Картридж

«Картриджу каюк…» - криофил Кузьма Курякин кисло ковырял клавиши, клал куцые квадратики к комоду, кривясь, кусал кургузые козелки. «Конец! - крякнул, катнув кадыком, клацнул кнопкой. – Комиксу «Коряги» - кирдык!  Край корячиться – книжные кирпичи клепать». Ковыляя, качнул колченогую кушетку копчиком. «Кстати, красочки купил,…как бы кинуть кусочек». Корябая кривыми когтями, колупнул клешнёй коленвал. Картридж крутнулся, квакнув, коснулся клеенчатой крышки. Комната курилась коричневатым кружевом краски. Комары крались, колотя крапчатыми крылышками. «Капут, крокозяблы!» - кричал Кузьма, кидаясь клетчатыми китайскими кальсонами. Кисея колера картинно курчавилась, кроя  Клавкины коленки, кружку кефира, кактус, кустик календулы, капроновые колготки. «Кошмар какой-то», - Курякин крестился, копируя коронный крик козодоя, который, казалось, кинется к крохотной кухне, каскадом катясь к канализационному колодцу.
«Каждой капле – коробочку!» - кропотливо кропил колесики Кузьма Курякин, краснея. Картридж корчился, кроясь какой-то канцерогенной крошкой, косячил, как контуженный. «Краплёная колода – кидалово кругом», - кипел криофил. «Куды краску кидаешь?» - клеймила Кузьму Клавка, кося карими калиматорами. Креативность крепчала, картридж конвульсивно клевал конусом. «Как клиента кантуешь, ку-клукс-клановец курочакский?! Корифеи компьютера картриджи качают», - компрометировала криофила коварная Клавка. «Короче. Кончай куриц коптить», - Кузьма, каменея, кидал  конструкторам картриджа колючие калиброванные комплименты.
«Криз коммуникабельности. Конфронтирует», - комментировала  Клавка. Курякин колесил кварталами, кантуя купленный копир, костерил компьютерный клан крепкими куплетами; клиренс курса катастрофически колебался. Козырёк кирпичной крыши крошечной кандейки кренился каплями. «Колдуйте, керосинщики!» - Курякин кинул  картонную коробку компьютерщикам. «Клёво», - копирайтеры «Компак-комка» кровожадно кинулись к клиенту. «Колись, кофейник! Как комбайн колбасил, кувалдой?» «Креативно», - каялся Курякин. «Кошелёк куцый кажется?» - критично коснулся кредитоспособности  клиента кейс-контроллер. «Куды крестьянину куролесить? Кровопийцы», - Курякин кинул купюры кудлатому карлику, ковырявшему  кариес кончиком карандаша.
…Кулер кипел, коллекционный королевский кофе колебался кремовой корочкой, клубился колоритными колечками. Контролировать кайф казалось кощунством. «Козырями кроете», - кротко кашлянул Кузьма. «Кидай кости, корефан», - коренастый кудесник  катил красное кресло-качалку  к коленям Курякина.
Канва кухонного консенсуса клонилась к кутежу. Конфеты, кукурузные калачики,  кагор, кислая клюква, квашеная капуста, консервированные кальмары, копчёные курдючки кенгуру!.. какое кулинарное крещендо! «Крышует кто-то конторку», - комплексовал Курякин .
Крупный каштановый кот, кончив когтить ковёр, косоглазо контролировал   кроссовки Курякина.  «Квазимодо кастрированный!» - копнул косматый комок Кузьма. Кот катапультировался. Компания казалась кустарной копией какой-то киношной комедии. «Каков кумар?!» - косноязычно кинул  Кудлатый  Курякину. Коллектив кулуарно курил кальян. «Крейзи», - корректно  кивнул Кузьма, коррелируя комплимент кошмарному концепту команды.
Кудлатый Калиостро, ковыряя клеммы кусачками, контркультурно крыл криворуких кулибиных. Кончив копаться, кликнул курсором, кинул Курякину клинопись казённого кадастра. Каркнул: «Картридж купишь! Косарь». «Квалификация какова?» - кольнул командира Кузьма. – «Козульский кулинарный колледж?». «Кхе…Калифорнийские компьютерные курсы. Кембридж кончил», - козырнул Кудлатый красными корочками. «Крут калым, корешок», - Кузьма красочно коснулся корней Кудлатого. Колебания кончились.  Кузьма Курякин качал  кованой крышкой кастрюли, как кастетом.  Кудлатый кожаными крагами кромсал киловаттный кабель. Кот, крикнув  концертным контральто, кривоногим канатаходцем курсировал карнизом каморки, кусал каблуки Курякина. Картина кисти Караваджо! Композиция  коллажа Кукрыниксов: «Камикадзе клиники Кащенко-Курчатова». Красота!
Кризис корпоративной культуры косил Кудлатого. «К конкурентам катись, косный кляузник!»  Кузьма кипятился: «Клептоманы! Кондоминиум квартирных клозетов!» Критиковал концепции Кудлатого: «Кому конфетти крошишь, конь карманный? Консерваторию кончил?  - куражился. - Картридж  - клёпанный, кресло – клоповник, коньяк – кислый, кот – крашеный!»  «Клевета!» - клялся, кашляя, Кудлатый, кутаясь кашемировым кашне. «Коклюш», - констатировал клиническую картину Кузьма. Кроме коклюща, Кудлатого крючила клаустрофобия. Корректируя комплекс  космонавта, Кудлатый крепился,  корпел, куроча компьютерные кишки  кондовым «Касперским».
«Комиссуют калеку Кудлатого, кинет копыта – кремируют. Когда картридж  крякнет, к кому  кинуться?» - казнился Кузьма. «Крыта карта, комиссар. Кажи ксиву к картриджу». Квакерские каноны  купировали кураж  Курякина.  «Кашель – кармический! Касторки купишь, калины, кураги, крапивы, крови козлиной - кропаешь кремлёвский коктейль Клеопатры…классный…» -  конфузился Кузьма, комкая кулаком копеечную кепку конченного клошара. «Колоссально! Комфорт клиентуры - кредо конторы», - каялся Кудлатый. Костюмированный концерт кончился контрастным  контрапунктом компромисса.
Кудлатый курил кубинский «Кэмэл». Коллеги-крючкотворы кололи квест.   Кот кушал краденую краковскую колбасу. Кузьма Курякин  куковал, карауля каракули коматозного картриджа, кланялся Кудлатому, кособоко колобродил, клеил  компанейскую кондукторшу крупной комплекции, катясь колобком, копытил кедами канавы.
…Криофил купался, как кит. Карикатурно колошматя  крабообразными конечностями, кроил кролем Качинский канал, кувыркался, круша кривогузых крякв,  карабкался каменистым косогором. Коченея,  культивировал  корейское кунг-фу.
«Кузьма!  Культурист комнатный! Каша киснет! Котлеты киевские», - конопатая Клавка капризно кривлялась, коротая  катавасию, кашеварила.  Карминный клубничный кисель крахмалил  костюм Клавкиного кавалера. «Комплектация китайская» - Кузьма Курякин кинул картридж к кровати, Клавка кокетливо качнула корпусом.   Камасутра крепчала…