Тридцать третья осень

                І.
В роще, опустевшей, загрустила осень.
Листья, пожелтевшие, звонко бьются оземь.
В звоне их прощальном золота и  меди
Глаз ее печальных трудно не заметить.
               
В дымке перламутра ей все время мнится,
Что однажды утром Он придет проститься,
По привычке старой снимет свой цилиндр
И пройдет устало по дорожке длинной.

                ІІ.      
Крепостные пушки опалили полдень.
В Петербурге Пушкин - далеко от Болдино.
При дворе - затворник, в окруженье дворни,
Камер-юнкер ровня своре псов и воронов?!

Тридцать третья осень. Птиц далеких крики.
Досаждают очень сплетни и интриги.
В театральных ложах суд и треп подолгу:      
Светские вельможи делают погоду.

                III.
И гуляет Невский. А в субботы эти
В гости к Одоевским все спешат поэты.
Пушкин грустен, бледен, молчалив, рассеян,
Ни богат, ни беден - как сама Рассея.

„...Вот опять издатель чем-то недоволен.
Вот долги некстати. Вот Жуковский болен.
Вот Наталью к свету ревновать вдруг вздумал...”
Рвет на части ветер душу в странных думах.   
          
„...Эх, достать бы склянку да глотнуть три раза,
На метле б в гулянку да пуститься б сразу;
В Киев, где не спится, в край, где все бывали;
Сквозь трубу взвинтиться, поминай, как звали...”

                IV.               
Осень охрой пышет. На исходе лета.
Осиповы пишут. Ждут к себе Поэта.
В гости. Он не едет. В отпуск не выходит.
Для прогулок этих время не находит.

Время, как ни странно, Пушкину в новинку,
Мастеру Форману отнесли в починку. 
А под Петергофом бал у Барятинских.
Там Дантес со штофом роль играет сфинкса.