Прощай, учитель...

Его нам прислали недавно:
худой невысокий старик,
в платок безразмерный исправно
трубил, как и наш трудовик.

Смотрел из-под стёкол угрюмо
отёчными веками глаз,
в коричневом, вечно, костюме –
восьмой не любил его класс.


Своим подростковым сознаньем
как лист для черчения бел,
терпеть я не мог ни заданий,
ни троек его не терпел.

Чертёж без помарок едва ли
не пыткой считал над людьми,
швырял я, в сердцах, «план детали»,
а он говорил: «Подними!»


Лишь дверь отворилась украдкой,
сосед мой «О-го!» протянул,
баском гоготнула камчатка,
чертёжник свалился на стул.

Помятый пиджак несусветный
не высший заслуживал балл  –
учитель, всем было заметно,
в честь праздника сильно поддал.


О чём не напишут газеты –
о страшном пути к лагерям –
в канун дня великой Победы
впервые рассказывал нам.

Под рёв орудийного грома
метались пожаров огни,
войной и судьбой по-живому
прочерчены были те дни.


Горела броня, как лучина,
катился неспешный рассказ,
седеющий плакал мужчина,
что друга из танка не спас.

Кольцо прорывая с боями,
контужен, бывал и в плену –
за тихими крылась словами
обида за нашу страну.


В концлагере раненым зверем
он выжил – поверить могу –
майор-особист не поверил,
червонец впаял как врагу.

«На всех-то решёток не хватит,
где ленинский ваш идеал?» –
уставившись в точку на парте,
он словно журнал проверял.


Беспечные мамины дети,
мешая с восторгом испуг,
молчали серьёзно, как эти
портреты великих вокруг.

Надрывно, осипшей гортанью
на выход поднял сотни ног
последний в графе расписанья
учителю данный звонок. 


Учебники-годы листая,
его не видала с тех пор
ребячья весёлая стая,
слетевшая шумно во двор.

Донёс, видно, кто-то из взрослых,
назначили тётку взамен:
холёную, статную – после
нелепо отвисших колен.


Болтали, за пьянку уволен
чертёжник, былой офицер:
чему он научит нас в школе,
какой он подаст нам пример?..