Палач

По батареям сушились пелёнки, а на гладильной доске - ползунки, в комнатке ванной висят распашонки, тем украшая декоры стены. Утром, разбудит будильник настырный, да завопит ненакормленный кот, по чердакам и по крышам он бродит, только под утро --голодным придёт. Вскоре, в холодных, растянутых тапках, встанет отец по скрипучим полам, в синем трико, все колени в заплатках, чай нацедил в непромытый стакан. Сальце нарезано ломтиком мелким и аппетитно вдыхало духан, щедрый паёк завернув недоетым был помещён под потёртый наган.  Звуки по радио музыки громкой оповестили надёжность вождей, маршем, оркестром, приветствием долгим, перекликались с достигших стезей. И календарь отрывной лист отдавший упомянул как обычно восход, в точных расчётах значенье принявший, вслух дочитал, что сегодня всех ждёт. Форму наглаженной молча из шкафа с вешалки снял и надел, как всегда, облик серьёзный годами принявший, не изменился, лишь твёрже рука! Прямо фуражку оправил кокардой, ровно разгладил отличий значки, верный ТТ свой наглядно заправил и натянул с голенищ сапоги. Спали детишки уткнувшись в подушки, славные, милые дочки, сыны!, у изголовья расставил игрушки, чмокнув жену закурил по пути. Двери подъездные им распахнулись и выпускали служаку опять, лужи под инеем утренним вскрылись, солнца лучи не привыкли их ждать. Воздух бодрил и подстёгивал песней, с ветром насвистывал давний куплет, стало загадочней и интересней в лицах прохожих, несущих ответ. Важно смотрелась казённая форма, блеск отражался у многих девчат!, взгляды ловя с кобуры наградного, гордо спешил заступая в наряд. В мокрой брусчатке стуча каблуками, честь отдавая впускают стрелка', стены Лубянки заведомо знали, кто по-хозяйски вершил те дела. Вот прикурилась в руке папироса, по коридорам пройдёт офицер, двери толкая заходит без спроса, в карцерах тёмных, без всяких манер. Переминался от ауры жуткой, честь козыряя смурной постовой и наслаждаясь свободной минуткой, тот офицер лишь кивнул, как немой. Стены хлопки и шумы поглащали и не давали протечки наверх, слышали, как приговор зачитали, запоминая наверное всех. Громко часы отбивали минуты и коридорные скрипы дверей оповещали смертельные путы, насмерть замученных с долгих ночей. Кадровой выправкой тот отличался и хладнокровно вершил приговор, в правильном выборе - не сомневался!, не зачиная о том разговор. Властью доверенный, горд тем заслугам, с энтузиазмом исполнит приказ, перед присягой, непонятый другом ...., счастлив женой, где отцом стал ни раз. Нет таких сил, что от казни излечат, что сам примерит - нет таких кар!, нервы железные часто подлечит общей путёвкой оплаченных Гагр. В грязной, разорванной в боли одежде, трупы навалены в бункер сырой, те, что служили с погонами прежде!, где  принимали решительный бой. Сорваны знаки отличия, звёзды!, ленты лампасов пошли на костёр, стали отважные выглядеть слёзно!, перенимая под стражей позор. Лица страдально отравлены горем!, перемещаясь в простреленный мозг!, стонет душа и пронизана воем!, хлещет ручьями кровищей борозд. Молча, за городом их побросают, рядом как многих, бездомных собак, капли слезины по ним не уронят!, не дожидаясь с помойки бродяг.
Службу закончив минута в минуту, передавая в дежурку расчёт, табель исписан работой кому-то, в папку убрался тугой переплёт.
Дома - встречают детишки с улыбкой и поцелует как прежде жена, день позабылся с мучением, пыткой!, в роли безмерной заботы отца.