогий, но привычно скудный быт:
Нас стригли наголо – от вшей и гнид,
И в школах мы учились – многосменных;

Подчас на фотографиях семейных
У всех вполне достойный грустный вид,
Но часто нет отца – отец убит,
Все как один в рубахах бумазейных;

У Зайцевой7 был первый КВН,
В аптеке8 нам давал гематоген
Провизор – из запасов сокровенных;

А утречком, умывшись кое-как,
Бежали на уроки – натощак –
Под рокот репродукторов настенных.


10.

Под рокот репродукторов настенных,
Включённых в сеть и по ночам, и днём,
Внушали нам, что мы на ять живём,
Ещё из новостей первостепенных
Нам ясно было, сколько благ бесценных
На нас прольётся золотым дождём –
Под руководством партии с вождём,
Ночей не спящим в бдениях бессменных.

И этот трёп, и эту болтовню
Мы слушали по сотне раз на дню,
Давным-давно привыкнув к дребедени,
И, выстояв с утра в очередях
За хлебом из Канады9, второпях
Глотали магазинные пельмени.


11.

Глотали магазинные пельмени,
Которые варили общим комом –
Подчас с навечно влипшим в них картоном, –
Росло и крепло наше поколенье,
Кого-то посещало вдохновенье,
Иные расползались по райкомам,
Шпана привыкла странствовать по зонам,
А прочие взбирались на ступени:
Двор, школа, медицинский институт –
Возможностей хватало там и тут,
А кто-то стал звездой телеэкрана.
Мы пели Галича, Высоцкого, с Булатом
Гуляли по Ордынкам и Арбатам
И смело пили воду из-под крана.


12.

И смело пили воду из-под крана,
И после бани прыгали в сугроб,
Не знал пощады пакостный микроб,
В мгновенье ока заживала рана,
Не ведали, что есть марихуана,
Зато читали много – и взахлёб,
Любили брать в столовой эскалоп,
И слушали Дассена и Монтана –
Так жили мы в стране, где славят труд,
Но непрерывно и безбожно врут;
Не знали, что дурман самообмана
Нас поглотил на долгие года,
Но честь и верность – это навсегда,
Цитировали вслух «Два капитана».


13.

Цитировали вслух «Два капитана»,
Жюль Верна зачитали аж до дыр,
Без Пронина10 не бегали в сортир,
Пока ещё не знали «Котлована»11,
Читать «Декамерона» было рано
И труден был божественный Шекспир,
Порою брались за «Войну и мир» –
Но как-то спорадически, спонтанно.
Читали в школе Горьковскую «Мать»
(Попробуй только «Мать» не прочитать!
Тут не спасут ни насморк, ни мигрени).
Читали вволю разной чепухи,
И даже Льва Ошанина стихи,
И много прочей разной мутотени.


14.

И много прочей разной мутотени
Живёт в воспоминаньях давних лет –
Следы оживших в памяти примет
Мелькают, как расплывчатые тени.
Я думаю об этом феномене,
Пытаясь в прошлом отыскать предмет –
Хотя бы колченогий табурет –
Как некий символ прошлых достижений.

Я помню стол на кухне, табуретки,
Кота-мурлыку, канарейку в клетке,
Мясные щи, кастрюлю макарон,
Потом – за чаем долгие беседы,
А в них все наши радости и беды –
До юности безумный перегон.


V. МАГИСТРАЛ

До юности безумный перегон
По Пробной или нашей Вытегорской,
По нищей Зареке Петрозаводской
Под памятный церковный перезвон –

Тогда ещё он не был запрещён –
Свершали на земле финно-угорской
В компании дворовой бузотёрской,
Не жалуясь на скудный рацион

Полуголодных лет послевоенных, –
Под рокот репродукторов настенных
Глотали магазинные пельмени,

И смело пили воду из-под крана,
Цитировали вслух «Два капитана»
И много прочей разной мутотени.


ПРИМЕЧАНИЯ

1) «Спи;дола» (латыш. Sp;dola – сияющая) – торговая марка советских портативных транзисторных радиоприёмников, выпускавшихся с 1960 г. до начала 1990-х гг. рижским заводом ВЭФ. В народном произношении было принято ставить ударение на втором слоге.

2) Физтех – МФТИ, Московский физико-технический институт.

3) 4-го мая 1962 года решением Петрозаводского городского Совета депутатов трудящихся улица Вытегорская переименована в улицу Правды.

4) Аллюзия на начальные строки стихотворения «Император» (1928) Владимира Маяковского:

             Помню –
                то ли пасха,
             то ли –
                рождество…

5) Илмаринен – герой карело-финского эпоса «Калевала», по требованию старухи  Лоухи, хозяйки Похъёлы, выковал мельницу Сампо, являвшуюся источником счастья и благополучия.

6) Аллюзия на «Серенаду Дон Жуана» (слова Алексея Толстого, музыка Петра Чайковского).

7) В квартире моей одноклассницы Лиды Зайцевой появился первый в нашем дворе телевизор «КВН-49» с линзой.

8) Аптека на пр. Урицкого (теперь Александра Невского), дом 11, где мы покупали плитки гематогена, существует и в нынешние времена.

9) В период тотального дефицита 60-70-х годов вновь появились карточки (талоны) на продукты. Помню длиннющие очереди за вкуснейшим белым хлебом из канадской (!) муки.

10) Майор Иван Николаевич Пронин – персонаж детективных произведений писателя Льва Овалова, романами и рассказами которого зачитывались миллионы советских людей на протяжении десятков лет.

11) «Котлован» – антиутопическая повесть Андрея Платонова, написанная в 1930 году; социальная притча, философский гротеск, жёсткая сатира на СССР времён первой пятилетки. Впервые опубликована в СССР в 1987 году.