Последняя станция

Стены двигаются, трескаются, сжимаются, копья, спины, руки, стрелы ломаются, печати ставят приказчики на чело и запястья, получите, чего желаете, и будет вам счастье.

Мои глаза не смотрят на забитые людьми улицы, мои глаза - пришитые ножами-нитями пуговицы, люди мчатся сквозь мир тусклыми тенями. Не остается путей к последнему отступлению. Нам остаётся только кружиться в безумном танце, ожидая полнуночного поезда на последней из существующих станций.

И за нами у Бога - штук двести сбитых порогов, кто-то хочет к Христу за пазуху, кто-то хочет с Христом в дорогу. Видишь в пол-слепых глаза, слышишь в пол-глухих уха, за плечами смеется леди в черном - странная старуха. И она же девчонка с густою русой косой, размахнется и станет тебе навеки родной.

Навидался, натешился, надышался - пора, стынет чайник на холоде, чай разливай, сестра. Твои кости брошены - дубль "шесть" выпал намертво три раза подряд, значит празднество заказано правильно. Понеслась душа то ли в рай, то ли ещё куда, сверкая пятками, не разбирая путей, забыв о тормозах - и так до круга девятого.

На воротах ни единой души, заходи куда хочешь, стражники отсыпаются целую вечность до следующей ночи. Ад как ад - тот же город, всё те же столпотворения, и всё так же не остаётся путей к отступлению. Лабиринт переходов, подземок и бесконечных эскалаторов, в которых мы вечно блуждаем, распыляясь на самые мелкие атомы. Без мечты и без цели, в бессмысленном танце, с тщетной жаждою на искупление, которое пребудет с тобой на последней из существующих станций...

...Девчонка косу останавливает в паре вздохов от твоего сердца, вынимает пачку сигарет, устало закуривает, затягивается, прищурив глаза, как в заброшенном детстве. Обнажённые нервы. Видна каждая вена на бледно-розовой коже, дым клубится за радужкой, едва ли её что-то встревожит. Улыбается краешком губ, смотрит пристально, будто где-то за твоей спиной вдруг увидела истину.

Не ворота - калитка, совсем незаметная, обвитая плющом да хмелем. За ветками седой старик-ключник, в прошлом - отрекшийся апостол, улыбается деткам, имен своих не помнящим, но помнящих взрывы снарядов среди ночи расстрелянной первым взорванным летом. Перекрученным временем детей бросило оземь. Семя в поле разбросано, только поле не вспахано. Старый ключник, проживший две тысячи осеней, всех ведёт сквозь небесную просинь.

Ты крадёшься за ними, надеючись рай увидеть своими глазами. Но то ли с ними что-то неправильно, то ли ты заплутал между снами. За калиткою только туман да ветки. И где-то там на небе детки кушают котлетки, а тебе не дают, а ты и не просишь. Губу закусил до крови, глухо стонешь. Понимаешь: здесь не ходит поезд «Рай — Земля — Рай» каждые полчаса с остановками по требованию, здесь самому нужно искать в тумане одну-единственную, заветную, ту самую, на которой ты сможешь забыться в священном танце, отдавшись во власть метанойи, последнюю из существующих райских станций...