Седая Ладога

И молчал остров, и возвышался над водной синевой зеленью леса. А над лесом красовался купол храма - небесно-голубого цвета. Небольшой катер медленно входил в бухту, описывая полукруг, чтобы причалить к пристани. У основания деревянного причала застыла маленькая церковь - как часовой на посту. Видимо, охраняла бухту. Мы выгружались на Валаам...

За пару дней до этого был Петербург, во всей его бесконечности. Бесконечна была Нева, несущая в себе мысли всех, кто молчал и глядел на неё. От Петра Великого до меня. Бесконечны были чайки, с их песнями, криками, всхлипами, стонами. Бесконечно было небо – Петербургское небо – необузданное, своевольное и никогда никому не покорившееся. А еще были бесконечные мысли, которые, словно дороги, связывали «тебя» и «тебя» - вчерашнего с завтрашним. Связывали того, кто молчит под петербургским небом и того, кто по колено в грязи, под дождем, продвигается в лесах Карелии. Наверное, любой путь должен вот так – измеряться не только количеством пройденных километров, но и количеством прочувствованного, продуманного. А чувств было много. И думать, как и всегда, было о чем. Может именно поэтому мы двигались на Валаам: я – в надежде оставить прошлое и обрести будущее, ребята – каждый за своим. В небольшом городе Сортавала, что на берегу Ладоги, мы жили в небольшом корабле, куда нас запустил капитан и ожидали возможности переправиться на острова Валаамского архипелага. Можно было петь по вечерам песни, варить на «газовке» кашу и плюхаться с борта судна в воду. Наверное, это наилучшее состояние в жизни, когда ты, отдаваясь более, чем полностью, получаешь бесконечно много в ответ. Ага, еще одна бесконечность…

Вот, катер причалил. На катер, такой маленький, со всех сторон внимательно глядели деревья, катер с высоты изучали птицы – центральный остров Валаамского архипелага встречал гостей.

По преданию, почти две тысячи лет назад Андрей Первозванный установил здесь крест. С тех пор эти земли не однажды сменили хозяев, история со всей, присущей ей, жестокостью, прошла по островам огнём и мечом. Не однажды монастырь отстраивали заново, не однажды - разрушали до основания. В годы советской власти здесь находился санаторий для инвалидов и ветеранов войны (или дом отдыха, или "умиральник" - это уж кому как нравится, тем более написано об этом - немерено и спорить об этом бесполезно). Сейчас тысячи туристов и паломников со всех концов не только России, но и мира приезжают на острова Валаамского архипелага, посетить монастырь, подивиться природе островов.

А дивиться есть чему. Тропинки, петляющие, словно ведущие в невиданное. И вот ты бежишь по ним, между высоченных деревьев, над тобой галдят птицы на всех языках мира. И неожиданно вырываешься на побережье озера… Вода, словно живая – дышит, набрасывается на валуны с чувственностью изголодавшегося любовника. И вновь дышит. И бесконечно далек тот берег – даже не угадывается. Он просто есть, где-то «там»… Гуляя по берегу озера, слушаешь волны. И Ладога беседует с тобой, рассказывает о многом. Нереальные ощущения и абсолютно физические. Пожалуй, это и есть состояние Бога в тебе - ни в каком храме такого не "поймаешь".

А Валаам в этом контексте – просто уникален. Обладая потрясающей, исключительно языческой энергетикой, он хранит на своей земле еще и один из главных монастырей России. Голубой купол – цвета неба, виден издалека. Иной вопрос, как монастырь справляется со своими обязанностями – хранить Бога в себе. Это не ко мне вопрос, это к религиоведам. А вот Ладога справляется со своими - потрясающе.

На самом деле, любое место подобного энергетического уровня – это как книга знаний, которая постигается тобой не путем чтения, но путем ощущений. Эти знания, абсолютно необъяснимые, пополняются на Байкале. Пополняются, когда ты блуждаешь в заповеднике красноярских «Столбов», когда чувствуешь ладонями тепло камней. Наверное, эти камни видели мамонтов, а может и сами – когда-то были мамонтами, а потом застыли, окаменели, и мы назвали их «Столбами». Это знание ты читаешь на песке, на побережье Черного моря. Здесь когда-то причалили первые греческие суда, а сейчас на рейде стоит корабль под знаменем твоей родины. Ты спускаешься в Аджимушкайские каменоломни, и подземелье начинает говорить с тобой. Говорить голосами солдат, стариков, женщин и детей, что спустились сюда и больше никогда не поднялись на поверхность, к солнцу. И чем больше в тебе этих знаний, тем ты – полнее. Живее.

А над Ладогой, тем временем – опять дождь. Хорошо, что палатка большая, есть «газовка» и мы не сидим без обеда. В промежутках, когда небу надоедает заливать землю водой, бродим и собираем ягоды. Слушаем птиц. Купаемся в ледяном озере. И нет людей счастливее, чем мы. Это потом нас будут вывозить с островов в трюме судна, вперемежку с вещами. На палубе не хватало места, зато весь трюм был в нашем распоряжении. Позже мы будем варить кофе и сидя в уютных креслах, рассказывать об этом хозяину квартиры, что приютит нас на несколько дней в Сортавала, по возвращению с Валаама. Это потом мы с подругой потратим последние сто рублей на кофе и будем полночи сидеть в Макдональдсе, где-то на окраине Петербурга, обсуждая все подряд, как и положено двум друзьям, которые видятся очень редко. Выйдя из Макдональдса, мы «поймали» дальнобойщика, который спустя сутки высадил нас на МКАДе. От Петербурга до Москвы водитель, оказавшийся в прошлом учителем истории, читал нам лекции о тяжелых боях в районах Великого Новгорода и Валдая, о блокаде Ленинграда и о битве за Москву. И кивками головы налево-направо обозначал нам: вот здесь стояла немецкая батарея, а вот там фашисты выжгли деревню… Необъяснимо-необычно это. И опять же, - учить должны не книги, учить должны ощущения и места – уже как кредо. Как установка на молодость, а может и на всю на жизнь.

Это будет чуть позже, а пока над Ладогой – дождь. А в палатке: на «газовке» греется котелок, а в блокнотик заносятся слова:

«…бездонная память Дикого Севера,
укутана зеленью мха и хвои...
Безумная Ладога, ты под птичье пение
укачиваешь корабли...

Вхожу в твои воды, а ты обнимаешь
как мать - заплутавшего сына...
Сгорая от холода, кожу сжигая
окунаюсь в жгучее, синее...»

(Май 2017-го…Михаил Чебунин)