Зачем же вы кормите публику, Фрау?

Зачем же вы кормите публику, Фрау? В соборе толпа и на нас уже смотрят.
Для всех не секрет, что мы с вами - не пара. Вы - в браке, обвенчан и я не сегодня.
Люблю? Ну, к чему вы о чувствах, не надо. Чтоб встать к алтарю, не пылая, как факел,
того, что папаша невесты богатый, с излишеством хватит такому бедняге.
Да что вы вцепились в меня, может статься, расскажут жене, она носит под сердцем
дитя, будет плакать, а ей волноваться нельзя - запретили эмоции с сексом.
Я помню, конечно, я помню всё, Ирма, но так рисковать... Неоправданно очень.
Живу не в мансарде, продал все картины и дома, как бюргер, ночую все ночи.
Как жизнь повернула!.. Я - бедный художник женился на страшненькой дочке банкира.
И вы - не в накладе теперь, между прочим. Из голой натурщицы - к мужу в квартиру.
Для вас староват? С этим можно смириться за роскошь, которую возраст подарит.
Вдовой, может, станете. Мне скоро тридцать. Художник... Которого мир не узнает.
А помните, Ирма, как ливни струились промокшей весной по обшарпанной крыше?
Сидели без денег одни в целом мире в надежде, что Боже нас всё же услышит.
Дарили друг другу себя до предела, в неистовой страсти сплетаясь телами.
А помнишь, беременеть как не хотела, вопила, что роды - предел испытаний.
А я ведь просил... Как бы выжили? Знаешь, я думал, что вырастут крылья от счастья.
Мечтал эмигрировать. Вместе. Товарищ помочь обещал... Но - пришлось распрощаться.
Нет, милая. Ты вдруг пропала из вида. Ни слуха, ни духа и адреса - тоже.
А я, обезумев, больницы Берлина подряд обходил, все надежды ничтожа...
Что ты мне суёшь? Фотоснимок какой-то. Ребёнок на нём, белокурый, похожий
на, в детстве, меня, да, я вижу, постой-ка... Наш сын? Ирма, как ты могла? О, мой Боже!
Зачем? Потому что тебе было трудно, ты думала, что ничего не сумею?
Давай-ка на улицу выйдем, тут людно. Плевать, что все смотрят...
я Богу не верю.