Так же тихо...

Он натуру имел утончённую
И за словом в карман не лез,
В век, где понятие упрощённое
О морали, не шёл с ней вразрез.

Точку зрения имел отличную
От стандартной, диктуемой вслух,
Был он в массе из серости личностью,
Непереносимой на дух!

И он злился, играя желваками,
Молча глядя сквозь мысли свои,
На ту жизнь, где вдруг стали собаками
Те, кто раньше считались людьми.

Наблюдал, только изредка вздрагивал,
Как вставал с ног на голову мир,
Как по плацу бежали вышагивать,
За еду, из соседних квартир.

Припев:
И, сходя с ума в личном фарватере,
Проклиная весь мир, что не мил,
В глиняном, всё что мог смешать, кратере,
Пил он тихо под треск своих жил...
И, сходя с ума в личном фарватере,
Проклиная весь мир, что не мил,
В глиняном, всё что мог смешать, кратере,
Пил он тихо под треск своих жил...


За наглейшею ложью из каменных
И надменных, он, уст наблюдал,
Возвращению краснознаменных,
С болью в сердце, негодовал.

Повсеместному хамству и глупости,
Не умению "ни что" и "ни кем",
Жадности, воровству и скупости,
Обмана прозрачности схем,

Улюлюканью разной похабщине,
Становлению из грязи князей,
Как на койках больничных ржавчине,
Так нулю перспектив для детей

И увязшим в быту родным своим,
Пившим кровь, то и дело, ему,
И тому, что не ценен и не любИм...
Предавал он значение всему.

Припев:
И, сходя с ума в личном фарватере,
Проклиная весь мир, что не мил,
Спился тихо он, к чёртовой матери,
И ушёл так же тихо как жил...
И, сходя с ума в личном фарватере,
Проклиная весь мир, что не мил,
Спился тихо он, к чёртовой матери,
И ушёл так же тихо как жил...