Исповедь

 Отчебучь мне чечётку, Никитка.
   Иль "цыганочку" с выходом вдарь.
   Уж не спится мне в ваших кибитках
   И душа уже просится в даль.
      Эх, гитара цыганского строя,
      На клочки ты мне душу не рви,
      А коль сердце и душу открою,
      Ты вопросами их не трави.
   Вы, ромалэ, как сродные братья.
   Так скажите, за что на Земле
   Вот такое лихое проклятье
   Было небом предписано мне?
      Вроде я и не тать, не разбойник.
      Кистеня отродясь не держал.
      Но столкнул меня батя-покойник
      Как пустую породу в отвал.
   Всё в судьбе было, вроде бы, ясно.
   Жизнь расписана милой роднёй.
   Уж такая картиночка маслом,
   Что не думай ни ночью, ни днём.
      Всё спокойно, как днём на погосте,
      Все работают, вертятся, жрут.
      Но родня, словно редкие гости,
      Прозевала мальчишеский бунт.
   Взбунтовался послушный ребёнок.
   Надоело по струнке ходить.
   Из гнезда полетевший орлёнок
   В военлёты сумел поступить.
      И отец мой, не выдержав бунта,
      Отказался меня признавать.
      А мне слышалось с неба как-будто:
     "Исполать тебе, жизнь! Исполать!"
   Эх! Что было, то было! Всё было!
   Вот в дисбате два года за то,
   Что старлею на танцах дал в рыло.
   Очутился тотчас за бортом.
      После службы Донбасс под землёю.
      Приоделся, в Сибирь убежал.
      Там узнал – батя умер весною,
      Не простив. Мне как в сердце кинжал.
   И с тех пор как Агасфер проклятый
   Я мотаюсь, что флаг на ветру,
   Словно в трудном походе солдаты
   Я невесть где проснусь поутру.
      Мыл с суровой, бывалой артелью
      Золотишко на Яне-реке,
      Ночевал и в монашеской келье,
      И в горах на холодном песке.
   Там на прииске, сдав золотишко,
   В тайном доме я травку курил.
   В кабаке прОпил всё, даже с лишком.
   А ночью кто-то бродягу убил.
      На меня мужики указали
      И пришлось мне бежать втихаря.
      Кабы не были б нервы из стали,
      Мне б не бросить у вас якоря.
  Мне без паники справили паспорт.
  Переждал, просидел в тайнике.
   А грибник, перепуганный насмерть,
   Обнаружил останки в тайге.
      Все решили, что дикие звери
      "Поработали" тут надо мной.
      Снова в жизни открылись все двери
      И шагай по дороге любой.
     
 
  
    Я два года стоял на заводе
   За огромным сверлильным станком.
   И на пасеке был пчеловодом,
   Подлечился целебным медком.
      Вот уж год как я в таборе вашем
      Притулился и сердцем прирос.
      На год стал я мудрее и старше,
      Но стоит предо мною вопрос.
   Знаю я, что не в этой сторонке
   Пропоют надо мной "Упокой..."
   Жизни нить оборвётся, где тонко...
   Но вот где это? В крае каком?
      С вами мне так легко и свободно,
      Только чую усталым нутром:
      Очень скоро я ночью холодной
      Затеряюсь в потоке мирском.
   Или вот. Вопреки Божьей воле,
   Чтоб не маяться как Вечный Жид,
   Я однажды, не выдержав боле,
   Совершаю во сне суицид.
      Вот хоронят меня у дороги
      И никто не заплачет навзрыд...
      Просыпаюсь! И просятся ноги
      В те места, где я буду зарыт.
   Вот расстанусь я с вашей кибиткой,
   Затеряюсь средь многих людей.
   Вспоминай, как не раз мы, Никитка,
   Угоняли чужих лошадей.
      Как их гнали по чистому полю
      И водили напиться к реке,
      А сердца колотились невольно,
      Когда ржали они вдалеке.
   Поутру, зацепившись за гриву,
   Без седла, без сапог, босиком
   Мы топтали колхозную ниву,
   Чтобы всё повторить вечерком.
      Я ещё не готов к покаянью
      И совсем не уверен и в том,
      Что когда-нибудь я утром ранним
      Повстречаюсь с Иисусом Христом.
      Но надеюсь на это! Надеюсь!
   Неужели душа так черна?
   И я Божьей свечой не согреюсь,
   Что к спасенью нам, людям, дана?
      И когда та надежда свершится,
      Может быть я уйду в монастырь.
      Буду денно и нощно молиться
      На коленях, протёртых до дыр.
   Будут так кровоточить колени,
   Будет страшен и жалок мой вид.
   От моих неустанных молений
   Он греховную жизнь мне простит.
      Я узнаю: откроется дверца,
      Покачнётся алтарь золотой.
      В этот миг успокоится сердце
      И, прощённый, уйду в мир иной.
   А пока отчебучь мне чечётку,
   Иль "цыганочку" лихо спляши.
   Принесёт Мариула нам водку,
   Уж я выпью тогда от души
      За здоровье цыган и цыганок,
      Что пригрели, спасли от беды.
      И уйду я от вас спозаранок,
      И сожгу за собою мосты.