Моя первая близость с боливийской женщиной

   Почему в последнее время мне стала так часто вспоминаться моя первая длительная командировка в такую малоприметную страну, коей является латиноамериканская Республика Боливия? 
   И давно ведь это было, и страна действительно не столь примечательная, и не возвращался я ни разу туда, в те далекие южноамериканские края…   
   А вот все чаще и чаще всплывают, как живые, те давно минувшие события. Простые, порой наивные, но, теперь почему-то кажущиеся более интересными, те картинки дикой природы, то залитые невыносимо палящим солнцем,  то оживленные обильными тропическими дождями. А главное встречи, встречи с самобытными, неординарными, непохожими ни на кого другого, людьми, порой суровыми, иногда
 величавыми, но всегда такими интересными!   
                *     *    *
   -Нет, самое привлекательное в женщинах - это изящно подобранный букет духов, - заметил сидевший у окна нашего купе моложавый ладно сложенный мужчина средних лет и лукаво посмотрел на внимательно слушавшего его долговязого юношу с длинными волосами, с виду студента. - Иной раз и не поймешь, то ли это духи, то ли сама кожа женщины так пьянит и завораживает.
   Знаток женских чар многозначительно замолчал, делая почти театральную паузу, закрыл глаза, глубоко вздохнул и повел носом, словно пытаясь воспроизвести пленивший его когда-то аромат. Студент не сводил с него восхищенных глаз.
   - А я-то всегда считал, что главное в женщине - это фигура и овал лица, обводя глазами всех четверых пасажиров купе, медленно, специально растягивая слова, заметил студент, явно желая продолжения разговора. Видя, что пауза затягивается, студент повернулся ко мне: - А вы что думаете на этот счет? С кем из нас вы бы согласились?
   Я сидел у окна напротив рассказчика. Мне вовсе не хотелось развлекать незнакомых попутчиков какими-либо итимными историями, однако для поддержания разговора я выдавил несколько дежурных фраз:
   - Право, не знаю. Думаю, все зависит от обстоятельств. По-всякому бывает.
   Но студент не унимался:
   - Знаете, нам всем показалось, что у вас есть свое определенное мнение на этот счет. Пожалуйста, расскажите и вы что-нибудь интересненькое, ведь ехать нам еще, ой, как долго. И все-таки, имеет ли значение, как женщина пахнет?
   Я прикидывал, как бы повежливее отказать назойливому студенту, как вдруг мне неожиданно вспомнилось небольшое приключение, случившееся со мной много лет назад в далекой Боливии. Мне подумалось, что рассказ о нем вполне подойдет к нашему разговору, и я неожиданно для самого себя начал с довольно риторического
 вопроса:
   - Ну что ж, если вы настаиваете, тогда я хотел бы спросить вас, можете ли вы поверить, что однажды мне посчастливилось в течение нескольких часов крепко обниматься с очень неприятно пахнущей женщиной? Именно посчастливилось, и мне не хотелось расставаться с ней! Нас почти силком заставили прервать наши жаркие объятия. А виной всему были именно они, обстоятельства.
   Я немного помолчал и продолжил:
   - Уже более месяца я находился в служебной командировке в далекой Боливии. В эту страну многие специалисты, включая дипломатов, категорически отказывались ездить, а работать тем более, из-за резко континентального климата и расположенности на высокогорье. Шутка ли сказать, ее столица Ла-Пас расположена на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря!
   Уже в течение первого месяца мне пришлось срочно ехать в местную командировку в высокогорную столицу провинции Потоси, где уже более года на строительстве оловообогатительного комбината работали российские специалисты. Город Потоси располагался в шести часах езды на местном междугороднем автобусе на одном из вгорных перевалов на высоте 4,5 тысяч метров. Я созвонился с директором стройки и договорился, что он пришлет за мной автомашину на перевал к прибытию туда моего рейсового автобуса где-то к полуночи.
   ...Я сделал паузу, посмотрел в окно вагона, затем на моих попутчиков, и продолжил.
   - А приходилось ли вам ездить когда-нибудь в автобусах вместе с латиноамериканскими индейцами? А какая разница с кем ехать в автобусе, скажете  Вы. Да всё так, если бы не царящий в них резкий специфический запах, исходящий от обладателей смуглой индейской кожи.
   Когда я в первый раз в Ла-Пасе вошел в дверь городского автобуса,  наполненного местными жителями, меня поразил терпкий неприятный запах,  непохожий ни на какой другой. Было просто невыносимо дышать, и я тут же хотел  выйти, но дверь автобуса захлопнулась и мы поехали. Деваться было некуда, и  под усмешки все понимающих местных пассажиров я побыстрее уселся возле  открытого окна. Потом я несколько попривык к этому неведомому для европейцев  особому запаху, исходящему от кожи индейцев.
   В этот раз, войдя в автобус, следовавший до высокогорного городка Потоси, я  понял, что в городских автобусах, с открытыми окнами, был просто слабый намек  на царящий здесь настоящий, густой крестьянский дух. Ведь автобус перевозил не городских жителей - служащих, школьников, а настоящих, коренных индейских  крестьянок, с их нехитрой, наполнившей автобус до крыши, поклажей. Окна  автобуса были плотно закрыты, ведь нам предстоял подъем на горный перевал.
   Большинство пассажиров на Потоси составляли женщины. На двухместном сидении, на котором мне предстояло ехать, почти не оставалось места для меня: на нем  полностью расположилась дородная чола - крестьянка, облаченная, как я позже  понял, в несколько толстых шерстяных юбок и покрытая с плеч несколькими не  менее толстыми цветными пончо. На ее голове, как и у всех других крестьянок,  красовалась традиционная войлочная шляпка с узкими полями. От ее фигуры густо  исходил знакомый крутой запах. И с такой попутчицей мне предстояла 8-часовая  поездка!
   Моя невольная спутница заметно смутилась от того, что ей досталось сидеть с  белым иностранцем. Она привстала и предприняла попытку подвинуться, чтобы освободить мне больше места, ее шляпа уткнулась в потолок автобуса и сдвинулась набекрень. Возможно, на ее щеках должен был вспыхнуть румянец, но на смуглой коже индианки ничего видно не было. На вид ей было лет 35-40.
   Мне подумалось, и зачем боливийкам обязательно надо носить именно шляпы?   Самая культурная нация в мире, шутили иностранцы,все женщины только в шляпах! Позже мне стало ясно, что боливийцы, в том числе и женщины, носят круглый год  войлочные или из шерсти ламы шляпы, приспосабливаясь к действительно резко континентальному климату их высокогорной страны.   
   В том же Ла-Пасе в дневное время стояла невыносимая жара, и на солнцепеке у автомобилей почти плавились рули и передние панели, а ночью лужи и протекающие вдоль дорог ручьи покрывались нетолстой коркой льда. Мы  арендовали для жилья  небольшой коттедж в центре Ла-Паса, крыша которого была покрыта железом. Я  долго не мог привыкнуть к шумным резким сокращениям железа на крыше ночью и к таким же громким его «расширениям» под жарким дневным солнцем.
                *   *   *
   Итак, автобус тронулся, и за его окнами замелькали уже знакомые мне серые  невзрачные домишки окраины Ла-Паса, а вдоль трассы традиционно расположились  бесчисленные ангарчики мастерских по ремонту автомобилей с испачканными  автомаслами смотровыми ямами. Но вот закончились и эти строения, и теперь уже  надолго потянулась серая от толстого слоя пыли, без какой-либо растительности, боливийская равнина. 
   Унылый, почти безжизненный или, как мы его называли,«лунный» пейзаж. И такого рода картина простиралась на многие километры! Какая несправедливость, ну, хотя бы какие-то кустики, захудалое деревцо, или сухая трава! Высота, на  которой мы находились, составляла, где-то три с половиной и даже четыре тысячи метров над уровнем моря, и недостаток кислорода на такой высоте  уничтожил, просто исключил возможность любой растительности. Мне подумалось,  если на просторы пыльной боливийской пустоши когда-нибудь приземлится корабль  инопланетян, то они решат, что такая же уродливо пустынная вся наша планета, и пришельцы могут улететь, так и не увидав прелести подмосковных рощ, зелени наших лугов, голубизны озер.
   На душе стало грустно, захотелось поскорее уехать домой, в Россию,  спуститься с этой безжизненной высоты в нормальную, привычную для человека  обстановку.
   Не обращая никакого внимания на загрустившего белого пассажира, наш автобус  начал шустро преодолевать один за другим горные перевальчики и, забираясь все  выше и выше, выехал на очередной серпантин бесконечной горной дороги.
   И что за странные одежды нужно на себя напяливать, думал я о моих  боливийских попутчицах, облаченных в несколько слоев груботканой крестьянской  одежды. В отличие от них я был одет по-городскому: без головного убора, джинсы, такого же цвета синяя рубашка и тонкий кожаный пиджак. Мне казалось, что мои  попутчики с завистью поглядывают на мою одежду. Но уже очень скоро выяснилось, как же я ошибался! 
   Мелькающая за окнами панорама лунного пейзажа посерела, наступали сумерки, и в автобусе стало холоднее. Я впервые подумал, что мне все же надо было надеть  свитер, и как бы мне здесь не замерзнуть. Ну, да, холодновато, но ничего,  потерплю, не на улице же, в закрытом транспорте, в автобусе, а скоро меня  встретят наши с прогретым авто. 
   Вскоре я был вынужден обнять сам себя за плечи, так как в автобусе  становилось очень холодно. Далее, спасаясь от холода, я вынужден был,   нисколько не стесняясь пассажиров автобуса, заправить свои джинсы в носки. Я  попытался глубже сесть в обычное дерматиновое автобусное сиденье, но от этого  теплее не становилось! 
   Двигатель автобуса надрывно визжал, забираясь на очередной вираж горного  серпантина, и в автобусе царил невыносимый холод. Мне вначале удавалось  сдерживать пробегавшую по моему телу дрожь, но вскоре меня уже открыто  колотило как в лихорадке. Я то скрещивал, то вытягивал во всю длину ноги, все же движение, но это нисколько не согревало меня! Ну не бегать же мне по  автобусу, да и поможет ли это?! 
   Мои чолы-попутчицы понимающе переглядывались, но что они могли сделать? Я,  кажется, уже готов был надеть на себя любую предложенную ими одежду, даже  платок, уже не говоря о шикарном, теплом пончо! Но они были максимально  загружены закупленными в Ла-Пасе и так необходимыми им  там, на высоте  перевала, продуктами и овощами, что никто из них почему-то не захватил лишнюю  теплую одежонку для случайно встретившегося легкомысленного иностранца.   
   А автобус все продолжал ползти вверх. Я это ощущал не по времени, не по  возрастающему давлению в ушах, а, прежде всего, по продолжающему дьявольски  усиливаться холоду. Мне  азалось, что мои  джинсы уже заледенели и при  неосторожном движении могут просто сломаться. Моя дрожь закончилась, видимо,  организм понял бесполезность какого-либо сопротивления царю-холоду.
                *   *   *
   Далее события развивались в неожиданном для всех, но так желанном для меня  направлении. Моя великолепная соседка-чола поняла, что наступило время проявить какой-то акт конкретной международной солидарности.
   Вначале она, желая хоть как-нибудь помочь мне согреться, пододвинулась ко  мне ближе и плотно прижалась к моему плечу своими пышными телесами. Однако,  видя, что этого явно недостаточно, она озорно оглянулась, будто искала  поддержки или согласия у своих соплеменниц. После этого моя чудесная спутница  молча приподняла полы нескольких  своих пончо, и показала взглядом, мол,  ныряй под них, несмышленый чужеземец!
   Мне дважды повторять было не надо! В мгновение ока я оказался в блаженном  тепле, исходившем от ее крепкого тела и надежно пропитавшем бесчисленные  складки ее шерстяных одежд. Мне захотелось смело и крепко по-мужски обнять  мою спасительницу, но мои закостенелые от холода палки рук так и остались висеть  вдоль моего такого щуплого и такого замерзшего тела. 
   Позже, вспоминая об этих необычных объятиях, я удивлялся, а как же я  выдерживал, терпел так не нравившийся мне ранее специфический запах? Ведь под  одеждами он наверняка ощущался намного сильнее!   
   Прошло не знаю сколько времени. Я уже плохо соображал, и очень удивился,  когда мне вдруг предложили вылезать из моего теплого укрытия. Зачем?! Но я  увидел, что автобус остановился, за окнами была полночь, а на дороге, в  кромешной темноте, стояли и, улыбаясь, приглашали меня жестами выйти из  автобуса два русских специалиста. На обочине стоял с открытыми дверями  старенький потрепанный джип с дырявым брезентовым верхом.
   В руках мои соотечественники держали худенькое байковое одеяло, которое они  заботливо пытались накинуть на мои сильно дрожащие плечи. Им по телефону  сообщили из Ла-Паса, что перед поездкой меня забыли предупредить, чтобы я  оделся теплее.   
   Мои зубы громко стучали о края стакана, и меня совсем не согрела выпитая в  джипе водка. 
   Мне почему-то захотелось вернуться туда, в автобус, где я мог бы снова «нырнуть» в такое уютное, и так вовремя согревшее меня место почти
на сердце обыкновенной боливийской женщины.
                1998 г