Песня из горящей избы

Слово гостя закон – да тропа испокон
уводила сторонкой.
Тонкой стрункой
да льдистою кромкой
звенело – не тронь.
Весть несли мне вороны –
да черной кружились воронкой
Над твоей головой,
пока ты заносил ладонь
Над руслами речи –
круты берега,
дол - извилист
Да туманами тает таёжная тайна над ним.
И поет из тумана
надломленным голосом
Финист: «Нам с тобою всю жизнь
суждено оставаться одним».
Весть стара как весна –
да только про то ль она
Что старанием
да старением –
под венец?
Русской бабе в горящую избу тропа проторена –
Я ль не дочь этих троп –
и лиха ли беда – конец?
В той горящей избе
на широких скамьях сосновых
Отродясь тебе мягко стелено,
саван вышит.
А стоит та изба
на птичьих правах-основах
Да передом к лесу,
да всякого зверя выше.
В волчьей чаще
собраны на заре, черны 
Да копчены
над красным калёным углом – корни.
И мне ведома сила их – тех, что наречены
Верным именем – нет преданней
и покорней.
Здесь, где вход,
видишь: Род–коренья,
Я тебе заварю один –
в самую темную ночь.
И стихийного языческого творенья
Пар поднимется над котлом.
Толочь,
Толочь,
Истолковывать их
и настаивать на своём
Времени,
да варить их
в своём соку: ни одно увечье
Не оставит у вечности нас,
пока мы этот вечер пьем.
Видишь – Веда развешена –
да над самой,
над самой печью.
На дожде и на росах,
на березовом соке
– да на самой крови
Замешана
и по тонким сосудам разлита.
Я тебя опою –
закрывай глаза и плыви, плыви
Противосолонь себя самого,
Сам себе – орбита.
От века до века,
до всякого человека
сопряжена
Пряхой небесною нить:
мой шелк да с твоею шерстью. 
Сколь ни была бы искусна-искушена,
Сколь бы ни был скальдом,
соколом,
сколом,
сакральной вестью.
Ничего не знаю –
только то и пою, что мне даждь ты.
Что мне дождь ты,
что один,
что меняешь обличья.
Но изба и под ливнем горит.
В одной речи дважды
Искупаю себя
да пою на два голоса песни птичьи:
И несется упрямая упряжь –
да все коренные
И за бытом забытую быль за собой влекут.
В стойле – родные,
в споре да вскоре – иные. 
Только знай – останавливай на скаку.