La Llorona

Трещат сухие поленья, политые керосином.
Рыжий свет пляшет по лицам, разглаживая морщины.
Я боюсь, все скоро заметят, что от меня пахнет тиной.

А мне бы погреться еще. Всего ничего погреться
В подвижном кругу костра. Как в обруче детства.
Картошка в золе. Немножко. Мне некуда деться.

Просушить отсыревшее. - Проваливай подобру-поздорову.
Ноги заледенели. Подол бы только. - Ни слова.
Руки смирились - шарят в зарослях болиголова.

Котомка. Фонарь. Готово. А ливень безбожно хлещет,
Толкает между лопаток и побивает плечи.
Ни о чем, кроме воды водяных, не может быть речи.

Липнут к холодному лбу черные пряди.
Горло мне обвивают. Я во вдовьем наряде.
Та же тяжесть в ладонях, в затылке, во взгляде.

Всякая нитка промокнет, сколько б ни вилась.
Травы бессильны корнями в полость и гнилость.
Шаг по такой земле ввергает в немилость.

Каждый след - наперсток с водой, копыто водицы,
Выступившая сукровица - не напиться и не умыться.
Но вброд по русальему руслу проковылять сгодится.

Нуждой, и бедой, и по пояс в реке худой,
Как мои запястья. Меня затопляет водой.
Фонарь как аквариум с пламенем рыбки золотой.

Я чёрное платье плакальщицы до пепельного сносила.
В башмаки зачерпнула водорослей да ила.
Дети мои родные, неужели я вас сгубила?

Ни ночью с огнем, ни в реке с фонарем. Торопливо
Я целовала устья и молилась заливу.
Безответно. Лишь рыбы трутся о щиколотки молчаливо.