Листая томик Евтушенко

ЛИСТАЯ ТОМИК ЕВТУШЕНКО
                «Уходят люди — их не возвратить,
                их тайные миры не возродить.
                И каждый раз мне хочется опять
                от  этой невозвратности кричать…»   
               
Томик Евтушенко с полки сегодня сняла.
«Граждане, послушайте меня…»
Он издан в  89-ом,
Звездой сверкнувшем, веке 20 -ом.
Как же долго, на миг показалось,
Вместе с книгой и я спала!
Книга  куплена  в 91-м,
Всем россиянам известном,
РЕВОЛЮЦИОННОМ  году,
В году, открывшем начало
«раздрая»,
Разноса,
Распада страны,
Носящей  название странное,
Аббревиатурное
Для школьников нынешних - СССР
На календаре 17-ый, год 21 века.
Вчера посчитала, что  шутка -
1 апреля - день дурака -
А сегодня - душевная пытка:
ЕВТУШЕНКО не стало,
Поэта всей нашей планеты,
Российского, прежде всего.

Он не был космополитом,
Россию всем сердцем любил,
Это правда, последние годы
Евтушенко в Америке жил,
Но, как предок его когда-то,
Мечтал чрез Берингов тоннель,
Соединить два континента
Мечтал всегда, но не успел...
Это он обращался к потомкам,
«Граждане, послушайте меня...»
И слушали жадно - не каждый -
Правду - матку — не в бровь, а в  глаз!
От его замирали мы смелости:
Кто  мог ещё так  же сказать:
«Страх гласности — от ужаса невластности
удерживать захапанную власть
 и только при посредстве сладкогласности
по-ханжески кормить сограждан всласть»?

Ещё мы  не знали такого поэта,
В программах школьных не звучал,
Ещё для нас был Маяковский как агитатор и горлан.
Но в «самиздате» Евтушенко
Уже свой век опережал.
В школе не «проходили»,
Он в школе «прошёл» мимо нас.
И  что  бы  тогда мы сделали?
Подростками были тогда.
И потом… приучали веками
Нас покорно слушать и слушаться,
Мы  - по крови — законопослушные...
И сейчас, среди нас, смельчаков не найдёшь,
Вся надежда — на сильных и смелых -
На молодость! На молодёжь!
Для тех, кто мыслит  «непричёсанно»,
Как будто слишком,
Кто будто сам додумался и знает:
«Причёсанная мысль — уже мыслишка».
И может быть, они подумают о бабушках,
«К любой из них во сне приходит девочка,
Которая когда-то на заре, скакала,
как ненайденная денежка...»
Которой эту «денежку
с усмешкой в старость сунули,
как будто в полный крошками, карман»
 
Мало было таких, кто бы  смог возражать,
Если  свыше дана была власть!
Но умел  возражать Евтушенко,
Это он говорил о нас:
Превратились в «солдат резолюции»,
Соблюдая послушно инструкции…
И сегодня обидно и больно,
Сознавать, что невольно иль вольно -
Ну и что, что ворчим недовольно -
Мы сами сделали выбор:
Над собою, вполне по закону -
Обошлись в этот раз без флагов -
Водрузили, как над рейхстагом,
Знамя новое - новую власть.
Но уже понимает каждый:
Время прошлое, как под копирку,
Повторяется  здесь и  сейчас.
Вы только послушайте, вдумайтесь,
Год 1957-ой: « ...неблизко время  торжества,
но в слове большинства — бессилье,
и сила — в слове меньшинства»!

Его «Монолог послезавтрашнего человека»
Мы сегодня читаем с замираньем в груди,
И с трудом выдыхаем:  Как? Когда написал?
В прошлый век? А поточнее  если? В 72-ом.
Но в этом году родился мой сын!
А сыну уже за сорок!
И почему даже не «завтрашний», а «послезавтрашний»  человек»?
Он  раздвигал временное пространство
И  будто «просвечивал» будущий век.
Сгруппировал все возникшие партии
В  «несусветный дикий  Вавилон».
Хоть прошёл с той поры и достаточный срок,
Как грибы, размножаются партии…
И дичает, наглеет и всё расширяется
 Он, тот самый,
Многопартийный «дикий Вавилон»!
Назвал поэт политику  «профессией от дьявола»:
Что партии «чёрт выдумал - у чёрта вкус дурной».
Ну и  что тут поделаешь - прав он!
Качай головой — не качай...
Быть «в партии народа» поэт предпочитал!

Может, читали, ещё в 80-х
Предсказал  «послезавтрашний» человек»?
( тут полное ваше право — соглашаться с ним или нет):
«Все с компьютерами — жулики цифирные,
Перестроившийся вор — квалифицированней…»
И вот вам картина нашего дня -
Идеальный  оттиск  вчерашнего:
В Думе  множество тех, кто хотел иметь власть,
Кто мечтал от налогов уйти,
Сохранить бизнес свой — он законный сейчас,
Переписанный на родных.
Вор по сути своей, и хохочет он  всласть:
Получил-таки, гад, охранную грамоту.

Слова Евтушенко снова
Рефреном врезаются в души:
«А вы останетесь собой,
Когда раздрай и разнобой?…»
Он сам отвечает за многих, за нас,
Голос поэта я слышу:
Да, вы останетесь собой
Пред напирающей толпой,
Только себя утвердите.
Но случается так, что себя утверждая,
Разрушается сам человек:
«Не самоутверждайся.
 Пропадёт,
подточенный тщеславием твой гений,
и жажда мелких самоутверждений
лишь к саморазрушенью приведёт».

В эти  дни, и не  раз, прозвучали слова,
Принимаем мы их как наказ:
«Достойно, главное, достойно
Любые встретить времена...
Когда эпоха то застойна,
 то взбаламучена она.
И если всё переломалось,
как невозможно предрешить,
скажи себе такую малость:
« И это надо пережить!»

Он  допотопство  ненавидел,
И ханжество не переносил,
И равнодушных, и бездушных
Собою будто бы гасил.
Он доверял «не тлению, а вспышкам»,
Он говорил — и будто бы скалой
Впечатались в наш мозг слова:
«Так больше жить нельзя!»
И он «шептал  в провидческом восторге:
«Пора расформалиниться, пора...»
Он говорил о сути человека:
Подобно лому должен стержень стать,
Что черенки лопат приходится менять,
Вот лом  нельзя  сломать!
И тут же  он предупреждал, на случай всякий,
Неважно, кто ты есть , слепой иль зрячий.
Но  если  лом влюблён,
Повержен может быть иглой!
И  ложь он ненавидел больше даже,
Чем немоту:
«Нам врать негоже,
неудобно,
сейчас, когда, как никогда...».
И эту истину, как всё, что он сказал,
Мы принимаем аксиомой :
«Не надо говорить неправду детям,
не надо их в неправде убеждать,
не надо уверять их, что на свете
лишь тишь да гладь да божья благодать...»
И продолжает так, как учит собственных детей:
«Учить не надо верить их тому,
чему уже давно не верим сами.»

Он заявлял, как будто всему миру:
ему «ни в чём не надо половины»!
«Мне - дай всё небо! Землю всю положь!….
Я не хочу ни половины счастья,
ни половины горя не хочу!
Хочу лишь половину той подушки,
где бережно прижатое к щеке,
беспомощной звездой, звездой падучей,
кольцо мерцает на твоей руке..

Не нужна поэту  посмертная слава,
Если  при жизни  ославлен стихами.
И  в бессмертном союзе  музыки с лирой
 Жизнь  продолжается в  песенной лирике.
Евтушенко поют у костра под гитару,
В нестареющем вальсе  кружатся пары -
«Вальс о вальсе» звучит, поёт Кристалинская  Майя.
И в фильмах герои настроят гитару -
Вновь песня о друге звучит.
И вот уже песня с грустинкой о друге,
Летит, чтоб сказать, как другу он нужен,
Как друг его старый нуждается в нём.
И лёгкий  перебор гитарных струн
Ласкает слух и в круг свой приглашает.
Оставьте дела и прислушайтесь, вслушайтесь:
Музыка, ритмика, лирика,
Чувственная, истово — нежная,
Речитативом  вполголоса завораживает,
Словно шёлком любви обволакивает.
В музыку слов, как в озеро тёплое,
Окунитесь, поэта слушая.
Тихим плеском волны набегающей
Он  любимую  словно укачивает,
Колыбельную,
баюкая, нашёптывает:
«Прости меня - слышишь?
люби меня — слышишь? -
хотя бы во сне,
хотя бы во сне!
Любимая, спи…
Мы на шаре земном,
свирепо летящем, грозящем взорваться, -
и надо обняться,
чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться -
сорваться вдвоём.
Любимая, спи…
и я тебе - шёпотом,
потом — полушёпотом,
потом уже молча:
«Любимая, спи...»
И  услышав  любимой признание,
Миру сказанное полушёпотом,
Кто-то  в огромном летящем пространстве
Вдруг отчаянно сердцем  поймёт,
Как дорога ему эта женщина,
Калачиком спящая, от него отстранённая,
Любимая женщина.
И кто-то  на ушко,  чтоб только успеть,
Нежно прошепчет:
- Любимая, спи...»

А где-то в  уютном скверике
Кто-то поднимет лёгкую,
Ветром небрежно сброшенную,
Словно пуховую,
Серёжку ольховую,
Пыльцой желтоватой наполненную.
И всплыли неожиданно в памяти строки,
Когда-то  прочитанные или услышанные,
О серёжке  пыльцовой, ольховой,   
Что на теплой ладони поэта,
«словно живая, дрожит».
И эта серёжка ольховая, как  Рэя Брэдбери бабочка,
Как мотылёк  Цветаевой,
Может однажды, случайно,
Этот  хрупкий мир изменить:
«Но сдунешь её -  всё окажется в мире не так,
и, видимо, жизнь
не такая уж вещь пустяковая….
Серёжка ольховая
выше любого пророчества.
Тот станет другим,
кто тихонько её разломил»
Задавали вопрос  поэту:
Что такое интимная лирика?
И я тоже не знаю, смогу ли ответить,
На вопрос об интимной лирике.
«...Может это стихи про шуршанье берёз
и про женские плечи под ливнями»?
Но когда говорит о войне Евтушенко,
О судьбах людей, их детей,
Он принимает её как самое личное,
А потому для него это  и есть интимная лирика.
Звучат по миру, гремят оркестры,
Планете задан вопрос один:
«Хотят ли русские войны?»
Я  так  бы хотела,  чтоб вся планета
Ответила хором: НЕТ!!!Не хотят!
Устала Земля от войн и пожарищ -
Никому не нужна война.
Но войны  идут —
В точках траурных школьный  глобус -
Войны  идут… И война — это бизнес.
Ничего  личного, господа, —
Бизнес — война, а война — это бизнес,
Надёжный бизнес во все времена…
Страны -  в разрухе, гибнут народы,
Но тратят и тратят на войны бюджет!
Но пока не слышит РОССИЯ
Хором сказанное  странами: НЕТ!
Где-то в Нью Йорке  заседает ООН.
Вопросы войны, безопасности мира
Ставятся на сессии ООН.
Итог заседания — резолюция,
В духе ООН, предсказуемая,
Клеймом припечатанная, надуманная:
Во всём  виновата Россия!
Только Россия, русские!
Они виноваты во всём.
Бессилие, злость и обида:
Что вы творите, господа представители?
На вас шоры надеты, что ли?
А в ушах — чтоб русских не слышать -  беруши?
Россия  не виновата! 
Но как  доказать им, глухим и зашоренным,
Представителям стран, что в  НАТО?
Что чушь и неправда  это -
России война не нужна!
И слышать — не слышат,
И видеть — не видят,
Ведь  их не коснулась беда…

Но ещё в году 61-ом,
Когда   мир восхищался Гагариным,
Он планете всей  рассказал,
Что видел из космоса маленькую,
Такую беззащитную и маленькую,
Как глобус школьника, планету Земля,
Что голубела в потоке мироздания.
И в этом году мир узнал про овраг
Под крестьянским названием -«БАБИЙ ЯР»,
Что под Киевом славным, урочище.
В нём  расстрелянных, землёй засыпанных
Десятки тысяч неповинных младенцев, стариков,
гражданских и военнопленных,
Евреев, русских, украинцев и цыган -
Десятки тысяч.
Доносятся как будто из военного,
Пожарищами опалённого,
Далёкого, кровавого 41-года,
Крики и стоны  погребённых заживо,
И стоит в ушах детский плач...
«Над Бабьим Яром шелест диких трав,
Деревья смотрят грозно, по - судейски.
Всё молча здесь кричит, и, шапку сняв,
я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный крик
над тысячами тысяч погребённых.
Я — каждый здесь расстрелянный старик,
Я — каждый здесь расстрелянный ребёнок».

А «Сватовство»?
Кто смог  до конца его прочитать?
Выделяя слова,
Со строки на строку -
Приближаясь к концу?
Спускаясь по лестнице, словно...
Тогда вы знаете, каков он, ком,
Что в горле застревает болью!
Не вытолкнуть, не проглотить…
И слёзы душат…
Я тоже когда-то пыталась — не раз --
Прочесть «Сватовство» детям в классе,
Чтобы ребята мои не черствели душой,
Чтоб представить могли
Каждой стрункой души,
Как прощались навек, уходили на фронт,
Вновь увидеться не надеясь:
«… Как он мыл её ноги —
по пальчику,
по ноготочку!
Как ранетки лодыжек
в ладонях дрожащих катал!
Как он мыл её!
Будто свою же, ещё не рождённую дочку,
Чьим отцом после собственной гибели
 будущей стал!»
Так на фронт провожали  любимых!
Прочитать до конца я никак  не могла -
Хоть была тренировка дома -
И читали дети вместо меня...
И видела слёзы в глазах у девчат,
Опускали юноши взоры.
Так написать мог  великий поэт,
Евтушенко.
Поэт настоящий, русский!

С  тоской и горечью сказал о матери,
О самой близкой, ушедшей навсегда.
Зарубкой  в  памяти для всех живущих,
Впечатаны его слова:
«Уходят матери от нас,
уходят потихонечку,
на цыпочках…
Уходят матери от нас не сразу,
нет, -
нам это только кажется,
что сразу.
Они уходят медленно и странно,
шагами маленькими,
по ступеням лет».

Он когда-то  мечтал — и сбылось, что сказал:
«Я останусь не только стихами...»
И вот уже «люди — друзья — человеки»,
О которых писал, за которых страдал,
На цитаты  его разобрали:
«Смири гордыню — то есть гордым будь»,
«Будь при деньгах  свободен, словно нищий,
 не будь без денег нищим никогда!»
«Удава не меняйте на удава —
 придушит всё равно кольцом тугим...»
«Не добивайся счастья быть любимым, -
умей любить, когда ты нелюбим»….

«Вхрупывайся в радость как в редиску!»
Так сочно и вкусно когда-то сказал!
И хочу я  продолжить, сохранив его ритм:
И если радость  постучалась к вам,
Не рассуждай: впускать иль не впускать,
Впускай — и  радостно  живи
С собой в ладах, и ею,  радостью,
Ты  искренне делись!

Он Россию любил, вот об этом и речь,
И желал он в России  остаться навечно:
Он остаться хотел  не в чужой стороне —
А в родных клеверах затеряться.
«В  нашей русской земле, на тихом холме...»
Под зелёным пологом русским,
Чтоб смотреть, наслаждаясь, даже потом...
Как плывут облака над Россией,
Шелестят как деревья по-русски листвой,
И как птицы щебечут по-русски...
Для России он жил, для России он пел -
Был он частью России, он ею остался!
Я напомню вам строки, что  звучат завещанием -
Постарайтесь запомнить, друзья:

« Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня...
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог….
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я».