Единство душ

Она ворвалась в журналистику, словно ветер в распахнутое окно. Словно свежий  морской ветер, как когда то  обдал меня  солеными брызгами, как только я открыл иллюминатор  в своем кубрике. Шум волн  ласкал слух, это наш корабль разрезал морскую гладь, прокладывая себе вперед путь.  И, все это вперемежку с голубым бездонным небом, которое переливалось солнечным светом. Я так подумал  о ней. Юная, светловолосая, с ямочками на щеках, с веселым прищуром глаз, алыми, сочны  губами, которые манили к себе – она поразила меня  еще светом своей души, и милой наивностью.  Ее голос ласкал слух.  Влюбился ли я в нее?  Более того, я видел в ее образе ангела, который вошел в человеческую плоть, сбросив крылья. Ее стиль письма был легким и свежим, как морской ветер. Меня поражала ее манера подачи материала. Ее логика была одухотворенной, вроде как бы по земному, но с пафосом каким то, мажором. Прозаические строчки пели—ее легко было читать. 
Я был дежурным по номеру, вычитывал материалы, вносил стилистические правки по своему усмотрению, высматривал блох грамматических --  все, как положено, чтобы выдать на гора хорошую газету для читателя.  Перед отправкой в типографию, как положено, зашел к редактору для утверждения номера. Пробежав по полосам стремительным взглядом, он  сделал замечание – “Слишком много Русаковой, тебя вон, в двойном экземпляре, а ее занат-то.  И, я придумал ей псевдоним – Цветкова – роза, фиалка, нарцис, подснежник, все названия цветов ей подходили.  Я читал ей Пушкина  --“Ната, Ната, я страдаю…. “.  И она смеялась своим грудным голосом и отвечала—“ Вы меня смущаете, Сергей”.
Русакова была одна в номере, Цветковых две –ее реакция –“Сергей, я так вам нравлюсь?  “ Меня просто восхищала ее юность. Она была моим идеалом, который я себе нарисовал еще в своей юности.
Гуменюк, так звали мы редактора, без фамильярдности, с любовью и уважением,  как старшего по возрасту и профессионализму. Он обьединил всех членов редакции в одну семью. И он отец, царь, бог среди нас.  По его совету я придумал псевдомим  Наташе, и всегда с восхищением читал -- Наталья Цветкова.  Более духовно нас обьединил его юбилей – тридцать лет совместной  жизни…   Мы были в его доме—в дом приглашают желанных гостей, для него мы были таковыми  -- маленький штрих душевных отношений. 
Мы все думали, что она поступит на журфак, но она ушла с редакции чуть ли не со слезами на глазах.  Мы все недоумевали.  Это был разрыв с любимым человеком и большая депрессия.
В журналистику она больше не вернулась.  Это время больших возможностей, конец девяностых, деловой бизнес, манил словно водоворот, он втягивал в себя всех, кто имел  жилку предпринимательства. Она вошла в него как бизнес-вумен. Легко и изящно. Мы не теряли связь, созванивались, чертовски были рады слышать друг друга.  Она пригласила меня в гости, и я летел с одного конца города на другой с томительным ожиданием увидеть ее, спустя два года . Ее мопс, обнюхал меня, и принял за своего, мама,   радушно приветствовала, и сказала—“ Много наслышана о вас, читала ваши статьи, нравится ваш стиль, впрочем, она спешила на  электричку, уезжала на дачу.  И у двери, когда мы остались на мгновение одни, сказала, --“ Наташа очень ранима, будьте ей просто другом”.
Мы пили кофе, вели беседу обо всем,а мопс, все крутился у моих ног, пытаясь представить их в виде своей дамы .Смеялись над его выходкой, не заметили как за окном зажглись ночные фонари.
--“ Вам ехать, Сергей, далеко, оставайтесь, ведь завтра выходной”.--   сказала она, когда я предпринял попытку уйти.  Мой дом пуст, семья в другом городе, и я остался.  Мы были в одной комнате из двух, почти рядом друг с другом.  Она рассказывала о своей любви, тоске по мужу.  Между нами была стена, которую я не мог преодолеть.  Мы не спали ночь, а все говорили.  А утром, когда я стоял у порога, она поцеловала меня нежно в щеку ,и сказала,--“ Cпасибо тебе, Сережа, за все – вот за это моя душа любит твою”.